Московский камерный оркестр «Musica viva» известен как «универсальный музыкальный коллектив, свободно чувствующий себя в самых разных стилях и жанрах». Это тот случай, когда рекламе можно полностью доверять.
Худрук и дирижер Александр Рудин – еще и солирующий виолончелист, так что программы концертов разрабатываются с учетом этого. Последний проект оркестра в Зале имени Чайковского был на три четверти посвящен классическим и новым серенадам, от восемнадцатого до конца двадцатого века. К ним добавили старинный концерт для виолончели и струнных. Вообще струнные в тот вечер царили. Это был их бенефис.
Начали с Моцарта, преодолев при этом соблазн шлягерности: что стоило пойти легким путем и сыграть (тем самым мгновенно завоевав публику) самую известную из серенад классика – «Маленькую ночную». Но Рудин выбрал Серенаду номер 6. Она, кстати, тоже имеет в названии слово «Ночная», но, при всей прелести, не так знаменита.
Оркестр с Рудиным ни на миг не забывали, что эта партитура создавалась для развлечения. Знаменитый музыкант Жорди Саваль назвал подобные произведения Моцарта
«самой экстраординарной фоновой музыкой из когда-либо сочиненных».
В свое время серенада исполнялась в Зальцбурге, на празднике Нового года, и, наверно, музыканты при этом не сидели на месте, но бойко маршировали при исполнении маршей. В Москве не маршировали, но играли легко и изящно, с тщательной отделкой, без увлечения показной доступностью. В то же время – демонстрируя Моцарта в его стремлении «соригинальничать»: Шестая серенада написана для нестандартного состава – струнных и литавр, без духовых.
Четырнадцатинутная, довольно бойкая пьеса включает в себя, кроме начального Marcia Maestoso, Менуэт и Рондо. Играют как бы два ансамбля: один – пара скрипок, альт и – неожиданно – контрабас, с его, как ни крути, увесистым звуком. Тут нужна недюжинная техника камерной игры, при сочетании быстрых скрипок и медленных басов. И сложная игра тембрами и степенями пылкости.
Второй ансамбль – струнные с литаврами, которые создают почти пасторальным скрипкам и их более брутальным «коллегам» рокочущую мерную «подушку», как в рок- музыке, только нежнее ведь у Моцарта даже марши нежные. В менуэте, с его медленно «переваливающейся» музыкой, слышался танец почтенных австрийских бюргеров. В рондо – шаловливость напоказ, короткая каденция скрипки (привет Паганини), соло контрабаса, уходящего в юмористический личный «дискант», и общий финальный всплеск пиччикато.
Серенада Дворжака, написанная для струнного оркестра, дает ощущение незамутненного счастья. В этом преемственность с прозвучавшим Моцартом и контраст с последней, современной серенадой. Дворжак создал пятичастную вещь на одном дыхании, так она и была сыграна. Как частное объяснение в любви миру почти симфоническими средствами. Серенада выстроена необычно: первая часть – преддверие вальса, аура танца, что-то неуловимо венское, и благодушное, но не сам вальс. Он появится позже, немного меланхоличный, летящий в самозабвенном кружении.
Третья часть – быстрая, отрывистая и громкая, как и подобает скерцо. Четвертая – медленная, струнные сливаются в эмоциональной лирической атаке. Оркестр все это показал. И вышел на бурный финал, мчащийся, как на поезде. Правда, музыкальные волны, волей автора, в какой-то момент жалобно тормозили о невидимое препятствие, но потом снова возник рывок. Повторение темы первой части возвратило к предвкушению, а финал был почти россиниевский.
Концерт для виолончели и струнных Карла Филиппа Эммануила Баха. Философическое предисловие к последней, тоже философической серенаде. Зазвучал, наконец, клавесин, Александр Рудин играл на виолончели и одновременно задавал тонус оркестру, энергично взмахивая смычком. Их взаимопонимание было очевидно.
Авторская каденция Рудина с элементами атональности была не совсем из эпохи рококо, но ведь и сама вещь Баха как будто тоже. У Баха два аллегро и между ними – анданте, как пауза в серьезной драме, при этом рефрены-ритурнели создают впечатление углубленной эмоциональной разработки.
Виолончелист играл с чувством, которое еще больше подчеркивало необычность музыки Баха-младшего в рамках музыкальных привычек восемнадцатого века. Это проложило музыкальный мостик к финальному опусу концерта.
К Серенаде для струнного оркестра Валентина Сильвестрова.
До последнего момента было неясно, останется ли эта (давно объявленная) музыка в программе концерта. Но, к счастью, неприятных сюрпризов разного рода не произошло, Серенаду сыграли. Так, как Александр Рудин говорил об этом сочинении:
«..музыка очень неожиданная, в ней мало нот, но ее даже и минимализмом не назовешь, минимализм – слово немножко примитивное для Сильвестрова. Это какое-то растворение, “пение мира о самом себе“.
Можно вспомнить: композитор говорил о «музыке тишины», и «мета- музыке»:
«это музыкальные метафоры, символическая музыка. Паузы, прикосновения, особый тон создают этому тексту символизм. В принципе, любой человеческий язык — условный. Можно витиевато говорить и ничего не сказать, а можно одно слово сказать, но с особой интонацией, и оно будет более ёмкое, чем вся конструкция. В музыке это возможно.
Я хочу передать бережное отношение к звуку, когда каждый звук, даже самый простой, рождается сейчас на наших глазах. С точки зрения музыкальной теории, такие созвучия уже были. Да, все было: и листья были, и розы были. Но каждый раз слово то же самое, а роза новая».
Много разных мыслей и чувств рождалось при прослушивании. От сравнения «музыки тишины» с «музыкой пустоты» («4. 33» Кейджа) до зыбкой надежды на хорошее будущее. Фрагментарные тянущиеся ритмы, вязкие вздохи скрипок, «автономные» рокоты контрабасов рождались и уходили в небытие, но забыть о них невозможно. Как и повторение скрипичного пассажа, когда все, казалось бы, навек исчезает и затухает, а скрипка, почти захлебываясь, но не умолкая, отважно ведет свою песню.
Из музыкальных фигур оркестром собиралась тема космического дыхания и пульса живого, противостоящего мертвому. Как если бы зеленый росток пробивался сквозь асфальт, неуклонно и настойчиво. После исполнения дирижер поднял над головой ноты Серенады. И так стоял несколько секунд.
Майя Крылова