Как Глинка дружил с Россини? Это можно было узнать в Малом зале «Зарядья» от Варвары Мягковой и Екатерины Воронцовой.
Их совместный концерт итальянской музыки – очередной этап девятого фестиваля «Опера Априори». Меццо-сопрано Воронцова – солистка Большого театра, спевшая там Моцарта и Генделя. Мягкова – ее в анонсе концерта описали как одну
«из самых ярких пианисток современности, чья карьера за последние три года, словно комета, озарила фортепианный небосклон».
Рискну предположить, что на Мягкову, имеющую уже личную аудиторию поклонников, пришло больше людей, чем на Воронцову. Но концерт представил двух дам как единомышленниц.
Этому способствовали два композитора, чья творческая встреча в рамках одного вечера не могла не произойти, рано или поздно, ибо одна эпоха, один мировоззренческий ракурс, один художественный (и не только художественный, но и словесный) язык. Плюс упоение музыкой, отличавшее обоих композиторов.
Тема Италии и итальянского языка у молодого Глинки, «утопавшего от восторга» (его слова), слушая оперы бельканто, и творившего, в сущности, то же бельканто – но, что существенно, в русском изводе, сплелась с магией позднего Россини, который в последние десятилетия своей жизни прикинулся, что больше музыкой не занимается. Но на самом деле маститый старец еще как ею занимался, только не оперными масштабами, а камерно, для салонов и «своих» преданных слушателей.
Одно из главных достоинств концерта – обращение к редко звучащим вещам. Кто помнит, когда в Москве слышали 12 песен Глинки на итальянском, его концертную арию « L’iniquo voto e profferito!»? И «Ноктюрн» о разлуке, фортепианную пьесу, посвященную родной сестре. Кто, кроме посетителей одного прошлогоднего концерта Мягковой в Бетховенском зале ГАБТа, слушал «живьем» фортепианные пьесы Россини из сборника «Грехи старости»?
Они имеют – на первый взгляд – не так много общего с кипящей аурой его опер-сериа и опер-буффа, хотя личный почерк маэстро невозможно не узнать. Не говоря уже о шестнадцатиминутной кантате «Жанна д’Арк»: два речитатива и две арии, монологи французской героини, написанные Россини для голоса и фортепиано.
Поскольку фестиваль называется «Опера Априори», не могу не отметить, что в кантате
«некоторые отрывки, иногда с явными самоцитатами, взяты из предыдущих произведений Россини, предназначенных для театра, как в случае второй арии, заимствованной из оперы «Магомет Второй»».
Итальянские песни Глинки почти все грустные или даже трагические. Воронцова пела их на стыке стилей: наполовину белькантовая Италия, наполовину русский романс, чье формирование как раз тогда, в тридцатые годы 19-го века, и происходило. Глинка, в числе прочих авторов, этим занимался.
Певица исполняла песни без упора на колоратуры и внешний блеск, больше с задушевностью, не исключавшей, впрочем, и силы. Передать все эти «Тоска мне больно сердце жмёт», «Я всего, всего лишился, с мирным прахом я простился» и «Ах, то были только грёзы, мне остались только слёзы лить обильною струёй!» без пережимания не так-то просто. Воронцова смогла. Что касается партии рояля, то Мягкова показала себя тактичным и чутким соавтором исполнения, готовым, когда нужно, и умалиться ради гармонии целого.
Когда пришла пора сольной игры, класс пианистки раскрылся, если можно так сказать, веером вариантов. Ноктюрн о разлуке у Мягковой зазвучал бережно, с легким туше, как флер приятных воспоминаний о былом. Ведь форма ноктюрна – репризная, а это и есть воспоминания. Чуть позже пианистка, согласно Глинке, подчеркивала взволнованную «ариозность» мелодии, когда эмоции как бы «запинаются» от избытка чувств. Но никаких при этом сантиментов, никакой «романтической» слезливости, лишь стоицизм и глубина. Через блеск арпеджио.
Три фортепианных пьесы из сборника «Грехи старости» – «Ласка моей жене», «Безобидная прелюдия из Дачного альбома» и «Образец рождественской песни из Итальянского альбома». Снова легкий, беглый звук, самое оно для салонного (изначально) музицирования, в сочетании с игривой насмешливостью.
В «Ласке» музыка-скороговорка (сразу узнаем манеру Россини!) и «музыка–беседа за чаем» как будто ободряюще поглаживает. Это что-то очень интимное, согласно данному Россини названию. Прочее – забавные образцы декоративно-салонной лирики, которая для нас – нежная развлекательная музыка с трелями. Так Мягкова ее и сыграла, добавив свое фирменное: танцевальность у нее всегда переходит в размышление, не бросая, а продолжая танец.
От ласки жене – переход к кантате «Жанна Д*Арк», и это не случайно. Считается, что Россини
«написал кантату о национальной героине Франции в знак признательности за заботу, оказанную ему женой, Олимпией Пелисье, в связи с болезнью, поразившей его через несколько месяцев после их встречи».
Это фактически моноспектакль о женщине с сильным характером, охваченной сильными чувствами. Оперы Беллини, Доницетти и самого Россини тут нельзя не вспомнить.
Воронцова и Мягкова сплели патетику с исповедью, так, что одно было не отделить от другого. Рояль часто звучал призывно и торжественно, как маленькие фанфары. Голос с красивыми, плотными верхами выпевал решительные фразы, смягченные неизбежной женственностью. «Быстро меч мне! Яростно идем в наступление. Да здравствует король! Победа за мной…Радость передается от сердца к сердцу, Но все пораженно спрашивают, тихую и смиренную девушку: кто ты, спасшая короля? — Дева-победительница, которая уповала на Бога».
Два биса (ария «Di tanti palpiti» из оперы «Танкред» и романс Россини L’invito) не умерили интереса публики к музыке, которая, лаская слух, обладает подлинностью трепета. Все-таки Италия для нас – земля обетованная, и мы в ней – очарованные странники.
Майя Крылова
