Второй день первого тура конкурса Grand piano competition – 2024.
Сарабанда из соль-мажорной сюиты Баха по эмоциональному пространству сходна с темой его Гольдберг-вариаций, и, наверное, не зря мне пришло в голову такое сравнение, как только заиграл еë Чарли Шишюн Ву, первый участник сегодняшнего дня прослушиваний.
Углублëнность, мощное энергетическое поле, внимание к каждому звуку, желание сделать каждый из них индивидуальным и вплетëнным одновременно в канву повествования – вот что напомнило мне любимые (и – да, лучшие) образцы исполнения как баховских сюит, так и его грандиозного и также соль-мажорного вариационного цикла.
Перед нами, должен сказать, истинный большой музыкант. Свободно общающийся с разными стилями, яркостью, тонкостью, естественностью проявляющий себя как в барочной музыке, так и в романтической. Заворожила его “плывущая лирика”, а после – таинственная летящая скерцозность в Рондо-каприччиозо Мендельсона.
То же могу сказать и про Франсиса Пуленка с его атмосферно неповторимым и песенно-искренним Итальянским каприччио, и про Леонида Десятникова и его пьесами из сюиты “Отзвуки театра”. Ничего “вымученного”, юный пианист одновременно и в музыке, и над ней, словно снимает еë сразу из нескольких камер, создавая при этом настоящего уровня и большой художественной ценности “3D-картинку”.
А вот какая интересная программа у Елисея Мысина! Фа-минорные вариации Гайдна, прелюдии и “Сирень” Рахманинова, Четвëртое скерцо Шопена, Piano-Rag-Music Стравинского. Причëм, – внимание! – начинает юный музыкант именно с последнего! И браво ему за это.
Заводная, остроумная, музыка XX века как нельзя лучше способна снять с волнующегося перед выступлением конкурсанта ту самую гиперответственность, о которой уже писал ранее.
После этого можно облегчëнно выдохнуть и спокойно, не суетясь, призвав вдохновение – начать Вариации Гайдна. Фа-минорные, поздние, трагичные. Написанные, как говорят нам исследователи, сразу после ухода из жизни дорогого ему человека, Марианны фон Гельцингер, с которой общался он долгие годы в переписке.
В вариациях Елисей чувствует себя и вправду весьма комфортно. Не скажу, что трагично, скорее с романтической меланхолией, а в коде – с пламенным пафосом. Я бы трактовал их иначе, но Елисей – самостоятельный и уже почти сложившийся музыкант, таково его творческое решение и прочтение этих гениальных вариаций.
В природном дыхании и широком эмоциональном потоке рахманиновских прелюдий музыкант в высшей степени органичен, чувствуется, что это его музыка. В целом, когда произносим “Рахманинов”, подразумеваем где-то именно такой стиль исполнения.
Кстати, тут можно пофилософствовать о том, что когда мы слышим игру самого Сергея Васильевича Рахманинова, то обнаруживаем внезапно, что сам композитор играл свои произведения иначе, с большей выпуклостью деталей, общей сонорной сухостью, более быстрыми темпами – и так далее. Пианисты, которые меня читает, знают, о чëм пишу.
Откуда же взялся тот стиль исполнения, который соответствует нашему восприятию его музыки (больше общего дыхания, условно — педали, длинных фраз и. т. д.)? Многие утверждают, что именно таким был стиль Рахманинова-исполнителя в более ранние годы — и я в это охотно верю. Но интересно будет на досуге всë же поразмыслить об этом более углублëнно.
А теперь – Четвëртое скерцо Шопена! Уже писал о нëм вчера, о том, в чëм его сложность. Сделать искусственную внешнюю весëлость крайних частей не скучной и придать ей определëнную “странность”, а “серединку” сыграть как можно более открыто по оголëнности еë бездонной боли и сожаления.
И второе бы удалось нашему коллеге гораздо лучше, если бы он с началом среднего раздела внутренне остановился, сконцентрировался на “сингулярности”, отсутствии событий. Мне кажется, эта безмерно требовательная к музыканту “середина” может прозвучать, как того заслуживает, именно при этой внутренней неподвижности.
Но в целом скерцо, безусловно, состоялось, прозвучало цельно, со сквозным развитием замечательных крайних частей. И по его окончании можно было констатировать, что этот интересный и высокопрофессиональный юный исполнитель своим выступлением подарил нам много радости и прекрасных моментов за роялем.
Айторе Азаматулы, наш гость из Казахстана, начал своë выступление сонатами Скарлатти. Звук этих сонат был мягок, словно окутан неким ореолом. Была в нëм некоторая суммарность и текучесть — в отличие от одного из вчерашних конкурсантов, игравших Скарлатти, и затаëнность — в отличие от другого из них. Таким образом — перед нами третий самостоятельный и непохожий на своих коллег вариант подхода к звучанию сонат этого композитора.
Продолжение же программы говорит о том, что вот эта природная текучесть, некоторая суммарность, природность, как бы пребывание в романтическом ореоле – есть черта этого музыканта в целом. Где-то в похожих тонах прозвучала и Каватина Фигаро Россини-Гинзбурга. Может быть, хотелось бы мне в ней большей характеристичности, некой остроты в характере и звучании.
Вслед за ней, наоборот, максимально органичное в рамках исполнительского почерка Айторе Адажио из “Щелкунчика” Чайковского-Плетнëва. Впрочем, здесь тоже можно было бы добавить именно чего-то страшного в “медных духовых” левой руки, создать более пронзительно то состояние “в последний раз — и больше никогда!”, столь близкое творческой вселенной Петра Ильича.
Программу завершило “Наваждение” Прокофьева – вполне удавшееся и успешное, пролетевшее на одном дыхании.
Второй и третий сет выступлений
Захар Внутских начинает программу благородно и возвышенно, с баховского хорала “Jesus bleibet meine Freude”, который звучит у него в лучших традициях академического исполнительства – со степенно-певучим основным голосом, в строгости и стабильности ритма, умеренной “воздушностью” общей краски и атмосферы. Не контрастируя, а как бы развивая круг образов вслед за хоралом выходит (выплывает?) “Форель” Шуберта в обработке Листа.
Исполнителю свойственная благородная масштабность, так и вижу его в обоих концертах Брамса, в Пятом “Императорском” Бетховена, Втором Прокофьева…
За “Форелью” выбегает “Лесной царь” – масштабный по звуку, замыслу, размаху, в исполнении Захара – не просто виртуозная пьеса а тем более, не дай Бог, не песня-миниатюра, а огромное драматическое полотно. Где-то в большом округлом и монолитном звуке не перестаëт маячить личность Брамса, сама по себе прекрасная, но, возможно, нуждающаяся в более тонкой настройке, где еë применять, а где прибегнуть к помощи более лëгких по энергетике либо заострённые творческих пространств.
Наверное, художнику бы в этом случае посоветовали помимо прекрасных и убедительных масляных красок овладеть, к примеру, ещë и акварелями. Увлекательный, к слову говоря, творческий процесс!
После третьей и завершающей песни Шуберта-Листа “Привет тебе” перед нами огненно разверзлась Третья соната Прокофьева. Которая, кстати, была по краскам легче предыдущих номеров — и не вызвала былых замечаний. Видимо, еë тонкая “детскость” дала во время процесса работы о себе знать.
Прозвучала соната просто отлично, в меру романтично, в меру театрально, в меру тонко и акварельно. Удивительно, как убедительно Сергей Сергеевич и Дмитрий Дмитриевич вселяют в нас разнообразие и свободному творчеству, вчера ведь похожее произошло с Шостаковичем и Варварой Зарудневой!
Следующим выступает Лукас Шиш — представитель Швейцарии. В его звуке – какая-то непринуждëнная прицельность, точно без особой траты сил он цепляет нужную сердцевину клавиши — и та весело отзванивает ему в ответ.
Соната Гайдна ре мажор, которую он исполняет целиком, словно бы сверкает изнутри, самой своею сердцевиной, будто звучит сама, а не в результате сторонних пианистических усилий. Лукас чувствует себя за инструментом отлично, умеет создавать с ним единое целое, ту базу, то пространство, на котором легко рисовать и классическую сонату, и ноктюрн Шопена. Он не занимается умной конструкторской деятельностью и поиском небывалых концепций, органично и естественно делится с нами тем, что принесло ему вдохновение.
Именно это стало залогом и отличного исполнения “Баркаролы” из “Времëн года” Чайковского, которой без такой естественности очень бы трудно жилось. А так она пролетела над миром, прекрасно себя чувствуя. Показатель, который дорогого стоит! Прекрасно прозвучали и “Песнь косаря” с “Жатвой”, но это как раз то, что хорошо получается у многих.
Завершили программу Ригодон и Скерцо Прокофьева из цикла пьес op.12. Может, оттого что за время игры Лукаса его прекрасное творческое пространство успело стать некой слушательской нормой, но в Прокофьеве мне захотелось чего-то особого. Какой-то психологической грани между романтизмом и двадцатым веком, столь ясно отразившейся и обратившей на себя внимание у Варвары и Захара. Какого-то другого звукового пространства. В целом, конечно, хорошие пьесы и отличное завершение программы.
Ещë один гость из Китая — Цзыюй Шао, и ещë одно за сегодня открытие программы хоральной прелюдией Баха, на этот раз фа-минорной, “Ich Ruf zu dir, Herr Jesu Christ”. Графичная отобранность звука, сосредоточенность. Некоторая недостаточность энергетического “ореола”, “поля”, зато — продуманность линий, фраз, микродинамики. Интересный художественный эффект — из молитвы вдруг вылетает мефистофельский вихрь.
Значит ли это, что молитва была слишком сконцентрированной на эго и внутренне заносчивой? Это уже, конечно же, не про пианиста, а про саму программу и про то, насколько неслучайно на самом деле соседство одних произведений с другими и насколько из них можно выстраивать “мета-циклы”, рассказывать целыми концертами – развëрнутые истории.
Мефисто-вальс же — хорош, также ” чист и выстроен” по фактуре и фразировке. Несмотря на некоторый налëт умозрительности, очень удачно выходит на кульминацию — и выходит из этого серьëзнейшего для своего возраста вызова большим молодцом.
Дальше немного отдыха, акварельная, зарисовка — “Островок” Рахманинова-Уайлда.
И ещë один вызов, на сей раз метафизический. Пятая соната Скрябина. Сверкающая и уже более свободная — после победы над настоящим “драконом” Мефисто-вальса. В целом ощущается, как исполнитель всë более психологически освобождается и раскрепощается от начала к концу программы. А в конце — мощная “точка” в виде этюда Прокофьева до минор.
Что ж, друзья, а вот перед нами подлинно финальное по программе заключительное выступление первого тура – начинающееся с Тридцати двух вариаций Бетховена. На сцене Кирилл Роговой.
Очень взрослая игра, без желания произвести что-то эдакое, по существу, с целеустремлением, естественным пребыванием в пространстве произведения. Ничего лишнего, а слушать хочется.
Есть некоторый “перехлëст” в звуке на фортиссимо, когда он временами меняет естественное направление и устремляется “внутрь рояля”, да ещë пару раз выразительность немного “выкатилась” за стальные рельсы пока ещë не позднего Бетховена, в остальном же всë очень радует.
Далее – три мазурки Шопена Ор.56 – и в конце Мусоргский-Худолей-Дубов — “Ночь на Лысой горе”. И вторая, убедила меня сильнее первых. Произведения монументальные и характеристичные удаются пианисту более легко, чем те, где нужно ослабить контроль и, как сказали бы по-английски, to let it go, из чего и рождается лирика, поэзия, аура тайны, всë то, что свойственно мазуркам Шопена. А “Ночь на Лысой горе” — блеск.
Дмитрий Онищенко окончил Московскую государственную консерваторию имени П. И. Чайковского (2006) и аспирантуру МГК (2009), где его педагогами были Юрий Лисиченко, Лев Наумов и Андрей Диев. В 2003–2004 гг. обучался также в Королевском колледже музыки в Манчестере (класс профессора Нормы Фишер).
С 2006 по 2013 годы совершенствовался в Высшей школе музыки в Ганновере (классы профессоров Владимира Крайнева и Арье Варди).
Победитель международных конкурсов Владимира Крайнева в Харькове, памяти Владимира Горовица в Киеве, в Энсхеде (Нидерланды), лауреат международных конкурсов имени П. И. Чайковского в Москве (V премия), в Хамамацу (Япония, II премия), имени Вианы да Мотта в Лиссабоне (II премия), в Сиднее (III премия) и других.
Выступал в России, Украине, Белоруссии, Латвии, Польше, Германии, Франции, Великобритании, Нидерландах, Португалии, Италии, Швейцарии, Турции, Иордании, Китае, США, Японии, Австралии. Его концерты проходили на многих известных сценах.
Председатель жюри фестиваля-конкурса «Волшебство звука» (2015–2019); принимал участие в работе жюри конкурсов «Музыкальная шкатулка» в Верхней Салде (2010–2018), Vivat Music в Москве (2019–2021), «Музыкальная провинция» в г. Щёкино и других. Проводит мастер-классы в ряде стран мира.