«Волшебная флейта» прозвучала и серьезно, и весело.
В Концертном зале имени Чайковского прошло концертное исполнение «масонской» оперы Моцарта. За пультом Государственного академического камерного оркестра России стоял Филипп Чижевский. Хором жрецов был ансамбль Questa Musica.
Режиссер концертной версии – Егор Перегудов, и в данном случае это важно. Именно Перегудов стал автором новых текстов разговорных диалогов зингшпиля, и таковые тексты – весьма вольный перевод оригинала. Именно Перегудов летом будет ставить «Волшебную флейту» в театре «Новая опера», и по подходу режиссера к концерту (то есть по текстам диалогов) можно в принципе представить контуры будущего спектакля.
Судя по всему, это будет комедия положений, рассчитанная на молодежную аудиторию. Или так называемая «опера для всех», как она, собственно, и была задумана автором идеи Шиканедером. Сказка и философия, присущие «Флейте», не исключаются, конечно, это и невозможно, но главное, чтоб нашим современникам было смешно.
Судите сами. Главный комик оперы, Папагено, изъясняется так: на вопрос «Так ты задушил змея?» он отвечает «типа того». Своей подруге Папагене он говорит, цитируя Пушкина — «подруга дней моих суровых, голубка дряхлая моя». Об опасности выражается «нам хана». Или «какое гадство». А Моностатос, не получив Памину, восклицает: «Так не доставайся же ты никому!». Привет драматургу Островскому. Зал (кто помнит цитату) улыбается.
Любовная лирика Тамино и Памины, злая серьезность Царицы ночи, а также нравоучения жрецов на пути к праведности никуда не делись (в том числе и храмовые тирады с сильным привкусом мужского превосходства, что ранее в русских переводах смягчалось, а у Перегудова, наоборот, подчеркнуто, мол, не такой ваш Зарастро и идеальный).
Ведь Моцарт создал не оперу-сериа и не оперу-буффа, а их творческий компромисс. Ему и его либреттисту было важно донести высокие идеи в доступной форме. И конечно, «в этой системе сакральное не ставится смехом под сомнение, наоборот, оно упрочивается смеховым началом, которое является его двойником и спутником, его постоянно звучащим эхом». Вот вам и Папагено рядом с Тамино. Самое трогательное в этой опере, что простец и умник равно «достойны земного счастья».
А важное в задумке Перегудова, что для произнесения диалогов (по-немецки с русскими титрами) привлекли драматических актеров, Александру Урсуляк и Дмитрия Гизбрехта. Тем самым придав филармоническому проекту и отстраненную театральность драмы, и – парадокс — еще более концертный характер.
Оркестр под управлением Чижевского больше напирал на скорость и броскость, чем на прозрачность звучания, и такой Вольфганг Амадей сейчас весьма распространен, особенно в среде российских маэстро. Наверно, самая «общедоступная» опера Моцарта, полная простодушной песенности, по мнению Чижевского, требует именно такой бравой трактовки, местами напоминающей о рок-музыке.
Кроме того, в оркестре появилось новое ударное устройство – большой металлический лист, хаммерклавир (Александра Коренева) выдавал обильные импровизации, периодически звучали громкие диссонансные аккорды (например, перед появлением Царицы Ночи), а также цитаты из других опусов Моцарта и даже мотивчик песенки Герцога из «Риголетто». Комедия, я же говорю.
Что касается кастинга вокалистов, он получился неровным. Свой фугированный хорал ансамбль Questa Musica пропел ладно и с чувством философического торжества. Три волшебных мальчика (Артем Джумаев, Савелий Родин, Матвей Лысяков) с двумя дискантами и альтом, трогательно и слаженно раздаривали волшебное настроение.
Ярослав Абаимов (Тамино) пел сентиментально и сладко, без особого драматизма, но с романтической риторикой праведности, как герой не конца восемнадцатого (опера написана в 1791 году), но уже как бы 19-го века, при этом красивым, гладким, но открытым звуком. Константин Сучков (Папагено), хоть и выражался иногда глухо, и не в зал, а как бы себе под нос (не всегда это было оправдано сюжетным мотивом разговора птицелова с самим собой), все же демонстрировал хороший, а на верхах — отличный баритон.
“Новая Опера” открывает сезон спектаклями Богомолова и Писарева
Мария Сардарян (Царица ночи) выдала положенные колоратуры, но скучно и протокольно, без царственной страсти и злой пышности, настолько сухо и «над схваткой», словно это не царица, а горничная. Антона Бочкарёва (Моностатос) мне практически не было слышно, и этот комедийный злодей ни злодействовал, ни комиковал.
Николай Диденко (Зарастро) увы, спел с возрастными изменениями голоса, но в низах его бас звучал как бас-профундо, глубоко и тяжело. Правда, пел он о добродетели под сенью Осириса и Изиды словно князь Гремин о том, что любви все возрасты покорны.
Три дамы (Галина Круч, Варвара Гансгорье и Кристина Попова) порадовали слаженностью ансамбля, а Круч – еще и своей Папагеной, голосистой, поведенчески милой и в меру комичной.
Лучше всех выступила Елене Гвритишвили (Памина) – полнозвучно и камерно, стильно и ласково, с драмой, когда нужно, и с солнечной радостью, когда необходимо. Вот ее бы и услышать на премьере в «Новой опере».
А что у Перегудова скорбная ария Памины по-русски звучит частушкой («о любимом я тоскую, слезы каплют в пустоту, раз ты мук моих не чуешь, в смерти смысл обрету») так и что? По сути-то верно. И, как сказал Гёте по поводу «Волшебной флейты», «лишь бы основной массе зрителей доставило удовольствие очевидное, а от посвященных не укроется высший смысл».
Майя Крылова