Лауреат Первой премии и золотой медали XVII Международного Конкурса имени П. И. Чайковского по специальности «Фортепиано» Сергей Давыдченко — о любимых композиторах, связи с педагогами, победах и поражениях, Чайковском и судьбе.
— Сергей, поздравляю вас с Первой премией и золотой медалью! Мне кажется, это что-то невозможное в любом случае, даже если к этому готовишься и, возможно, предвкушаешь, мечтаешь…
Конкурс имени Чайковского: лауреаты по специальности «фортепиано» – 2023
Мы общаемся спустя несколько дней после окончания Конкурса, эмоции не угаснут еще очень долго, но момент какого-то осознания и понимания, думаю, уже есть. С какими ощущениями вы сейчас подходите к инструменту? Поменялось ли что-то в отношении — к себе, музыке, своему делу? И скажу читателям, что перед нашей беседой вы занимались. Мы вас «выгнали» из класса, чтобы записать интервью.
— Сейчас я учу “Рапсодию на тему Паганини” Рахманинова — достаточно скоро, в сентябре, у меня будет концерт. А помимо этого, надо выучить еще два крупных сочинения: Четвертый, леворучный, концерт Прокофьева и Первый концерт Шостаковича. Так что, в связи с тем, что в сентябре у меня будет много нового, много выступлений с новыми произведениями, сейчас я в каком-то смысле вынужден сидеть и заниматься.
Мирослав Култышев: «Рахманинов играл с темой 24-го каприса как кошка с мышкой»
Что касается послеконкурсного ощущения… В какой-то момент я понял, что, в общем-то, я без этого не могу жить — без музыки. Это, кстати, та причина, по которой я сейчас занимаюсь, а не отдыхаю.
Я думал, что после Конкурса буду изнурен, абсолютно бессилен. И предполагал, что Конкурс наложит отпечаток … в том смысле, что ближайший месяц или даже два я не буду притрагиваться к инструменту в принципе. Но.
Во-первых, вышеупомянутые концерты не позволяют мне этого сделать. Во-вторых, я понял, что это была общая усталость, накопленная за весь конкурсный период, потому что во время Конкурса имени Чайковского я занимался в авральном режиме — в дни, когда у меня не было выступлений, я занимался примерно по двенадцать часов. И, в общем, желание после двенадцати часов занятий бросить музыку вполне логично (смеется).
Сейчас я я понимаю, насколько тяжек будет для меня предстоящий период и одновременно понимаю, что я этим не просто так занимаюсь. Это мое дело, дело всей моей жизни. Было время отдохнуть чуть-чуть, прийти в себя, я немного привык и адаптировался. Перебираю новые произведения, в частности, Рапсодию на тему Паганини, разбираю, учу текст, читаю с листа. Сейчас все буду делать в более спокойном режиме.
— Инструмент вы видите, наверное, чаще, чем многих родственников и друзей. Помню, в нашем интервью виолончелист Иван Сканави про свой инструмент сказал, что виолончель для него — его девушка, спутница. Фактически родной человек. Какие у вас отношения с вашим роялем? И была же потрясающая история: после победы в Grand Piano Competition в 2021-м году вам сначала подарили рояль Yamaha, а потом ростовские власти подарили вам квартиру, чтобы была возможность поставить инструмент. Мечта!
— Да, действительно, моя победа в Grand Piano Competition (на котором я выступал, кстати, тоже на рояле Yamaha) стала для меня очень важным шагом к мечте. Получив в качестве приза рояль Yamaha C3X, я расстаюсь с ним только на время моих гастролей.
Если «очеловечивать» свой инструмент, я бы сравнил его скорее с верным другом, нежели с девушкой. С другом, которому можешь доверить свои чаяния и надежды, который чутко отзывается на мои желания и просьбы.
Конечно, на концертных сценах чрезвычайно редка ситуация, когда пианист может выбрать рояль «по душе». Чаще всего нам приходится играть на разных, порой незнакомых инструментах. За короткое время сценической репетиции нужно успеть приловчиться к роялю, найти к нему подход. Конечно, это опыт, и опыт все решает. В этом и заключается мастерство пианиста — в том, что нужно найти подход к инструменту и с ним, скажем так, разобраться.
Поэтому каждый концерт уникален. Конечно, гораздо проще, когда ты уже знаком с роялем. Идеальная для меня ситуация — это когда я знаю, что на сцене будет рояль Yamaha. Тогда я спокоен. Я заранее понимаю, чего ждать от инструмента, могу довериться ему, выразить на нем любые эмоции и воплотить художественные замыслы.
— Действительно, наши ожидания не всегда оправдываются реальностью. Если говорить о Конкурсе имени Чайковского, есть что-то, что вы ожидали от него, предполагали — оно таким и оказалось, а что-то получилось совсем по-другому? Если говорить в целом обо всем, что связано с Конкурсом, что для вас оказалось самым ценным в этой истории вашей жизни?
— Для меня самым ценным оказалось, как ни странно, ощущение и твердое доказательство того, что я не один. И как профессор со мной занимался, наши репетиции…
На финал Конкурса приехала мой первый педагог Татьяна Борисовна Левадная. Мои друзья меня очень поддерживают. В интернете много пишут положительных, позитивных отзывов.
В какой-то момент я понял, что, в общем-то, я это делаю не для самого себя, любимого. И… это классно было, я воспрял духом.
До первого тура я находился в немного отвлеченном состоянии, были разные не самые приятные ощущения… короче, депресняк (смеется). А потом я постепенно понял, что вера многих людей меня стимулирует. И для меня на Конкурсе это стало, наверное, самым важным. Поддержка близких, друзей… это бесценно. Дороже любого конкурса.
Дмитрий Онищенко – о пианистах на Конкурсе Чайковского. Первый день первого тура
— Я понимаю, о чем вы говорите. Но ведь вас хорошо знают по конкурсу «Щелкунчик» и по Grand Piano Competition, в котором вы участвовали дважды, а в 2021-м году стали обладателем Гран-при. И поэтому немного удивительно, что у вас могли быть мысли и сомнения, что вы один… Либо вы, будучи целиком погружены только в музыку, жили немного обособленно от внешнего мира, но в какой-то момент ощутить поддержку стало очень важно?
— Да, у меня был трудный период в жизни между Grand Piano Competition и Конкурсом имени Чайковского. Возможно, это был, извините, и переходный возраст. Какой-то странный период — между 16-ю и 18-ю годами, пожалуй, самый неприятный.
Было трудное время, когда мне нужно было ответить самому себе на вопросы: кто я, что я, как я… И непростой период личностного роста, который мне надо было преодолеть. Поэтому для меня Конкурс имени Чайковского помимо того, что я сказал, в каком-то смысле является….
— Выходом.
— Да, в каком-то смысле, выходом. Выхожу из описанного состояния. Наверное, просто взрослею, в том числе, поэтому для меня Конкурс важен еще и по этой причине. Помимо всего прекрасного и важного, что несет в себе Конкурс имени Чайковского, для меня он важен и в личном отношении.
— Мы делали с вами интервью перед Grand Piano Competition в 2021-м году, и на вопрос, влияют ли конкурсы на жизнь, привносят ли в них что-то, вы ответили, что наоборот: то, что вы проживаете в жизни, вы выносите на конкурс, на сцену, на исполнение. Как думаете, непростой жизненный период, который вы упомянули, отразился на вашем выступлении на Конкурсе имени Чайковского? Либо таких очевидных взаимосвязей и ходов нет?
— Я помню интервью, о котором вы говорите. И то, что я тогда сказал, оно совершенно верно — плюс, это все взаимозаменяемо. Какие-то вещи в обычной жизни способствуют сценическому опыту — и наоборот. Это работает не в одностороннем порядке, это в принципе взаимосвязано.
Вообще, артист — он артист всегда. Такая простая истина, которая отвечает на ваш вопрос.
Сергей Давыдченко: “Через 10 лет я вижу себя Большим Русским Пианистом”
— Каким вам запомнился каждый тур Конкурса? Если артист — он артист до конца, то было бы интересно узнать ваши впечатления о турах и с артистической точки зрения, и с человеческой. Как это было?
— Пожалуй, все три тура в принципе должны быть как взлет самолета. Каждый тур должен быть на взлет, выше уровнем. Нужно по возрастающей идти.
— Вы так расцениваете туры на конкурсе — как историю? Или каждый тур — новый лист?
— Я думаю, это, конечно, общая история. Более того, выступления на Гала-концертах — тоже общая история, потому что в каком-то смысле это четвертый и пятый тур.
Первого июля на Гала-концерте в Мариинском театре я играл Первый концерт Чайковского в полвторого ночи. Выступать в такое время — тот еще опыт (смеется). И мне кажется, что это явно тянет на пятый тур (улыбается). Равно как и в Зарядье, где я играл третью и четвертую части концерта Прокофьева. Может быть, не так воодушевленно, в силу позднего времени и сильной общей усталости, но тем не менее.
Наверное, со мной согласится большинство в том, что финал был наиболее одухотворенным. На первом туре (думаю, как и у большинства участников) было какое-то волнение — первый раз выйти на сцену Конкурса имени Чайковского… Я уже не говорю про участника под номером один.
На втором туре было спокойнее, а на первом присутствовало волнение.
Дмитрий Онищенко – о пианистах на Конкурсе Чайковского. Первый день третьего тура
— А какое это было волнение? Оно ведь бывает разным.
— Вообще, волнение должно быть всегда, в любом случае. Если нет волнения, нет стимулирующего начала, ты себя не подстегиваешь искать лучше.
— Волнение — трепет или волнение — боязнь провалиться?
— Волнение — трепет. Вот оно хорошее, «доброкачественное» волнение, которое тебя стимулирует, подстегивает играть лучше. Возможно, и не лучше, но вдохновленнее. А есть, условно говоря, «злокачественное» волнение, которое мешает доносить мысль до слушателей.
Если мы говорим про все туры, то там все было нормально. А в первом туре на каком-то моменте было немного «злокачественного» волнения, из-за него я не всегда мог сконцентрироваться на основной мысли произведения. Я умею бороться с этим состоянием, но все-таки оно присутствует. Думаю, со мной согласятся многие музыканты, выступавшие на первом туре Конкурса имени Чайковского.
Выступление Сергея Давыдченко на первом туре XVII Международного Конкурса имени П. И. Чайковского:
— Если говорить о репертуаре, который вы представили на Конкурсе, какое произведение в большей степени вас выражало — ваш характер, личность, вкусы, а какое — было «против шерсти»? Либо это некорректный вопрос, потому что ни один пианист не скажет: «Да, Второй концерт Прокофьева — это я, а вот соната Гайдна— не совсем… »?
— Прокофьев действительно в каком-то смысле — моя стезя. Я достаточно много его играю, мне в нем немного легче, чем в остальных произведениях. Даже когда речь идет о программе второго тура (о которой говорят, что она была на износ), для меня в Восьмой сонате Прокофьева и его Втором концерте ощущается что-то родственное.
Хотя Прокофьев не находится в списке моих любимых композиторов, на удивление. Не потому, что я его не люблю («не люблю» — это громко сказано), просто мне по душе ближе другие композиторы.
— Кто?
— У меня есть троица, которую я больше всего люблю. Из зарубежных композиторов — Шуберт, из наших — Чайковский и Шостакович. Прокофьев тоже, но он, наверное, в пятерке любимых.
— А кто, в таком случае, четвертый?
— Может быть, Шнитке.
— Интересно. Но можно понять, ведь это три разные истории: то, что ты хочешь, то, что любишь, и то, что у тебя получается. А на конкурсах и в очень ответственных и решающих для нас моментах мы, скорее всего, будем показывать свои сильные стороны. Проверенные.
— Вообще, мы всеядны, в каком-то смысле. И должны быть и… есть. Мы же играем огромный репертуар. Подводя итог вопроса, скажу, что какого-то особого сопротивления материалу не было. Возможно, была пара моментов в этюде Шопена на первом туре.
А вообще, конкурс на то и конкурс, что ты должен проявлять себя со всех сторон. Если что-то не совсем ложится, то надо это в себя «втягивать». Задача конкурсанта — показать, что ты можешь все. Можешь быть в Бахе — вести полифонию, показывать все голоса в фуге, любые подголоски в интермедии; в Гайдне можешь показать себя изысканным, делать тончайшие вещи; можешь быть виртуозным в «Блуждающих огнях» Листа; точным и лаконичным в этюде Рахманинова; в Шопене быть элегантным. Быть трагиком в Чайковском, а в его «Скерцо» из op. 21 быть озорным.
Я могу сколько угодно эпитетов приводить в пример, но, думаю, вы поняли, что я хочу сказать.
Задача музыканта — полностью входить в суть произведения и делать то, что просит композитор. Есть завет Генриха Густавовича Нейгауза. Он в своей книге «Искусство фортепианной игры» (часто привожу эту книгу в пример), писал, что «как» определяет «что». То есть, от того, как ты играешь, появляется что ты играешь. А в конечном итоге «что» определяет «как». В зависимости от того, что ты играешь, нужно понимать, как ты должен это сделать.
Выступление Сергея Давыдченко на втором туре XVII Международного Конкурса имени П. И. Чайковского:
— Когда-то, анализируя работы творческих людей — и фотографов, и писателей, музыкантов, журналистов, я пришла к выводу, что человек не может вытащить из себя того, чего в нем нет. Но перед вами стоит другая задача. Если в музыканте нет природной элегантности или точности, которую надо передать в произведении, как с этим справиться? Или исполнить сочинение, которое требуется по программе, но ты сам его не любишь, или не дорос до него? Как справиться с такой задачей? И насколько справедливо мое суждение?
— Все индивидуально и зависит от человека. Человек может доводить какие-то вещи своей интуицией искусственно, так скажем.
— А этой искусственностью можно «обмануть» жюри и публику? Либо они наоборот оценят: не смог своей естественной природой, но взял интуицией?
— Искусственность… она спорная, на самом деле. Она для тебя искусственность все-таки, в большей степени.
— Потому что ты знаешь свои истинные намерения, а другие принимают это как данность?
— Может, и так. Вот взять произведения, о которых говорят, что я до них не дорос — Сонату Листа, например. Я уже говорил, что это сочинение — алмаз с огромным количеством граней, и в разном возрасте можно на эти грани под разным углом смотреть. С каждым подходом к этому произведению заново, в разном возрасте, оно будет восприниматься по-разному, равно как и в зрительном зале. И не только в зависимости от того, что ты сыграешь. Пятилетний ребенок будет понимать эту музыку по-своему, хотя, в пять лет, скорее всего, мало что будет понимать, но лет в пятнадцать сможет что-то воспринять. Лет в двадцать пять поймет другое, в сорок — третье. И так далее.
Сам Лист написал эту музыку не будучи седым старцем, если не ошибаюсь, тогда он еще не стал монахом. Во время написания сонаты ему было около сорока двух лет — нельзя сказать, что он был старым человеком, но, конечно, какие-то итоги своей жизни он подводил. Воспринимать все, что он написал, можно по-разному. Это важно.
— Мы немного коснулись темы взаимодействия, соприкосновения жизни и искусства. Как думаете, можно ли какими-то действиями, нехорошими поступками, решениями, ошибками сделать так, что этот талант у тебя могут забрать? Условно говоря, талант можно убить?
— Очень сложный вопрос. Если талант и можно убить, то проверять это вообще не хочется (смеется). А в целом, тут надо подумать…
— Значит, вы не предавали себя и такого вопроса перед вами не стояло.
— Я задавался этим вопросом, но ни к какому выводу так и не пришел. Что имеется в виду под ошибками — прекратить заниматься? Тогда просто последует эффект не потери таланта, но, как минимум, просто потери активности рук, пальцев.
— А если, предположим очень одаренный человек делает много плохих дел, могут ли за это забрать талант?
— Мне кажется, нет. Ведь история знает примеры, когда в жизни люди были не самыми хорошими людьми, но были выдающимися творцами.
— Быть может, их невыносимость в жизни питала их в искусстве?
— Возможно, я не исключаю такого. Все, опять-таки, очень относительно. Трудно сказать по-настоящему.
— Перед Конкурсом имени Рахманинова я много общалась с музыкантами и любила спрашивать, как для них начался Рахманинов. Хочу спросить у вас, как для вас начался Чайковский? Помните свою первую встречу, знакомство с композитором? Возможно, это началось и не с изучения пьесы в музыкальной школе, а как-то иначе?
— Естественно, Первый концерт Чайковского звучит везде, на каждом углу. И это, кстати, отвратительно.
Я до сих пор помню, как в детстве по телевидению показывали рекламу лапши быстрого приготовления под звуки Первого концерта Чайковского. Это просто безобразие. Мне кажется, вообще надо ввести запрет на это, потому что многие вещи абсолютно нивелируются, теряют свою ценность.
Упомянутый выше Нейгауз говорил, что Первый концерт Чайковского надо запретить лет на десять, через десять лет послушать, как он будет звучать по-новому, сколько будет новых трактовок, красок и прочего.
Мое знакомство с Чайковским началось в самом раннем детстве с его Первого фортепианного концерта. А потом, уже обучаясь в музыкальной школе, я начал играть пьесы из «Детского альбома». Сначала это были «Вальс», «Мазурка», чуть позже — «Баба-Яга», «Песня жаворонка», «Сладкая греза» и далее по списку. У педагога промелькнула идея: раз я много пьес знаю из «Детского альбома», может, все выучить? И я их все сыграл, лет в восемь или девять. Это было в музыкальной школе, о качестве говорить не приходится (улыбается), ребенок же еще, но в целом мое исполнительское знакомство с Чайковским началось с «Детского альбома», как и у многих детей.
— Вопрос, наверное, отвратительный, но спрошу: за что вы любите Чайковского? Что в вас откликается в его музыке?
— Почему отвратительный, нормальный вопрос. Попробую сформулировать ответ. Есть хорошие слова из книги Льва Наумова, он как-то сказал о Чайковском, гениально совершенно:
«В его ипохондрии проглядывается душа русского человека».
Возможно, я не совсем точно вспомнил цитату, но суть такова. В ипохондрии Чайковского, в глубинном смысле музыки, проглядывается русский дух, душа человека, тонкий душевный настрой… Такие душевные вещи очень трудно объяснять на словах. В музыке Чайковского есть то, что словами трудно описать.
— Можно только ощутить.
— Да. Нужно ощущать. И быть подключенным, включенным в эту музыку. Собственно, музыку Чайковского нужно просто слушать, и тогда многое становится понятным, и все становится на свои места.
— Если человек захотел познакомиться, открыть для себя музыку Чайковского, на ваш вкус, взгляд, с чьих исполнений лучше начать знакомство? Ведь первое впечатление очень важно.
— Впервые я услышал концерт Чайковского в исполнении Вана Клиберна. Достаточно очевидное решение в пользу первого прослушивания этого сочинения. А вообще… момент спорный.
Наверное, в детстве нужно знакомиться со «Щелкунчиком», с оперой «Евгений Онегин». С «Онегиным», возможно, познакомиться лучше чуть постарше, но с молодых лет, для ознакомления с музыкой композитора для детей идеально подходит «Щелкунчик».
Вообще, удивительно, насколько «Щелкунчик» разительно отличается от сопутствующей ему Шестой симфонии, Третьего фортепианного концерта. Чуть раньше была «Пиковая дама» — там же темнющая музыка… Особенно — «Пиковая дама» и Шестая симфония.
— Возможно, чтобы светлым «Щелкунчиком» уравновесить свою темную сторону…
— Может быть. Каждый номер в «Щелкунчике» — это просто шедевр. Даже если взять партитуру: увертюра — фантастическая совершенно, «Арабский танец», «Китайский танец» — шедевры. «Танец феи драже»… откуда в оркестре взялась сольная партия челесты в 1893-м?! Впервые такое было.
Всем известное Andante maestoso, «Вальс цветов»… каждый номер в «Щелкунчике» просто гениален. Шедеврален, буквально россыпь бриллиантов. Поэтому я думаю, что начать знакомство с музыкой Чайковского со «Щелкунчика» — наиболее оптимальный выбор, если говорить о «внедрении» в его музыку.
Я сейчас выражаюсь таким проправительственным языком (улыбается), но если бы существовали какие-то правовые акты, чтобы установить слушать «Щелкунчика» в музыкальных школах, я бы, наверное, это поддержал. Потому что, например, «Лебединое озеро» — немного другая музыка. А такие вещи, как «Пиковая дама» и Шестая симфония, думаю, нужно изучать позже, лет с 15-ти — 16-ти.
— Вы хорошо ориентируетесь в биографиях композиторов, датами написания сочинений. Знакомство с личностью композитора, его жизнью, контекстом создания произведений помогает вам в исполнении? Либо такую информацию рассматриваете как нечто познавательное и интересное само по себе?
— Конкретно в случае Чайковского это архиважно, потому что его музыка напрямую связана с его личными метаниями, стремлениями…
— Как зеркало?
— Да. Для него это практически как зеркало. И какое-то воодушевление, которое есть в «Щелкунчике», в Скерцо из Шестой симфонии, какая-то фантастическая воля к жизни, как многие это называют, присутствует в творчестве Чайковского. И одновременно невероятные глубины, невероятные падения, которые есть в финале Шестой симфонии, первой части «Манфреда»… Чайковский постоянно находился в творческих поисках.
Выступление Сергея Давыдченко в финале XVII Международного Конкурса имени П. И. Чайковского:
— Сергей, хочу затронуть тему социальных сетей. Многие музыканты, с которыми я общалась, говорят, что на сегодняшний день вести социальные сети, в которых ты можешь рассказывать о своем творчестве, концертах, знакомиться со своей аудиторией — очень важно. Для вас соцсети — это что? Работа, инструмент, часть вас самого, возможность общения? Следите ли вы за соцсетями коллег?
— Я если и слежу, то периодами, и за теми, кто мне интересен. Вконтакте есть кнопочка «скрыть новости источника», я ей регулярно пользуюсь (смеется). Если открыть ленту, у меня пусто.
Я себя ограничиваю немного, у меня есть… не то что барьер, я ни в коем случае не интроверт, но у меня есть какие-то рамки, в каком-то смысле, схема: вот мой внутренний мир, а вот это все — наружное. И то, что наружное, всегда в меня проникает строго в ограниченном порядке.
А вообще, прямо стремления что-либо вести … я веду, но, опять же, периодами. Сейчас соцсети надо все-таки восстановить, потому что достаточно давно этого не делал, хочу написать пост, посвященный Конкурсу. Возможно, это сделаю, решусь, так сказать.
Страничка в соцсети должна быть в чистоте, она, в каком-то смысле, твое интернет-лицо. Думаю, в будущем мне понадобится человек, который будет заниматься моим пиаром. Самому, все-таки…
— Все не успеть…
— Все не успеть, к сожалению. Конечно, часть времени я должен уделять публике, интересующимися мной людям — чего я, к сожалению, на данный момент не делаю.
— Возможно, для этого нужно подкопить сил — чтобы было, что отдавать?
— Может быть.
— К слову о допуске к ваш внутренний мир. Кто может на вас повлиять, к чьему мнению прислушиваетесь? И если обобщать этот вопрос, насколько внешние факторы вообще способны влиять на вас?
— Все относительно… На меня могут повлиять близкие люди, конечно. Мои преподаватели по специальности. А вообще, у меня с моим преподавателем по специальности очень тесная связь.
— Я видела вашего педагога, Сергея Ивановича Осипенко, на конкурсных прослушиваниях. Он проживал каждый такт вместе с вами…
— Да, я об этом и говорю. Логично, что этот человек может на меня повлиять, это очевидно. В принципе, я всегда прислушиваюсь ко мнению своих близких, по-хорошему, я достаточно лояльно отношусь к критике. Если люди говорят что-то стоящее, если они желают мне добра — почему бы к ним не прислушаться, в конце концов.
Не все люди злые, злых людей вообще нет, есть просто другие добрые (смеется). Поэтому здесь я достаточно открыт. Возможно, по мне этого не видно, и я говорю, что у меня есть личный мир, но этот личный внутренний мир есть у всех.
— Просто у всех все по-разному выражается…
— Да. По-разному выражается. У кого-то личный мир — открытый: у меня полторы тысячи друзей Вконтакте, я со всеми общаюсь. А есть личный мир, который у тебя в голове на двух квадратных сантиметрах, ты в него погружаешься, у тебя случаются разговоры с самим собой.
Это не психическая патология, это нормально, когда человек сам с собой говорит, это тоже часть внутреннего мира. Внутренний разговор с собой тебя как человека развивает. Вообще, из себя можно много чего выудить (улыбается).
— Мы говорили с вами о том, как для вас начался Чайковский. А вы помните свой первый урок музыки? Как все начиналось? И музыканты ли ваши родители?
— Мои родители были достаточно музыкальными людьми, о гитаре говорить не приходится, я так понимаю (улыбается). Мама в свое время, если не ошибаюсь, закончила музыкальную школу в Пятигорске. Я же сам из южных краев, с Пятигорья, со Ставрополья — и так, и так верно.
Мама закончила музыкальную школу, и она всегда хотела, чтобы сын был музыкантом. Это к вопросу, музыканты ли мои родители — в каком то смысле, да. Если говорить о музыкантах как о людях, которые любят музыку, ее почитают и уважают, к ней стремятся, то музыканты — все люди, которые имеют хоть какое-то ощущение музыки. А если говорить в профессиональном плане, то мои родители не музыканты.
— А был в ваших занятиях музыкой какой-то щелчок, когда вы поняли: это мое? Или только сейчас это случилось? Хотя, наверняка у вас были и победы, и поражения…
— Как сказать… Прямо чтобы проигрыши — нет (улыбается).
— Под проигрышем вы имеете в виду участие в конкурсах без лауреатства, без диплома — или проигрыш для себя? Когда даже отмеченное жюри выступление не принесло удовлетворения?
— Если говорить о проигрышах в смысле сыграть неважно — конечно, были. Они у всех бывают. А если иметь в виду слеты на конкурсах — то нет. Вообще, на конкурсе не бывает проигравших.
На конкурсе все так или иначе — победители, об этом во вступительном слове на Grand Piano Competition всегда говорит Денис Мацуев, и я с ним полностью согласен. Если говорить про саму форму лауреатства и победы, не могу сказать, что в этом плане я кем-то обделен. Я никогда не проигрывал конкурсы, не было такого, чтобы меня «сбросили».
— Наверное, хорошо, что так сложилось. Как думаете, если бы не складывалось с конкурсами, было больше поражений, чем побед, это смогло бы повлиять на вас? На ваши решения, психику, желание дальше заниматься музыкой?
— Честно говоря, глядя на прошлое, мне трудно сказать… Сейчас уже точно нет, потому что сейчас я сам готов себя критиковать, сам готов анализировать свои взлеты и падения. И не только сам, я в теснейшем контакте со своими педагогами, всегда готов к обсуждению.
Но крупного душевного поражения для себя и душевной депрессии я уже не допущу. А что, собственно, расстраиваться — это часть твоего жизненного пути. Как будет — так будет, в конце концов. И то, что ты проиграл конкурс… какая разница.
— Хорошо так говорить, когда у тебя Первая премия Конкурса имени Чайковского!
— Согласен (улыбается). Когда я еще учился в станице, нам учительница говорила, что единственное, что невозможно поправить — это смерть, все остальное можно поправить.
— Сергей, а вы вообще верите в судьбу? Как вам кажется: мы что-то притягиваем, или нас давно что-то выбрало, а мы, как котята слепые, идем на этот свет, а думаем, что совершаем выбор?
— Для начала нужно определиться, что такое судьба. Я, честно говоря, не знаю, правда. Можно думать, можно казаться умным, можно говорить, что да, есть судьба — либо нет судьбы, и мы сами кузнецы своего счастья. Или нас Бог ведет, а не мы что-то решаем. И можно две эти параллельные точки зрения сопоставлять — или не сопоставлять.
Так или иначе, умным я казаться не хочу, да это и не нужно в данном случае. Над этим вопросом — есть судьба или ее нет — бьются многие люди, практически каждый человек задумывался о том, что такое судьба и жизнь. И каждый не находит себе адекватного ответа, который полностью отвечает на вопрос. Такого ответа не существует. Мы понятия не имеем, кто мы, что мы и куда мы идем.
— В нашем интервью 2021-го года на вопрос, кем вы видите себя через десять лет, вы ответили, что через десять лет видите себя большим русским пианистом. А что для вас значит быть большим пианистом?
— Это же надо было такое два года назад сказать (улыбается). Большой пианист — это, наверное, состояние души. Это четкое понимание того, что ты хочешь на сцене. Четкое понимание того, что ты должен жить в своем деле. Ты сам олицетворяешь свое дело, то, чем ты занимаешься. Возможно, я говорю абстрактно, но мысль я стараюсь донести.
Сергей Давыдченко: “Через 10 лет я вижу себя Большим Русским Пианистом”
В каком-то смысле быть пианистом — это долг перед людьми. Это ответственно, это большая миссия. Возможно, миссия — громко сказано, люди могут сказать: размечтался, кем он себя возомнил…
Так или иначе, это действительно большая ответственность. Это очень уместно отнести и к Первой премии Конкурса имени Чайковского, которая также является большой ответственностью и долгом перед людьми, которым ты должен что-то нести. Нести Радость и Свет, с большой буквы.
— Сергей, что бы вам хотелось пожелать от души людям, которые прочтут этот разговор?
— Хочется пожелать людям, которые придут на мой концерт, да и не только на мой, на концерты музыкантов, которых они любят, которые отвечают требованиям их души, услышать и получить те самые Радость и Свет от Музыки. От действа на сцене. Мне кажется, это дорогого стоит.
Беседовала Татьяна Плющай