Накануне Конкурса имени Чайковского его участница, пианистка Анна Генюшене, поделилась мыслями о предстоящем конкурсе, педагогическом опыте и важности искренности в музыке.
— Анна, лет десять назад могли бы вы предположить, что будете участвовать в Конкурсе имени Чайковского?
— Абсолютно нет. Я даже сейчас не могу поверить в то, что буду играть на конкурсе Чайковского. Скорее, я не ожидала, что пройду.
Новость о том, что я в списке участников пришла ко мне в самых неожиданных обстоятельствах: в момент переезда из Лондона, где я только что окончила учебу, я переписывалась с моим бывшим педагогом, Еленой Ивановной Кузнецовой, у которой занималась с 2010 по 2016 год.
«Анечка, я тебя поздравляю!». «С чем, Елена Ивановна?» — спрашиваю я. «А ты что, в интернет не заходила, вообще ничего не видела? Ты прошла на конкурс Чайковского!»
Сначала я подумала: может, сегодня 1 апреля? Когда же своими глазами в списке участников первого тура увидела свою фамилию, в первый момент ощутила электрический разряд в теле, я просто не могла вдохнуть и выдохнуть. Сейчас, конечно, пришло смирение (улыбается).
Хотя не буду скрывать: это мечта жила во мне с самого детства. Наши отважные и самоотверженные педагоги музыкальных школ часто говорят своим ученикам:
«Ты давай занимайся, дружочек! Если будешь хорошо играть гаммы и прекрасно сдашь экзамен, то обязательно сделаешь большие успехи, а может быть, даже когда-нибудь поучаствуешь в конкурсе Чайковского».
У меня была идентичная ситуация: будучи ученицей рядовой музыкальной школы, я совершенно не думала о том, что свяжу свою жизнь с музыкой, но мой педагог, Элеонора Александровна Тагушева, посещала конкурс Чайковского каждый четыре года и, безусловно, пыталась через собственные впечатления разбудить во мне интерес.
Что же касается отрезка времени длиною в десять лет… Тогда я была на перепутье: я уже поступила в училище имени Ф. Шопена, но еще не до конца была уверена в том, что это мой путь.
Почти в то же время я начала посещать конкурс Чайковского в качестве слушателя, моим фаворитом после второго тура был Сергей Кузнецов — в будущем ассистент моего профессора в консерватории.
Вот тогда я впервые попала в эту, скажем так, игру. Ну, а теперь мне выдалась эта честь — уже самой стать участником.
— Ваш муж, Лукас Генюшас, участвовал в прошлом конкурсе и получил II премию. Можно сказать, передал вам эстафету.
— Решение Лукаса участвовать в конкурсе было целенаправленным и достаточно подготовленным. Вера Васильевна Горностаева, бабушка и наставник Лукаса, считала этот конкурс самым важным и значимым и, безусловно, хотела бы видеть внука на конкурсе Чайковского.
Программу для конкурса они еще успели составить вместе, но конкурс Лукас уже проходил один.
Лукас Генюшас: “Мне бы в голову не пришло играть Генделя на концертном “Стейнвее”
У меня же — совсем другая ситуация. Эдакий русский «авось». Конечно, после всех испытаний, через которые прошел Лукас, я думала: способна ли я сама пройти через подобное? Если даже опытнейшие музыканты волнуются как в первый (или последний) раз, то что будет со мной?
Конкурс имени Чайковского — это событие, требующее от человека невероятных усилий, воли, дисциплины, ответственности, в конце концов, — просто выносливости. Сложно преодолеть эмоциональный барьер, когда ты выходишь на эту великую сцену, познавшую искусство лучших музыкантов на планете.
Безусловно, это очень ответственный момент в жизни.
— Не страшно теперь перед «авосем»?
— Страшно дело до зачина! (смеется). Программу я готовила безо всякого факта участия — который никому не был гарантирован. Многое из того, что будет представлено на конкурсе, находится в моем постоянном репертуаре, поэтому сейчас я уже не паникую, с нетерпением и желанием жду конкурса.
Очень хочу поделиться… не «уникальной» интерпретацией, но своими мыслями с этой сцены.
— Чего ожидаете от конкурса?
— Надо сказать, что Конкурс имени Чайковского не первый крупный международный конкурс в моей практике. В прошлом году я выступала на конкурсе в Лидсе и могу отметить, что это было самое кровавое сражение, в котором я когда-либо принимала участие: для каждого тура пианисты готовили две контрастные программы.
Какую программу выберет жюри, мы узнавали в ночь, накануне выступления. О музыке думать не приходилось — скорее, это напоминало гонки на выживание.
— Мне же ближе концепция «l’art pour l’art», поэтому уверена, что любой конкурс — это, в первую очередь, торжество музыки. Для выступающего — возможность открытого диалога с публикой, абсолютно открытого и откровенного, возможность продемонстрировать свое собственное мнение, представить людям точку зрения, почувствовать эмоциональный отклик.
Если реакция положительная — это всегда большой подарок; если же встречается какое-то непонимание или, допустим, отрицательная оценка— я всегда интересуюсь подробностями и стараюсь извлечь пользу: у каждого слушателя есть право на собственную точку зрения.
Поэтому для меня игра на конкурсе Чайковского — это момент истины и честности перед самим искусством.
— Вам проще играть музыку, близкую по духу и характеру, или, как бывает у актеров, исполнять роль на сопротивление?
— Думаю, что в конце концов каждый музыкант выбирает себе программу «по шерсти». Никому не хочется выйти на сцену и чувствовать себя полным оболтусом!
— Ведь музыканту не могут в равной степени быть близки и нравится все композиторы.
— Конечно! Во-первых, каждый человек подходит к произведению с тем или иным багажом собственного опыта и отношением к нему. Представим, что ученику второго класса музыкальной школы дают пьесу Прокофьева. Диковинный гармонический язык, ритмическая структура. Педагог пытается придумать образы, чтобы ученик увидел ту или иную информацию, которая зашифрована в музыке, тем самым приобретая навыки работы с таким языком.
Музыкальная ткань — это как игра в бисер, закодированные вещи, которые, в зависимости от игрока, понимаются по-разному.
Конечно, со временем, ученик должен начать сам проявлять и возбуждать в себе интерес к познанию: в какую эпоху жил композитор, почему таким музыкальным языком руководствовался, почему такие формы выбирал для своих произведений, в каком жанре любил работать, что он вообще за человек был?
Смею предположить, что Первый тур конкурса Чайковского во всех специальностях идет «против шерсти» музыкантов, потому что в концертной практике вероятность программы в такой последовательности — Бах – этюд – соната – пьеса — сводится к 0,1 процента.
На переводном экзамене—да, но на конкурсе это выглядит как своеобразный челлендж: давай, выйди, начни с прелюдии и фуги и захвати весь Большой зал консерватории (смеется).
— А чем вы будете захватывать?
— Искренностью… Все-таки искренность — самое важное. Также «захвату публики» (смеется) может помочь программа: в этом году Муцио Клементи впервые появился в качестве классического композитора, и выбор пал на мою любимую сонату фа-диез минор op.25.
Из пьес Чайковского я так же выбрала не самые популярные: Романс op.51—дивной чистоты музыка, и «Русское скерцо»— первое опубликованное сочинение Петра Ильича.
2 тур состоит из моих любимых сочинений: «Юмореска» Шумана, Восьмая соната Прокофьева, мой фаворит на все времена. После «Юморески» прозвучит пьеса Дебюсси «Колыбельная героя» или, как ее еще называют, «Героическая колыбельная», которую композитор написал в 1915 году и посвятил памяти жертв Первой мировой войны. «Колыбельная»Первой мировой войны предваряет Сонату Второй мировой… (Восьмая Соната Прокофьева венчает триаду военных сонат, написанных автором в 1938-1945 годы — прим. ред.)
— У вас большой конкурсный опыт в качестве и болельщика, и участника. Наверняка задавались вопросом: что вас способно зацепить и удивить в конкурсных исполнениях?
— Честно скажу: я не очень люблю слушать конкурсантов в зале, хотя с большим удовольствием слушаю отрывки по трансляции. Многие считают, что чужая игра сбивает и портит настрой, но я всегда с интересом отношусь к работе своих коллег, в конечном итоге все мы здесь — ради музыки.
Что цепляет? Живое и искреннее высказывание, которое редко, но может произойти в конкурсных рамках.
Естественно, все мы — живые люди, у всех — достаточно подвижная нервная система, и волнение на сцене — это совершенно нормально. Как музыкант передает образ, как он может откровенно разговаривать, показать свой внутренний ресурс — вот что составляет главный интерес для меня как для слушателя, но уж точно не количество задетых нот.
У меня есть прекрасный пример с конкурса в Лидсе: в нем принимал участие мальчик, который не имел серьезного исполнительского опыта и поэтому очень сильно волновался. Его игра была наполнена невероятным, увлекательнейшим, волшебным магнетическим напряжением в каждой ноте до такой степени, что я смогла забыть и о сумбуре, и об объективной неровности исполнения в его прикосновении.
Жюри в итоге оказалось «солидарно» со мной: несмотря на все погрешности, его пропустили и на 2, и даже на 3 тур. Для меня это был пример абсолютной человечности и поддержки настоящего таланта.
Наверное, это и есть самое ценное — когда человек не боится рассказать о себе, какой он есть на самом деле.
— Где грань между тем, чтобы играть талантливо и играть самого себя, без прикрас? Или быть собой — и есть талант?
— Играть талантливо научиться нельзя. Можно только научиться в это играть, но это уже другой вопрос.
Мне кажется, что самое сложное — это принятие той точки зрения, что все мы несовершенны, что каждый совершает ошибки и каким-то образом может совершить глупость.
Я считаю, что мы, музыканты, призваны к тому, чтобы через собственную интерпретацию видеть и уважать волю автора — это и будет игра без прикрас.
Ну, а если поставить вопрос еще более меркантильно и немного отойти в сторону от возвышенных рассуждений, то в конце концов, благодаря тому, что композитор когда-то создал то или иное произведение, исполнитель сейчас получает свой хлеб, так что, будь добр, соблюдай штрихи! (смеется).
Отвечая на вопрос о таланте, думаю, что талант — это внутреннее содержание человека, это та невидимая зона, которая не поддается коррекции и аннотации. Но, я уверена, талант живет в каждом человеке. И задача любого музыканта — обрести желание искать в себе это ценное, истинное и сокровенное.
— Можно ли научиться искренне выполнять волю композитора, не упиваться собственным «Я» за инструментом? Или это — из категории дано/не дано?
— Думаю, все зависит от способа мышления человека и от того, какую задачу он перед собой ставит. Если его цель — чисто сыграть все пассажи, нажать все правильные ноты, если человек таким образом транскрибирует волю композитора — что ж, это не грех, каждый делает то, что ему по силам.
А если кто-то пытается создать образ искренности… Публика слишком чутка, чтобы не заметить этого, любая фальшь считывается сразу.
Как бы ты ни хотел себя изменить или преобразить, все равно на выходе остаешься с тем, что у тебя есть. Невозможно себя раскрасить и заполировать. Есть вещи в жизни, на которые мы не можем повлиять. Никаким образом.
— А конкурсы — они о чем? О таланте или о небоязни показать самого себя?
— Конкурс — это, скорее, о выдержке и о показательности человека со всех сторон. Предполагаю, что даже первый тур конкурса Чайковского с его экзаменационным ощущением несет за собой следующую цель — показать членам жюри, что мы можем играть и барокко, и классику, и XX век. И еще 2 концерта в придачу, да еще и без перерыва (смеется).
— В вашей номинации есть конкурсанты, за которых будете болеть — несмотря на то, что они ваши конкуренты?
— Я бы сказала, что для меня конкурс имени Чайковского в номинации «фортепиано»— это как встреча старых друзей (улыбается). Две трети участников — хорошо знакомые мне люди и близкие друзья. С тем же Андреем Гугниным мы знакомы больше десяти лет и пережили много радостей, неудач, конкурсных непроходов и побед.
Также со многими участниками мы поддерживаем тесное общение, с удовольствием общаемся не как конкуренты, а как люди, понимающие весь груз ответственности перед этим конкурсом. Думаю, мы прекрасно можем поддержать друг друга.
— Некоторое время вы преподавали фортепиано маленьким детям. Какой опыт вынесли из педагогики?
— Преподавание музыки маленьким детям — это, безусловно, некоторый компромисс. Ведь нельзя требовать от человека, который только делает первые музыкальные шаги того, что ты требуешь от самого себя.
Сквозь процесс занятий даже с самыми маленькими можно добыть бесценное количество информации, которая в настоящий момент каким-то образом может быть полезна для тебя самого как для исполнителя.
Я считаю, что процесс преподавания— это процесс со-общения и такого удивительного со-творения — опять же, через дефис. Когда учитель и ученик —соратники и друзья, значит, тогда педагогика даст плодотворные ростки в человеке. Безусловно, педагогика дает человеку огромный потенциал для собственного самопознания.
— Если бы вас пригласили в жюри музыкального конкурса, согласились бы? Это реально для Ваше нервной системы?
— У меня был единственный опыт и не могу сказать, что мне это очень понравилось. Почему? Потому что я действительно считаю, что человек, который вообще способен переступить через себя и выйти на сцену, сказать и заявить о себе — он уже достоин любых почестей и медалей.
Я не оцениваю выступление с технологической точки зрения; в наше время это довольно распространенная и нездоровая манера — думать, что главное, чтобы чисто, ровно, технично…
Здесь хочу вспомнить слова Е. И. Кузнецовой после моего выступления, которым я была очень недовольна в техническом отношении. Елена Ивановна сказала очень простую и правильную вещь:
«Анечка, просто подумай о том, что в настоящий момент минимум 300-400 человек играют тот же репертуар, и играют в 3 раза чище тебя. Неужели теперь жизнь кончена?»
В целом, оценка исполнения— вещь очень условная и субъективная, ведь члены жюри — те же самые люди, которые так же не лишены каких-то околосуточных эмоциональных колебаний. Но ведь каким-то образом им удалось (если мы говорим о конкурсе Чайковского) из практически 300 человек отобрать 25, что для меня —задача, непосильная во всех отношениях!
— Конкурс имени Чайковского будет транслироваться по многим телеканалам и в интернете. Почему за ним будут следить профессионалы — понятно. Как думаете, что мотивирует человек не из музыкальной сферы следить за конкурсом? Что он хочет увидеть?
— Классическая музыка интересна очень многим людям вне зависимости от образования и сферы деятельности. Как уже было сказано, я стараюсь следить за событиями конкурса как раз по трансляции, но в общем не могу сказать, что этот формат мною особенно любим.
Эфир не является точной копией ощущения присутствия в зале, и то колоссальное напряжение, порой исходящее от музыканта, тот заряженный энергией воздух никак нельзя почувствовать через трансляцию.
Все же люди идут в зал за особыми впечатлениями. Но, с точки зрения популяризации и общедоступности, онлайн трансляции — это отличный способ соединить разные полушария, часовые пояса и континенты.
Почему люди разных профессий следят за музыкальными конкурсами? Возможно, это несколько топорное сравнение, но ведь многие следят за Олимпийскими играми, будучи физически неподготовленными.
Музыкальные конкурсы —это тоже своеобразная коммуна людей, круг общения по интересам. Приведу пример с популярным в России фигурным катанием: тебе нравится процесс как таковой, вне зависимости от того, знаешь ли ты что-то о тройном тулупе и четверном акселе или нет, ты просто подключаешься к процессу, находишь своих любимчиков, начинаешь болеть. Это такая возможность онлайн активности, которая сейчас, как мне кажется, развивается очень стремительно. И это здорово!
— Анна, для кого будете играть на конкурсе?
— Для любви. Для любви к своим близким, для любви к Музыке. Конкурс пройдет, а она останется. В настоящий момент это для меня — самое главное, что вообще может быть.
Беседовала Татьяна Плющай