В Третьяковской галерее прошел седьмой фестиваль камерной музыки ВИВарте.
Три концерта на уик-энд, как всегда, в зале Врубеля, под сенью огромной «Принцессы Грезы». Проект на этот раз посвящен 150-летнему юбилею Сергея Дягилева. В сентябре в ГТГ откроется выставка «Дягилев. Генеральная репетиция», а пока отмечают так.
Юбиляр был очень креативным, всегда искал новое, поэтому не удивительно, что в первый вечер и музей попробовал новый – для себя – формат: давали не концерт, как обычно, а «синтетический музыкальный спектакль», точнее, литературно-музыкальную композицию. Называлась она «Дягилев» и навеяна пьесой Марии Дружининой «Завтрак с Дягилевым».
Дружинина – художник-мультипликатор, «фанат» «Мира искусства», объединения российских художников в начале прошлого века и одноименного журнала, пропагандирующего то, что негодующие современники называли «декаденством», а восхищенные потомки – прорывом. Теперь вот пьеса, где персонажи – Дягилев и его соратники, от Бенуа и Бакста до Серова и Философова. Персонажи говорят сами за себя, ссорясь, мирясь и снова ссорясь. Как сказано в анонсе, «действие сопровождает оригинальная музыка композитора и гитариста Макса Ротшильда в живом исполнении, а документальная хроника и предметы из собрания Третьяковской галереи, связанные с сюжетом, погружают зрителей в атмосферу того времени».
Режиссер Павел Сеплярский вывел актеров (они же певцы) на узкий подиум. Шесть артистов (в том числе Вадик Королев, король инди-попа) сидят гуськом, перед героями пюпитры с текстами, они вслух читают, по бумажке. Кто ярко и внятно, кто не очень.
Отмечу Марию Лапшину (Вальтер Нувель и колоритная дягилевская няня) и Богдана Кияшко (артистически заикающийся Бакст). В «голове» подиума сидят музыканты: балалайка, аккордеон, гитара. Наигрывают. Туда же периодически выходят Дягилев со товарищи, чтобы спеть… А кто что: «Came Together», песня из мюзикла «Кабаре», русский или а-ля русский народный распев, хит из кинофильма «Достояние республики»(«Hе знаю я, известно ль вам, что я певец прекрасных дам»), Вертинский про бананово-лимонный Сингапур… Такое вот сближение мирискусников с вечностью.
Идея диалогов – показать, видимо, из какого сора (то есть личных комплексов) рождаются стихи. Вырисовывается возникновение «Мира искусства», его расцвет и закат, а также частные судьбы на фоне истории. «Жили, рисовали, умерли», говорит в спектакле художник Сомов. Язвительные взаимные подколки, прорезаемые вокалом и появлениями инфернальной Зинаиды Гиппиус, мутящей воду в редакции «Мира Искусства», говорят о феномене не совсем внятно. Если вы хорошо знаете историю мирискусников, вы поймете, если нет – воспримете с трудом, пытаясь выстроить, что, как и почему. Упоминаемые имена, события, цитаты, репродукции картин и рисунков на экране , от серовского портрета Николая Второго до язвительных карикатур Щербова, помогают, но не тотально. Впрочем, театрализованная фантазия о роли личности на фоне истории – тоже жанр. На прочее для публики есть википедия.
Второй и третий вечера фестиваля были традиционно музыкальными. И умно выстроенными, в чем, видимо, заслуга худрука фестиваля Бориса Андрианова. Кое-что – по понятным причинам – играли в переработке для камерного состава. Как, например, фантазию на темы «Золотого петушка» в исполнении виртуозной домристки Екатерины Мочаловой и пианиста Петра Паула: дуэтное преображение «вскриков» волшебной птицы и восточной неги Шемаханской царицы.
Что хорошо в программе – разного рода ассоциации. Яна Иванилова, например, спела романсы Римского-Корсакова, во время пения вспоминались эпизоды истории: как команда Дягилева работала с музыкой композитора в «Шехеразаде» и том же «Петушке». Или соната Скрябина, в трактовке знатока композитора Лаула: нервный дух эпохи, которая лелеяла личную впечатлительность творца, это качество скрябинской музыки мы услышали.
Яна Иванилова: «У каждого есть божественный голос, которым поёт душа»
Другая вещь – Итальянская сюита Стравинского для скрипки и рояля, авторский опус по мотивам балета «Пульчинелла»: гладкий оммаж итальянцам 18-го века смешался с острыми музыкальными фактурами века двадцатого. Скрипачка Елена Ревич и Петр Лаул показали, как выглядят проделки шаловливого пассеиста, который то погружается в исторический материал, то мгновенно из него выходит, чтобы потом вернуться и устроить почти джазовый финал. И Штраус, тоже имевший прямое отношение к дягилевской антрепризе. Его «Тиль Уленшпигель» на новый лад», для камерного ансамбля в пять исполнителей. Гаерный номер с развернутыми партиями валторны и фагота был сыгран отменно, и за выбором маячили интересные детали сотрудничества Дягилева с композитором.
Конечно, был и Прокофьев, композитор, которого Дягилев, искавший новые имена, активно привечал. По его зачину композитор писал балет «Стальной скок», так что три пьесы из этой «индустриальной» партитуры (тоже камерное переложение) произвели впечатление путешествия во времени. И наконец, Пуленк, Секстет для фортепиано и духовых, с необычным тембровым наполнением, как будто автор музыки пробегал по парижским (а теперь – и московским) улицам со своей лирической беспечностью.
На заключительном концерте факты биографии Дягилева снова преломились в выборе произведений. «Лист увлечений и карта гастролей», сказали в преамбуле. Венеция, любимый город юбиляра, он там и похоронен, поэтому – музыка Вивальди, Соната ля минор для виолончели и бассо континуо в переложении для гитары и виолончели. Борис Андрианов и Дмитрий Илларионов созерцательную вещь играли пылко, «холодный» звук гитары в сочетании с «теплым» звучанием виолончели создавал драматическое напряжение.
Илларионов, играющий на гитаре не хуже знаменитого Сеговии, сольно представил тьму штрихов и настроений в опусах трех европейских композиторов, де Фальи, Орика и Мийо, работавших в «Русских сезонах».
Музыка Прокофьева из балета «Трапеция» была сыграна во встрече холодных колкостей и эксцентричного гротеска. Возникла нужная атмосфера цирка – и общность понимания стиля участниками квинтета. Эту вещь автор написал не для Дягилева, но эстетика времени и комедийная сущность – явно дягилевские. (В скобках. Думаю, что организаторам фестиваля в будущем стоит объявлять: между частями произведений хлопать не принято. Так делают в концертном зале «Зарядье», это помогает).
В финале снова возник Штраус. Его «Метаморфозы» для 23-х струнных, ставшие самым густонаселенным эпизодом фестиваля. Музыканты, играя, образовали два круга, создавая звуковую «воронку» для сидевшей вне (но тоже по кругу) публики. Траурная музыка, созданная десятью скрипками, пятью альтами, пятью виолончелями и тремя контрабасами, построенная на звучных «волнах» изменений нескольких мотивов, смесь ностальгии с как бы реквиемом, рассказывала не только о драме композитора после бомбежки Мюнхена и 1945 годе (время создания). Она отсылала и к Траурному маршу Бетховена, и к горестям наших дней.
Майя Крылова