Если дуть из ветряной машины на сцене, можно достичь просветления. Но это не просто, даже с помощью Генделя.
Очередной фестиваль современного танца «Контекст», детище Дианы Вишневой, проходит в условиях, когда нарушен один из фестивальных принципов – приглашать к сотрудничеству зарубежных хореографов. Из международного фестиваль стал российским. Причем в момент, когда он отмечает 10-летие со дня основания. Уже прошел один показ на Винзаводе: сборник перфомансов с участием нескольких постоянных авторов «Контекста». В ноябре, снова на Винзаводе, будет показан спектакль Анны Шеклиной «Явь», рекламируемый как исследование ландшафта «коллективной и индивидуальной природы, характера и интуитивного знания».
Сейчас в РАМТе дали два одноактных современных балета: «Форма ноль» в постановке Павла Глухова и «Сингулярность», сделанная Кириллом Радевым. Оба хореографа – лауреаты ежегодного конкурса фестиваля, который целенаправленно ищет новые имена постановщиков. «Контекст» обеспечил материальные условия для новых спектаклей, включая исполнителей. У Глухова работали артисты Музыкального театра Республики Карелия. У Радева трудилась проектная танцевальная группа фестиваля.
В спектакле «Форма ноль» авторы, судя по анонсу, «отталкивались от одной из важнейших категорий китайской философии ― Дао («путь»), источника всех форм и энергии созидания. Согласно философии, триединство энергии и противоположностей Инь и Ян приводят в движение мир. В новой работе Глухов ищет отображение идеи вечного движения в танце, а также точки соприкосновения Дао и христианского мировоззрения вечной жизни». Для соприкосновения понадобились фрагменты музыки Генделя, Соломона Грея и Макса Рихтера. Есть еще слова о пути без цели, про круг бытия, про выбор, который приходит в точку «ноль». Подобные декларации для танцев всегда устрашают, ибо в 99 случаях из 100 за ними следует нечто.
Сюжета в «Форме ноль» нет, но он как бы просматривается. Три главных персонажа: некий мальчик, падший ангел и девушка в белом (идеал? существо с неба?). Вот вам и триединство. Мальчик, как и прочие участники, в черной пиджачной паре, белая девочка – в длинном. романтически развевающемся платье, бывший ангел (неважно, реальный или метафорический) – с кровавыми следами оторванных крыльев на голой спине. Он и упал с неба, то есть сперва с колосников рухнул камень, а из камня вылез персонаж.
Героев окружают массы, которые быстро ходят по всему залу, от мостика над колосниками до проходов в партере (сказано же, что путь), а потом делают много чего. Заходят в недра огромного глаза (очевидно, это третий глаз) на заднике, оказываются под нависшим светящимся кругом, укутываются в куски ткани, изображают распятие. Белая девочка королевой ходит по спинам пиджачных субъектов, встающих для этого в согбенно-раболепный ряд. Дуэт ее с мальчиком вызвал в памяти незабвенное «где вы теперь? Кто Вам целует пальцы?»( тут – шею).
Падший ангел, со своей стороны, дует из театральной ветряной машины на мальчика с девочкой, партнеров реально сносит напором воздуха, но не тут-то было: эту песню не задушишь, не убьешь. Хотя счастья на пути нет, и неясно, имеются ли покой и воля.
Есть еще лестницы на колесиках, их катают по сцене а на ступени взбираются, чтобы упасть (суждены нам благие порывы, но свершить ничего не дано), а также пропасть (смерть же) в недрах ямы, сделанной между партером и авансценой. Эти метафоры, символы и аллегории поданы в лоб и вызывают скорее недоумение, чем катарсис. Добавленная эстафета поиска и передачи света, в виде яркой палки, приводит в вожделению падшего ангела, он норовит свет забрать, Но в углу сцены оптимистично загорается прожектор, слепя публику, так что мальчику есть куда двигаться.
Глухов замахнулся на нечто вроде балета-оратории, учитывая использование генделевского «Мессии» с хитовым хором «Аллилуйя». При женских хорах у него танцуют женщины, при мужских – мужчины, при смешанных хорах танцуют все. При современной же музыке мы видим итоги порыва, не очень веселые, но Дао. Танец при этом сильно замешан на классике, но вместе с тем похож на смесь производственной гимнастики с аэробикой, и как-то тушуется на фоне доминирующей концепции. И в гуще театрального дыма.
Автор второго опуса не столь амбициозен: он признался, что просто создавал красивое зрелище с симбиозом театрального света (художник Татьяна Мишина) и лазера ( Алексей Ефаринов). При чем тут сингулярность, то есть точечность феномена? А вот, говорит начитанный Радев, философ Делез и подсказал:
«Это поворотные пункты и точки сгибов; узкие места, узлы, преддверия и центры; точки плавления, конденсации и кипения; точки слез и смеха, болезни и здоровья, надежды и уныния, точки чувствительности».
То есть энергия, возникающая в танце. Она же не может повториться, ибо при другом танце будет другая энергия. Логично. И еще. Радев думает о своем опусе как о средстве отвлечения от проблем. Не думайте о том, что вас тревожит, просто смотрите.
Смотреть есть на что: танцовщики в кожаных штанах-унисекс безостановочно гонят драйв. Извиваясь в столкновениях лазерных лучей, стрелами пронзающих изменчивый рассеянный и прочий свет вкупе с дымом (да, дым и здесь тоже).
Музыка Андрея Чапорова – в основном ритм, с барабанной дробью и гулом электроники. Под нее можно томно-хищно пройтись походкой от бедра, резко крутануться в позе, завиться вьюном и перекинуть через бедро партнера в дуэте, двигаться то синхронно, то вразнобой, то в ритме дроби, то в рапиде, в общем, показать пластическую изменчивость.
К чему ведет этот синтез кошачьей грации и брутальности, в общем танце и в разного рода дуэтах, от смешанных до однополых, но стерильно-неэротических? К 25 минутам физического усилия, к продвинутой дискотеке. Ну да, энергозатратно, но старомодно. Главное, протекает быстро и длится недолго. И без Дао.
Майя Крылова