Новый балет появился в афише московского Московского академического музыкального театра.
Одноактная постановка называется «В темных образах». Ее на музыку Вивальди сделал худрук балета МАМТа Максим Севагин. Спектакль стал частью балетного триптиха: в тот же вечер идут одноактные «Чай или кофе» и «Автоданс».
Набор одноактовок позволяет плодотворно (даже сейчас, когда список иностранных авторов в репертуаре сильно сократился) менять наполнение того или иного балетного вечера, чем театр и пользуется.
А про дирижера не скажу, ибо его нет: балет идет под фонограмму и это не первый случай в современной афише театра. Хотя именно тут не очень понятна причина: Вивальди не «техно», как сопровождение «Автоданса», и не разговоры с кусками фрагментов обработок Баха и Вила-Лобоса плюс микст современных электронных авторов, как в «Чае». Конечно, оркестру МАМТа не сыграть так аутентично, как на записи (исполнители в программке не указаны). Но это и не требуется.
Балет про образы был поставлен в Перми два года назад, теперь перенесен в Москву. «Черную» (по костюмам) неоклассическую хореографию спектакля можно считать второй серией неоклассически-розового балета «Bloom», выпущенного Севагиным несколько лет назад. Там танцевали под музыку Дворжака, здесь – под позднее итальянское барокко. Там абстрактно воспевали сладкую удачу любви (для Севагина она ассоциируется с розовым), здесь, надо полагать, через черное рассказывают о любовной драме. Тоже абстрактно и условно, без длящегося сюжета.
Если прежде сцена напоминала цветочную клумбу, то теперь – ту же клумбу, только ночью. Художник Анастасия Нефедова сделала женщинам черные короткие платья, где юбочки скроены с едва заметным намеком на кринолины, а мужчин одела лишь ниже пояса, тоже в черное, усилив тем самым эротическую нотку. В розовом балете виднелось то же настроение. Только там была серенада, а тут – ноктюрн.
С помощью, повторяю, неоклассики (а это, чаще всего, перманентная сфера приложения усилий Севагина-хореографа) и в полумраке, созданном Олегом Страшкиным. формируются дуэты, трио и квартеты исполнителей, прилежно следующие за звуками то Концерта для виолончели, струнных и бассо континуо, то Концерта для двух виолончелей, струнных и бассо континуо.
Оба опуса Вивальди – минорные, в обоих быстро рыдают быстрые виолончели в сочетании с настойчивым клавесином, что дает переживание бурного прилива, который ненадолго утихомиривается в медленной части и снова бурлит. Именно это отразил Севагин в коротком опусе («Bloom» тоже короткий и тоже бурный, хотя музыка там совсем иная).
Баланчин, Роббинс и Ханс ван Манен улыбаются и машут молодому российскому поклоннику и активному продолжателю. Авторского в этом балете немного, а уважительно-подражательного хватает. Но, поскольку подражают прекрасному, то и результат, в общем, красивый. Если можно так выразиться, он красивей, чем в оригиналах, ибо Севагин-хореограф, судя по всему, из эстетов.
Автор «Образов» придает прототипам и образцам глянцевую законченность вкусов адепта, запуская – для загадочности, надо полагать – давно и надежно проверенное: асимметрию групп, многократные проносы-поддержки (или волочения) балерин группой партнеров, кружение на стопе, изящно-броские эпольманы, опускания на колени, хватания женскими руками за ноги соседа, уходы в больших прыжках и многозначительное одиночество в толпе.
Перебирание струн в музыке отзывается в танце каскадом па-де-бурре. Отставленное в сторону бедро с выпяченным коленом работающей ноги (такая поза) начинает и завершает балет. Немного куртуазности, много пылкой формальности, и спектакль в темных чувствах готов. Бал, променад, одиночество, флирт, потерянность, самоутверждение – вчитывайте в танец, что хотите.
Показанные после «Темных образов» балеты (они в репертуаре не новы) собраны в одну программу разумно и последовательно. Получился триптих о разном отношении современных хореографов к телу. Если у Севагина тело всегда красиво, то у Андрея Кайдановского в его гротескном «Чае» тело подвержено деформации на уровне беспощадного анализа наших комплексов и фобий. Фобии и ведут к деформации, сперва души, а потом – непременно – и тела.
История о знакомстве ухажера девушки с ее родителями, когда и отдать страшно, и принять нельзя, полна смешных недоразумений, оборачивающихся нешуточной травмой для всех участников. Четверка артистов (Дина Левин, Евгений Жуков, Наталья Сомова и Константин Семенов) это выразительно показывает.
В балете израильского хореографа Шарон Эяль «Автоданс» тело, что ясно уже из названия, становится автоматом, передающим энергетические импульсы. Здесь тоже происходит деформация, но механически-формальная. Что за душой у персонажей балета, никому не известно и менее всего – хореографу. Ей это вообще не интересно, ибо главное, в итоге – напор слаженной энергетики, как в движении поршней.
Надо отдать должное труппе: она по-прежнему (а не только на премьере) броско справлялась с этим «репортажем о возможностях телесной ломки». Да и вообще, разнообразие техник и манер, с которыми добротно работают танцовщики МАМТа, заставляет пожалеть, что нет нынче в афише балетов Килиана, Дуато, Экмана и других европейских мастеров, от которых остались лишь счастливые воспоминания.
Майя Крылова