Мариинский театр увлекся Бартоком в концертном зале «Зарядье».
В рамках московских гастролей были показаны балет «Чудесный мандарин» и опера «Замок герцога Синяя борода». И то, и другое поставил хореограф Юрий Посохов. За пультом оркестра МТ стоял Кристиан Кнапп.
Это не новые работы: сперва Посохов сделал их в Америке, а в прошлом году – в Петербурге. Опера про Синюю бороду и балет о Мандарине вошли в диптих бартоковских камерных одноактовок не только по имени автора музыки, но и по настроению: и там, и тут отношения мужчины и женщины окрашены смертью с примесью безумия.
История сценической жизни экспрессионистского балета (1919) вполне стандартна с точки зрения эволюции восприятия. Сюжет там стремный, да и музыка под стать: про банду, член которой (проститутка) заманивает прохожих для ограбления, и все хорошо, но в сети попадается загадочный китайский Мандарин, воспылавший к девице так сильно, что его и убить невозможно, только после того, как физическая страсть будет утолена. В начале прошлого века, когда общественные приличия были сильны, этим возмущались и это запрещали. Потом перестали. Хотя особо репертуарным балет и сейчас не назовешь.
Оркестр с добросовестным Кнаппом играл добросовестно. Это все, что можно сказать. Даже остинатные басы в «Мандарине» не стали зловещими, хотя они, по замыслу, должны вбиваться в голову слушателя, как гвоздь молотком в доску. Где «обострённая выразительность, преувеличенность эмоций, фантасмагоричность ситуаций, жёсткость звуковых характеристик?»
Утонули в однообразии звучания фирменная бартоковская
«частая смена метра, ритмического рисунка, различные виды синкоп, смещение синкопических акцентов, сложные ритмические пассажи, прием контрапунктических полиритмических сочетаний голосов…».
А что в трактовке дирижера не было метафизики, символического обобщения и необходимой экзотической экспрессии, так и не ждали.
Посохов начал диптих с балета. И безошибочно выбрал исполнителей главных партий. Диана Вишнева и Кимин Ким подняли спектакль на большую высоту, при том, что им досталась довольно узкая полоса пространства для танца, прочее на сцене Большого зала «Зарядья» занимал большой оркестр. Но все равно: ни от этой развязно – холодной стервы, ни от этого, одержимого безудержным порывом невольного самоубийцы, нельзя было оторваться.
Стреляющие «вульгарные» батманы Вишневой, с ее гривой черных волос, в минимальной одежке из кожи с кружевами; ее бесстрашие в крутых поддержках, обволакивающие позы, прыткие и острые пуанты, повадки матерой хищницы и заученно-формальная соблазнительность так же точно лепили образ, как кошачья «нечеловеческая» грация и немыслимые зависания Кима в воздухе. Его прыжок был как неутоленная загадочная страсть, а выразительные руки не давали измочаленной бессмертием клиента проститутке вершить привычный бизнес на плоти.
Прозрачная клетка (она же – балкон), в котором зазывала клиентов проститутка, стала рамкой, из которой, как тесто из квашни, на сцену выползала фатальная неизбежность ужаса, замешанного на сексе. Секс тут, даже бандитский – животворящая сила, но его финал – всегда смерть. В конце героиня Вишневой с отвращением отталкивала ногой долгожданный труп Мандарина. Вожделение как мания, символично. Фрейд был бы доволен.
Неясно только, зачем на сцене свисают три каната (чтобы за них подержалась совершенно одинаковая тройка бандитов? или это бандитский знак, мол, они висельники?). И почему две первые невзрачные жертвы, похожие по танцу (хотя первой жертве дан в оркестре тромбон, а второй – гобой) выходят к девице из недр оркестра, да еще в черной рабочей одежде? И с инструментами в руках, правда, не соответствующими оркестровым звукам. Музыканты как жертвы обмана и насилия – к чему бы это?
Опера удалась намного меньше, хотя постановщик сделал ее наполовину балетом. Прозаический пролог на венгерском без перевода, который читает по бумажке Борода, призван …что? Придать таинственности?
Три немых жены Синей Бороды много танцуют на фоне пения главных героев, и хореограф наивно решил напомнить о родине Бартока: жены цитируют Венгерское Гран па «Раймонды». Юдит и Герцог фланируют между свисающих белых полотен, они же болезненно-вожделенные для героини двери. Когда новая дверь открывается, очередное полотнище падает.
Борода у героя не синяя, хотя на премьере в СПБ была синей. Понять, что хотел сказать постановщик, трудно. Это сказка? Притча? Ужастик? Зарисовка о сложностях семейной жизни, где торжествуют принципы « любопытной Варваре на базаре нос оторвали» и «меньше знаешь – крепче спишь»?
Когда герой поверх современного пиджака надевает «старинный» кафтан- это что? А героиня, которая ничего не надевает поверх безликого платья – почему? Это театр в театре или нет?
Впрочем, недаром в списке постановщиков нет художника по костюмам, ведь это, в сущности, концертное исполнение, или сильно недоделанный спектакль, так что одежды наверняка из подбора. Певцы (Михаил Петренко и Екатерина Сергеева) ничем особым не поразили, тембровых красок мне не хватило, да и оркестр их не раз заглушал.
Но диптих стоило делать. Хотя бы для того, чтобы подумать, какое разрушительное зло – наши навязчивые идеи. Человек- это машина желаний, говорил французский философ Делёз. А желания его часто таковы, что хоть святых выноси. Вот об этом у Бартока (и его либреттистов) и речь.
Майя Крылова
Музыкальный и балетный журналист. Неоднократно эксперт фестиваля "Золотая маска".