Дирижер Максим Емельянычев молод, но его концерты собирают большие залы. Так было в «Зарядье», где маэстро руководил камерным оркестром «Солисты Нижнего Новгорода», и в Концертном зале имени Чайковского, где под управлением Емельянычева прозвучала оратория Гайдна «Времена года».
Емельянычев – музыкант широкого профиля. Он играет на клавире, рояле и старинном цинке. И везде достиг больших успехов. А дирижерские выступления с крупными европейскими оркестрами, премии International Opera Avards, ECHO Klassik и журнала Grammofon, номинация на Grammy, сотрудничество с Джойс ди Донато и руководство Шотландским камерным оркестром говорят сами за себя.
При большой международной занятости музыкант не забывает родной Нижний Новгород. Его сотрудничество с нижегородским камерным оркестром привело, в частности, к записи диска французской компанией Aparte Music – с Бетховеном и Брамсом.
Концерт в «Зарядье» показал, что музыкантам по плечу самая разная музыка. А с таким дирижером – и подавно.
Британские, австрийские и российские опусы, сочиненные в разные исторические эпохи, требуют разного подхода. У Емельянычева это цветущее разнообразие осознано и проработано, отчего концерт получился на редкость убедительным.
«Фантазия на тему Томаса Таллиса», написанная Воан-Уильямсом в 1910 году по мотивам сочинений композитора-соотечественника 16-го века, имеет как бы два слоя – ренессансный полифонический «фундамент» и гармонические «стены», воздвигнутые в начале прошлого века. Музыканты и дирижер искусно передали и эту сложную конструкцию, и настроение пассеистского «вдохновения в прошлом», владевшее Воан-Уильямсом. Оркестр, разделенный на две группы, расположился на разных уровнях Большого зала, так что привкус требуемого органного звучания стал , как и положено, объемным.
Последовавший за этим Гайдн (симфония номер 83 «Курица») прозвучал так, что слушатели увлеклись не только ожиданием смешных звуков скрипок и гобоя, имитирующих квохтанье домашней птицы. У Емельянычева в симфонии возникли и размах, и даже героика, а потом все программно пошло на умиротворение и снижение пафоса, так что юмор Гайдна подали в должной упаковке.
Второе отделение было построено по тому же принципу, что первое. Сперва – «новое» произведение, потом – «старое». Начали с опуса Павла Карманова для струнного оркестра: «Green ДНК”. Если учесть, что минималистская музыка посвящена скрипачке Татьяне Гринденко, становится понятна витиеватость названия. Басовитая виолончель и тремолирующие скрипки, наперегонки с альтами, активно бормочущий контрабас и легкие намеки на тему равелевского «Болеро», смена темпов от стремительного к созерцательному – всё вызвало большой успех у публики.
Наконец, Моцарт. Сперва Семнадцатый концерт для клавира с оркестром (дирижер тут превратился в пианиста).
«Именно концерты являются чем-то средним между слишком трудным и слишком легким, в них много блеска, они приятны для слуха, но, конечно, не впадают в пустоту».
Так сам Моцарт думал о своих сочинениях, и Емельянычев, выступивший, кстати, на современном инструменте, в точности выполнил его пожелания. Бис, с медленной частью Двадцать первого концерта (музыка, с первой ноты известная любому меломану) достойно завершил программу, в которой музыкант играл так же темпераментно и артистично, как дирижировал.
Вечер в Московской Филармонии снова вернул к Гайдну. Исполнялась его оратория «Времена года». Играть ее – непростая задача. Это настолько многообразное произведение, что одним лишь описанием можно заполнить страницы. Уют и тревога. Частная жизнь и общая диалектика существования. Буквальность музыкальных описаний природы и аллегория движения жизни. Сентиментально-ласковая наивность и незыблемая торжественность. Любование красотой мира и скорбь о бренности. Сочетание сакрального и светского.
«Все взгляды Гайдна на то, что музыка способна выразить, воплощены в этом произведении»,
— говорил Николаус Арнонкур. И был прав.
Емельянычев за пультом учел всё. Стилистические «колебания» Гайдна между венской классикой и нарождающимся романтизмом. Сочетание гимна естественности со сложной разработкой его музыкального воплощения. Перманентную силу композиторской эмоции, какой бы переменчивой она ни была. Видеть точный и емкий дирижерский жест, слышать, как маэстро чувствует объемную роскошь музыки, ее философический масштаб, сохраняя при этом прелесть пасторальной интимности – дорогого стоит.
Хор «Интрада», с его немыслимой интонационной точностью, внятной дикцией и победами голосоведения в полифонии, уже трудно описывать, потому что рука сама выводит «пели, как всегда, превосходно». А как иначе, если после хора «Гроза» хотелось аплодировать посреди музыки? В оратории солировали Надежда Кучер, Артем Сафронов и гость из Европы Нил Дэвис. Если первые два демонстрировали красоту голосов в сдержанно-академической, обобщенной манере, то стильный гость был в образе: его герой – лукавый и мудрый старик – захватил больше всего.
Коллектив музыкантов, обозначенный в программке как Камерный оркестр России под руководством Алексея Уткина, на деле представлял собой конгломерат «своих» и приглашенных, большей частью юных музыкантов. Многие из них запомнились по выступлениям Российского национального молодежного симфонического оркестра.
Контрастные переживания настроений коллектив сыграл с большим воодушевлением, подвижно и гибко. Живописуя поток весеннего ручья, золотой блеск восхода, марево летнего полдня, голоса животных и птиц, «глухие стоны» летучих мышей, петляющий бег охотничьей собаки, сползание тумана, имитации крестьянских песен, вакханалию «пьяной фуги» (так Гайдн называл эпизод сбора винограда с поглощением вина), скованность зимнего мороза и пылкую радость влюбленных. То, что в тексте оратории обозначено словами «Всё живет, всё парит, всё движется».
Деревянные духовые отработали честно и правильно, клавесин призывно звякал, обозначая начало речитативов. У струнных мне иной раз не хватало утонченности, проникновения в нюансы фактуры. Видимо, это недостаток опыта.
И парадокс: современные валторны Гайдна подвели, в какой-то момент захлебнувшись «грязью», а натуральные трубы, наоборот, играли проникновенно и чисто. (Как хорош был финальный терцет – богобоязненный и одновременно ликующий – с хором, трубами и литаврами!).
Наверно, в целом нужно больше репетиций: Емельянычев, с его фантастическим умением увлечь за собой, смог бы тогда увеличить процент чудесности.
Впрочем, если не придираться, счастья от этих «Времен года» было предостаточно. Уже сам факт его исполнения принес радость. И очевидное чувство, что за концертами Емельянычева нужно следить. Всегда.
Майя Крылова