Дмитрий Онищенко – о втором дне второго тура у пианистов на XVII Международном конкурсе им. П. И. Чайковского.
Пианист Дмитрий Онищенко в своем телеграм-канале ведет хронику прослушиваний пианистов на XVII Международном конкурс им. П. И. Чайковского. Публикуем некоторые из его заметок. Подписывайтесь на канал Дмитрия, чтобы сразу узнавать обо всех подробностях.
С трепетом слушал дневную сессию прослушиваний, так как всё четыре конкурсанта оставили у меня неизгладимое впечатление, и мне больно будет сегодня вечером попрощаться хотя бы с одним из них.
Джордж Харлионо подтвердил ощущение того, что он мощнейший проводник, с мощнейшим вай-фаем, притом тот музыкально-энергетический поток, в которой он нас погружает, необыкновенно чист и первозданен.
“Скиталец” Шуберта, “Размышление” Чайковского, “Петрушка” Стравинского – всë это походило на “вечное сияние чистого разума”, на мощное послание о добре и мире. Скажу, что из всего, что он исполнял, мне не совсем близко оказалось именно “Размышление” Чайковского, в котором я привык к внутреннему драматизму, вскрывающемуся во всю мощь в середине формы. И ещë, пожалуй, такой подход “транслятора” немного нивелирует такие человечные и человеческие еë качества как психологизм и сюжетность (не путать с выстраиванием формы, это близко – но не одно и то же, в сюжетности присутствует текучесть мысли и музыкальной ткани, в выстраивании же она не обязательна, хоть и возможна).
И вот она-то как раз и присутствовала в полной мере у Энджела Станислава Вонга, который был уже в большей степени участником действий в сюжете того или иного произведения, а не только ретранслятором его энергии.
Си-минорная соната Листа стала живым действом – насыщенным и выстроенным одновременно. Оба играли “Петрушку” Стравинского, который был также разным: у Энджела – более психологичным и со скрытым драматизмом, Джордж же в больше степени создавал сказочно-светящиеся картины народного быта и гуляний, тонко передавал атмосферу последних, и это было в его исполнении наиболее ключевым фактором воздействия на нас.
Надо бы сказать, что Стравинскому с его суровым “не надо меня интерпретировать” пришëлся бы по душе вариант Джорджа. Также меня посетила мысль, что чем “человечнее” исполнение, тем больше вымывается во время него из нас “горных пород” души, и тем больше вероятность немного устать под конец того или иного выступления…
Ë Соа – обладаьельница редкого качества создавать (при подготовке? при выходе на сцену?) ту самую стальную подложку – то психологическое и профессиональное “блюдце”, на котором исполнитель преподносит свободно-дышащее и воздушное “яство” музыкального произведения.
О таком “блюдце” я как-то упомянул уже в начале первого тура – и оно абсолютно необходимо нам именно на конкурсах.
Дмитрий Онищенко – о пианистах на Конкурсе Чайковского. Первый день первого тура
Сама же музыка была предельно живой, рельефной, “здесь и сейчас”, в психологическом состоянии исполнительницы чувствовался неподдельный азарт. А “Симфонические этюды”, которыми она завершал выступления были, во-первых, маркером еë академизма и бесстрашия, перед тонкими материями произведений, в которых ” мало нот” – ну, скажем, поменьше, чем в том же “Петрушке” Стравинского или в финалах прокофьевских сонат.
Напор и азарт с одной стороны, академизм и благородство с другой, и как по мне – это поразительно удачное сочетание!
И четвëртым был Александр Ключко, тяжеловес музыкального пространства, “пианист Тридцать второй сонаты Бетховена”. Если сравнивать его сегодняшнее выступление с предыдущей конкурсанткой, то его музыкально-энергетический поток был с одной стороны более “широким”, как бы взгляд с высоты птичьего полëта. С другой стороны – чуть более однородным, и однородность его несла в себе непроницаемую уверенность в каждом звуке, в музыке, в процессе музицирования, его “блюдце прочности” было безупречным.
Складывалось ощущение, что он поднялся над всем – качество, присущее немногим. Притом, кажись, немного стëрдось, отдалились то самое “здесь и сейчас”, о котором я, говорил только что в контексте Ë Соа.
Подумалось, что когда соревнуются между собой столько потрясающих исполнителей, то борьба идëт более не за то, кто из них виртуознее или интереснее (хотя это всë тоже справедливо), а за то, насколько крепка у музыканта чисто энергетическая “обшивка”, насколько велика его внутренняя “скорость убеждения” с которой он летит к нам со сцены.
И хорошо, когда с каждым туром эта внутренняя “скорость” (ещë можно сказать – внутренняя сила, внутреннее натяжение, способность быть в этот момент “больше всех”) повышается, а не наоборот. Могу сказать, что по мере прохождение через два тура некоторые участники увеличивали эту силу и скорость, некоторые оставались на месте, некоторые же теряли еë.
Среди первых могу назвать Мао Сюаньи, Сергея Давыдченко, Николая Кузнецова, Ë Соа. Тех, кто сохранил еë на одном уровне (приемлемый вариант), а также тех, кто, к моему прискорбию, еë утерял, называть не буду, чтобы не обидеть тех из числа последних, за которых после первого тура стал искренне болеть.
Но поскольку среди последних трëх исполнителей “третьего варианта” не встретилось, то могу спокойно констатировать, что первые два достойно сохранили свою эмоционально-физическую форму – это Коки Куроива и Константин Хачикян, а Валентин Малинин, как по мне, совершил рывок, и расскажу в чëм: в его первом туре всë же присутствовало ощущение “напряжения мышц”, в которое так часто у нас перерастает напряжение внутреннее, а в туре втором он избавился, от этого пустив эмоцию и энергию больше по воздуху, оставив аппарату ровно ту часть работы, которая необходима для, того, чтобы выполнить то, что велит душа и воля исполнителя.
Коки Куроиво остаëтся верен себе – и своему амплуа, частично душевно-сентиментальноиу, частично озорному и весëлому, но в любом случае как бы серебристо-искрящемуся. Начал он своë выступление вновь с произведений Чайковского – всë-таки сколь трогательна любовь японцев к этому композитору!
Завершал Второй сонатой Рахманинова – яркой лаконичной (ещë и в короткой редакции), общался с публикой со свойственной ему непосредственностью, испытывал неподдельную радость от происходящего. Он всегда верен себе в своëм подходе к пребыванию на сцене, он такой, какой есть – и классно, что он есть. ))
Константин Хачикян также верен своей эстетике и философии, Где-то медитативной, где-то созерцательной, в каждом такте не упускающего из виду Красоту музыки.
Программу он подобрал под стать своему вкусу, был уверен в ней – и также получал удовольствие от игры. В его исполнении среди прочих произведений прозвучали Полонез-Фантазия Шопена, Вариации на тему Корелли Рахманинова.
Ну и, наконец, Валентин Малинин. Его одновременно темпераментная и тщательно “композиторски” выстроенная Шестая соната Прокофьева, где моменты архитектонических границ и психологических сдвигов как бы едины и всë служит одной цели – вырастанию полотна Сонаты и еë смыслов.
Затем в меру сдержанные пьесы Чайковского – сдержанные ровно настолько, чтобы не утерять подспудного трепета больших внутренних волнений и потрясений, что в музыке Чайковского всегда больше, чем внешний еë пласт.
И далее – Скрябин: вальс, этюды и Четвëртая соната, полëт к далеко огромной белой звезде, прекрасное завершение целого тура!