Вечер балетных и танцевальных миниатюр показали на Крещенском фестивале.
Зимний музыкальный смотр традиционно проходит в театре «Новая опера». Он начался удачной российской премьерой оперы Барбера «Ванесса», а теперь продолжился современным танцем.
Вечер назывался «Болеро плюс», и, кроме музыки Равеля, в нем звучали опусы других авторов. Эта программа – проект Камерного балета «Москва», который уже не первый год является частью «Новой оперы».
Глава балета Анастасия Яценко стремится дать возможность проявить себя и уже известным, и начинающим авторам. Что, независимо от результата, не может не вызвать уважения.
Начали с самого легкого. Максим Севагин поставил под музыку Превина «Tango Song and Dance» номер, в котором сочинил не только танцы, но и костюмы. Стиль типа «нью лук», с диоровскими пышными юбками и легкостью воздушно-тонких тканей. Каблуки женских туфель, ожидание зрительских эпитетов «элегантно» и «женственно». Неизбежный «флирт» в динамике поддержек.
Певица-соблазн в вызывающе-красном и ее невзрачные, серые во всех отношениях поклонники. Влюбленная пара (тут, конечно, все сладко, а платье белое и невинное, такая Одетта на новый лад). И общая вихляющаяся тусовка. Почему-то со стульями. Женщины-Одиллии командуют, а забитые мужчины подчиняются.
Театр назвал это винтажным триптихом. Типа «скрипка и немножко нервно». И впрямь винтажный, в смысле обращения автора к пластическим стереотипам. Севагин формально внимателен к музыке, даже слишком. У него отанцована буквально каждая нота. Но количество деталей кукольно-бойкой капризности, данное хореографом, от витиеватых дрожаний рук до «бьющихся» о воздух стоп, оставляет впечатление суеты.
Саунд-дизайнер Николай Кукин со своей красивой, нарочито «пустой» электроникой вдохновил Елизавету Некрасову на номер «Треугольник Серпинского». Это постановка и смешная (голос по радио забавно объясняет, что мы видим), и одновременно ученая, сделанная по мотивам теории фрактала, поскольку Некрасова по первому образованию математик.
Через математическую выверенность открывается танцевальный простор для многого. Например, поскольку фрактал – это узор в узоре, есть возможность особого комбинационного освоения пространства путем умножения сущностей, что Некрасова умеет делать. Или, допустим, подспудное иносказание. Расширять себя в пространстве и времени – потребность человека, выражение его эго.
Человек, как и фрактал, самовоспроизводится и самоорганизуется. Но есть подвох. Фрактал – это копии с копий. «Что если мы все – копии друг друга? Мы уникальны или одинаковы? Истина неуловима». Во всяком случае, одинаковые унисекс-брючные костюмы танцовщиков (пиджаки на голом торсе) и тиражность их «физкультурных» па, в которых – не без юмора – обыгрывается понятие фрактальной пустоты и число «три», говорит за второй вариант.
С музыкой Тома Йорка поработал Даян Ахметгалиев. Номер «Пыль» сделан для двух танцовщиц (Диана Мухамедшина и Александра Тиунова). Пыль, по словам хореографа, нечто незаметное и мешающее, но при этом — прах и первооснова. Пыль и прибор, ее собирающий, или человек, собирающий пыль.
Но «возможно, где-то в параллельной галактике на другой обитаемой земле из тех же самых частиц рождаются похожие, но всё же совсем другие объекты. Механистические существа или прекрасные причудливые цветы, они появляются из космического праха, несущегося в пространстве, и в него же возвращаются». Задав риторические и цветистые вопросы, автор явно дает ответ в пользу иной галактики — и обращается к «вариативности форм».
На сцене фигура в черном и фигура в белом. Полу-человеческие по виду. Вряд ли это пылесос и пыль, но что? Степень нервной изломанности тел танцовщиц не поддается описанию. А иначе нельзя, говорим же мы, что пылинка непредсказуемо парит в воздухе? С траекторией взаимодействий на сцене то же самое.
«Ундина» Равеля пришлась по душе постановщику Анне Дельцовой. Это уже на полдороге к «Болеро», ибо музыка в номере (из цикла «Гаспар из тьмы» вкупе с сочинением для фортепиано «Игра воды») — того же автора.
Дельцова броско играет с водной темой, заставляя нас поверить, что человеческое тело может стать дождевыми каплями, масса тел – потоком или течением, колебания и дрожания фигур создают ощущение влаги, а вода в итоге образует ундин и тритонов.
Танец на стыке стрит-данса и техник «контемпорари» в этом вполне может убедить, как и всевозможное перестроения движущейся массы. Стоит отметить красивые костюмы Степана Бережного, по цветам — комбинации голубого и песочного. Как оттенки в реке.
И наконец, «Болеро». Хореограф Кирилл Радев, классик по образованию и адепт современного танца по склонности, взялся за всем известное сочинение французского композитора. Балет изначально задумывался как кульминация вечера. Большое испытание для авторов нового прочтения, ибо опус Равеля — один из чемпионов мира по воплощению в хореографии, от Брониславы Нижинской до Бежара и Ратманского. То есть сравнения неизбежны.
Радев не создал ничего неожиданного, не виденного ранее, скорее обработал предшественников. Но он честно пошел за формой музыки, в которой участвуют разные виды флейт, гобоев, кларнетов и саксофонов, а также трубы, туба и контрафагот, ударные от гонга до челесты. Не говоря уже о струнных.
Развитый минимализм партитуры, сплетенной из двух частей-мотивов, у Равеля постепенно становится всё изощренней по тембрам. Но как раз тембры сами по себе Радева не интересуют, только их накопление – и равелевское нарастание звучности до финального крещендо. Для передачи медитативно-агрессивного нарастания автор, как сказано в буклете, «уплотняет сценическую фактуру» и делает «энергетически воодушевляющий» балет.
Напористость движений (их немного, и они намеренно повторяются, почему нет, если у Равеля то же самое) создает впечатление ускорения, хотя ритм и метр звука, конечно, неизменны. Под тему тихой флейты с «подушкой» малого барабана резко, с забрасыванием ноги и переворотом тела, сперва двигается один солист в окружении почти неподвижного (танцуют лишь руки) окружения. Постепенно в танец втягиваются новые фигуры, отбивающие телами суггестивный ритм, приседая и резко вскакивая, потом и прыгая, а круг тел сменяется прямоугольником. На фоне красного квадрата на заднике и лучей света в зал. В итоге тела, как и музыка, «схлопываются» в точку. Кстати, тут был живой оркестр под управлением Антона Торбеева, а не фонограмма, как в первом отделении.
Необходимо сказать, что труппа Балета «Москва» очень работоспособная и старается откликнуться на разные постановочные манеры и стили. От вакинга и физического театра до бесконечности. И это радует.
Майя Крылова