Накануне концертного исполнения оперы Лео Делиба «Лакме» в Концертном зале имени П. И. Чайковского мне удалось немного пообщаться с исполнительницей главной роли, Сабин Девьель.
Сабин – открытый, искренний и умный человек, её хочется заваливать вопросами и слушать часами. Надеюсь, когда-нибудь мне удастся сделать с ней большое интервью, а пока что предлагаю вниманию читателей результат нашей краткой беседы.
— Лакме для вас — особая роль. Вы много раз пели её на сцене и однажды сказали, что Лакме — это ваша идентичность. Как вы воспринимаете этот персонаж, что вы имеете с ним общего?
— Лакме — моя первая главная роль и она многое открыла мне в исполнительском плане. Именно с ней я научилась создавать персонажа на сцене.
Молодая девушка приходит в жизнь без глубокого знания окружающего мира. Она жила в заточении со своим отцом, превратившим её почти в божество. День Лакме состоял лишь из молитв и маленьких ритуалов, в исполнении которых ей помогали Маллика и Хаджи.
В опере мы видим момент «пробуждения» главной героини: она открывает для себя любовь и понимает, что от любви можно умереть. Это «Liebestod» Делиба и мой собственный Liebestod: я никогда не буду Изольдой и предпочитаю Лакме. Она дала мне огромный опыт.
— В тексте либретто есть развёрнутый пассаж, сравнивающий восточную женщину с западной: первые умеют очаровывать, вторые — любить. Делиб его, конечно, опровергает поступком главной героини. Тем не менее, могли бы вы как-то прокомментировать разницу между любовью восточной женщины и западной?
Это довольно деликатная тема. Историческая ситуация, обрисованная Пьером Лоти и авторами либретто «Лакме» полностью устарела, её невозможно защитить и оправдать сегодня. Это был период в истории Европы, когда люди помешались на экзотике, таинственной магии далёких мест. Здесь иллюзорный образ формируется вокруг Индии.
Недавно я пела Народные греческие мелодии Мориса Равеля и там даже Греция, которая не так уж далека от Франции — место устремления желаний, создаётся впечатление, что это страна, где царит чувственность.
В конце концов, мне нравится защищать произведение несмотря ни на что, в том числе на устаревшее либретто. Опера — это царство иллюзий. Зритель приходит за тем, чего он не получает в реальной повседневной жизни. И можно это сравнение, вложенное в уста героев оперы, перенести на публику, которая, сидя в кресле в оперном театре, смотрит на сцену, и, переживая катарсис, воспринимает этот чудесный мир.
— Вы говорили, что все роли колоратурного сопрано имеют какие-то особенности. Олимпия — это кукла, поэтому её голос должен звучать «механически». Царица ночи — наоборот, драматичный и властный персонаж, требующий от певицы совсем других красок. «Лакме» знаменита, среди прочего, «Арией с колокольчиками». Есть ли у вас какой-то особый секрет для того, чтобы заставить ваш голос звучать как колокольчик?
— Лакме — персонаж довольно необычный в репертуаре колоратурного сопрано. Царица ночи и Олимпия — очень короткие роли, чуть ли не «упражнения в стиле», напоминающие маленькие, отточенные драгоценности. В отличие от них роль Лакме — чрезвычайно длинная, партитура насыщена ремарками от начала и до конца, следовательно это роль, которую нужно сразу выстраивать в драматическом аспекте.
Партия написана в основном в среднем регистре, но во втором акте нужно добраться до «Арии с колокольчиками» и придать голосу хрустальную чистоту. Если бы не эта ария, я думаю, очень многие сопрано могли бы исполнять партию Лакме. Но намерения Делиба заключались как раз в том, чтобы заставить голос звучать «кристальным» звуком, с этим может справиться только колоратурное сопрано.
Конечно, необходима огромная техническая уверенность для исполнения этой арии. Какого-то особого секрета у меня нет, нужно сохранять лёгкость в течение всей партитуры, чтобы добраться до этой арии и не потерять голосовую «свежесть».
— Начали вы свой путь в искусстве с музыковедения. Что именно вы изучали?
— Я много изучала старинную французскую музыку, средневековую и ренессансную в лице Эсташа дю Корруа (Eustache du Caurroy). Я работала над историей музыкальной звукописи в мадригалах эпохи Возрождения и её средневековых истоках. И сегодня то, что меня завораживает в истории музыки на протяжении всех эпох — понимание эффекта, задуманного композитором.
— Затем вы освоили виолончель. Продолжаете ли играть на ней?
— Немного да, когда я болею и теряю голос, то берусь за виолончель. Но я не путешествую с ней, это случается довольно редко.
— Помогает ли вам это «тёмное прошлое» в нынешней профессии?
— Музыковедение меня питает, оно научило меня изучать исторический контекст, анализировать партитуру, историю исполнительства, понимать замысел композитора и это меня очень выручает в исполнительской деятельности.
Виолончель тоже сильно помогла мне развить гармонический слух. Я привыкла играть басовый голос в аккордах, и, когда ты сопрано, иметь осознание того, что есть оркестр и фундаментальный бас — очень важно, это помогает «вписать» голос в гармонию.
— Вы работали со многими знаменитыми режиссёрами нашего времени. Можно ли сказать, что каждый из них научил вас чему-то особому?
— Да, это правда. Мне повезло встретиться со многими легендами в области оперной режиссуры, но когда мы погружаемся в работу никто уже не задумывается о том, что перед тобой коллега, имя которого скандируют журналисты.
Например, Кшиштоф Варликовски. Его многие хулят, он неоднозначно оценивается критиками, но именно он протолкнул меня далеко в моих окопах во время работы над «Il Trionfo del Tempo e del Disinganno». Это был период эмоциональной переполненности в личной жизни, к том уже я была ещё и беременна, а он хотел добиться от меня чего-то крайне мрачного, и в конце концов мы создали персонаж от начала и до конца «с нуля» и это меня многому научило.
Кастеллуччи тоже человек крайне великодушный, трудолюбивый, я сделала с ним спектакли, которые изменили меня не только как исполнительницу, но и, прежде всего, как женщину, заставили пересмотреть взгляды, например, на вопросы общества. Это были чудесные встречи.
Ромео Кастеллуччи: “Ставить оперу все равно что управлять космическим кораблем”
— Если бы вы стали композитором, какую музыку вы принялись бы сочинять?
— Музыку для оркестра, это безусловно. Мне бы хотелось, чтобы публика смогла унести немного из сегодняшней музыки «с собой» и желала послушать её снова.
Современная музыка, к сожалению, заблокирована необходимостью проходить через анализ, её нужно много исследовать, чтобы добраться до сути замысла композитора. И я мечтаю, чтобы публика сказала: «я хочу иметь эту музыку дома, я хочу, чтобы все её услышали…»
— Вы впервые в Москве? Каковы ваши впечатления?
— Да, я здесь в первый раз. Энергия невероятная, я пьянею от этой суматохи! К тому же, во Франции сейчас рестораны едва открылись, на улице до сих пор необходимо носить маски, а тут кажется, что я приехала на территорию свободы. Это здорово. Люди очень гостеприимные, я счастлива быть здесь и надеюсь сюда вернуться.
— Вы любите проводить много времени на кухне. Какое ваше любимое блюдо и как вы его готовите?
— Это немного клише, но я люблю рататуй. Его лучше всего делать летом, из свежих овощей. Есть разные способы его приготовления, это зависит от многих факторов. Но я думаю, что лучший из них — иметь несколько маленьких чугунных кастрюль и варить все овощи отдельно, приправив их розмарином, чебрецом, чуть-чуть Флёр-де-Сель, а затем всё соединить и добавить много-много помидоров.
— Главная черта вашего характера?
— Оптимизм
— Что вы цените больше всего в коллегах?
— Взаимопомощь
— Люлли или Рамо?
— Рамо
— Бах или Гендель?
— Бах
— Исторические инструменты, аккомпанирующие вам, или современные?
— Исторические в соответствующей акустике.
— Ваши герои в жизни?
— Мишель Обама
— Что вы ненавидите больше всего?
— Экстремизм
— Что вас больше всего вдохновляет?
— Свобода
— Ваш девиз?
— Утро вечера мудренее.
Беседовал Сергей Евдокимов