В январе 2021 года в Большом театре Москвы пройдет последний, четвертый блок показов оперы Г. Перселла «Дидона и Эней». Постановка французского режиссера Венсана Уге стала копродукцией с фестивалем Экс-ан-Прованс.
Московские критики приняли постановку противоречиво, но были единодушны в одном: музыкальная часть, за которую отвечал британский дирижер Кристофер Мулдс, была на высоте, в том числе благодаря тому, что
«оркестр Большого театра был украшен участием барочных инструментов и отечественных музыкантов, специализирующихся на историческом исполнительстве»
– (Лариса Кириллина, «Музыкальная жизнь»).
Среди приглашенных специалистов — молодая клавесинистка Мария Шабашова из Швейцарии. Это уже не первый опыт сотрудничества Марии Шабашовой с Большим театром: вместе со своим наставником из Академии старинной музыки в Базеле, итальянским дирижером Андреа Марконом, Мария участвовала в постановке оперы Г. Ф. Генделя «Альцина».
Но и до сотрудничества с ГАБТ Мария была хорошо известна российской публике: она является постоянной приглашенной клавесинисткой оркестра musicAeterna и многократно принимала участие в барочных постановках как в России, так и за рубежом.
Накануне последнего блока показов оперы «Дидона и «Эней» Мария поговорила с корреспондентом ClassicalMusicNews.Ru.
— Как вы провели так называемый локдаун? Что происходило в вашей жизни в это время?
— Локдаун я провела дома в Базеле. Как раз накануне закрытия границ мы успели отыграть спектакли оперы Перселла «Дидона и Эней» в Большом театре. Символично, что в октябре 2020 этот же спектакль стал для меня первым спектаклем после семимесячного «молчания»…
Свое свободное время я посвятила изучению языков и чтению различных музыкальных источников – трактатов, предисловий, статей – собственно, всему тому, чем мне всегда хотелось заниматься в отсутствии музыкального инструмента «под руками».
В моей жизни было несколько довольно продолжительных периодов, когда я совсем не играла, и не могу сказать, что я от этого что-то теряла, наоборот, я возвращалась с новыми музыкальными идеями, с новой энергией, с новыми ощущениями. Потому что каждый проект требует полной самоотдачи, особенно для человека, чья партия — это его фантазия, и, конечно, нужны периоды перезагрузки.
— Я слышала, как некоторые музыканты, специалисты в старинной музыке, шутя называли эту музыку джазом. Согласны ли вы, что сравнение уместно? И если да, где принципиальная разница?
— Я часто встречаю музыкантов, влюбленных в джаз и черпающих оттуда свое вдохновение. Анализируя, например, импровизации джазового пианиста Била Эванса, можно многое узнать и понять о ритмической и гармонической свободе. Для меня его альбомы с певцом Тони Беннеттом “The Tony Bennett Bill Evans Album” и “Together Again” являются образцами «джазового континуо», хотя, как вы понимаете, такого термина не существует.
Из биографии Билла Эванса мы знаем, что он посвятил много времени изучению произведений Баха, и для меня очевидно, что он овладел блестящим голосоведением, что и является предметом особого внимания в искусстве генерал баса.
Бассо континуо это тоже импровизация, но ограниченная в рамки своей эпохи, различных национальных школ, а часто и стилистикой одного композитора. Джаз же охватывает весь накопленный музыкальный материал и все возможные направления. Хотя в наши дни, в современных постановках барочных или классических опер можно встретить модерновое бассо континуо с элементами джаза и даже современной музыки.
— Иногда в социальных сетях вы выкладываете свои джазовые импровизации. Кажется, вы очень увлечены джазом? Не планируете развивать свою карьеру и в этом направлении тоже?
— Да, я с детства увлечена джазом и периодически выкладываю свои джазовые зарисовки, но пока это просто увлечение. У меня были мысли посвятить себя джазу и публиковать мои джазовые произведения в классических формах, как, например, произведения композиторов Николая Капустина или Клода Боллинга, и я думаю, что такая перспектива в будущем возможна!
Посмотреть эту публикацию в Instagram
— Что повлияло на ваш выбор инструмента? Чем клавесинное искусство так увлекло вас?
— Мне кажется, что моя музыкальная жизнь сложилась сама собой. Уже в пятилетнем возрасте я знала, что буду пианисткой и закончу консерваторию. Так и сложилось! Только в консерватории, когда я поступила на факультет ФИСИИ (Факультет Исторического и Современного Исполнительского Искусства), и мне на тот момент было 20 лет, я впервые прикоснулась к клавесину.
Это не была любовь с первого взгляда, потому что клавесин – это не тот инструмент, который «подпускает» к себе сразу. Нужно было многое понять об акустике инструмента и звукоизвлечении, перестроить свои уши и особенно руки, узнать о репертуаре и стилях. Вообще процесс освоения любого инструмента нескончаемый, но он и дает стимул к саморазвитию и самосовершенствованию.
Меня поразило, насколько точным должно быть намерение того, что и как ты хочешь сыграть, мы это называем «предслышанием». Как сложно воспитать в себе, в своем внутреннем слухе, правильное восприятие времени, потому что это одна из основополагающих вещей в игре на клавесине. Меня восхитило ощущение пера и струны при нажатии на клавишу клавесина, то есть, непосредственный контакт со струной! Ну и, конечно же, репертуар, написанный для клавесина и исполняемый на нем.
Прошло несколько лет, прежде чем инструмент стал для меня Основным … и еще больше лет, прежде чем он стал Родным.
— Почему вы выбрали Базель для дальнейшего обучения? Вы могли бы немного рассказать о годах, проведенных в Schola Cantorum в качестве студентки?
— Решение поехать учиться в Базельскую Академию старинной музыки (Schola Сantorum Basiliensis) было принято очень быстро, и я не рассматривала другие варианты, потому что я знала — это одно из лучших мест в мире, где можно получить уникальные знания: и теоретические, и практические. Академия располагает большим количеством клавесинов разных моделей, а инструменты всегда учат!
Как и все студенческие годы, мои годы в Академии были сложными, но увлекательными. Особенно мне запомнились «классные часы», где мы внутри своего клавесинного класса играли друг для друга и свободно обсуждали игру каждого участника. Это было по-домашнему, душевно.
Или экскурсии всем классом, чтобы увидеть коллекции клавесинов и поиграть на настоящих, аутентичных (например, экскурсии в Болонью или Эдинбург)! Это непередаваемые ощущения, когда под твоими руками трехсотлетний инструмент, а с ним и целая эпоха!
Я считаю, что именно в Базеле я обрела свою музыкальную семью.
— Могли бы вы больше рассказать именно об организации структуры обучения в Базеле? В чем главное отличие от русской?
— Я никогда не сравнивала и тем более не противопоставляла эти две школы.
Факультет ФИСИИ в Московской консерватории не имеет аналогов в мире. Моим иностранным коллегам сложно представить обучение одновременно на всех клавишных инструментах, (кроме органа, так как в Московской консерватории это отдельный факультет) и на равном уровне требований к каждому, при этом включая камерные ансамбли, концертмейстерские и теоретические классы.
В Базеле у меня было больше свободного времени, и я смогла посвятить два года только сольной игре на клавесине. Единственным экзаменом по специальности был итоговый Мастер концерт с приглашенным жюри.
Во многих учебных заведениях Европы есть система credit points, когда помимо обязательных предметов – специальности, теоретических предметов – есть свободные на выбор предметы, и, посещая их, ты должен набрать определенное количество points. Этими предметами могут быть барочные танцы, музыкальный менеджмент, импровизация и так далее. Мне понравилась эта идея, и я думаю, что этот опыт можно было бы применить в нашей системе образования.
— Трудно ли вообще «вписаться» человеку, воспитанному в стандартах русской музыкальной школы?
— Я считаю, что человеку, воспитанному в стандартах русской музыкальной школы, не трудно «вписаться» в европейскую систему образования. Тут все зависит от самого человека, от его целей и задач.
— Как вы попали в класс профессора Андреа Маркона, и как строилась ваша работа с ним? Что самое главное в методе его преподавания?
— В класс Андреа Маркона я попала, когда уже училась на втором мастере «Генерал бас и управление ансамблем» в Базельской Академии старинной музыки. Андреа вел и ведет спецпредмет «Maestro al Cembalo» — это когда клавесинист или органист управляет ансамблем и одновременно играет на инструменте. Так, например, дирижировали своими произведениями барочные композиторы.
Под руководством Андреа мы реализовали уникальный проект – кантаты композитора Никола Порпора были исполнены впервые спустя несколько сотен лет. Это был мой первый опыт работы с ансамблем как Maestra al Cembalo.
А в его клавесинный класс я попала, уже будучи его ассистентом в Большом театре. Хочу заметить, что среди клавесинистов очень большое количество дирижеров. Я уже упоминала, что основной сложностью этого инструмента является правильное ощущение времени. А кто как не дирижер может правильно показать это время?
В работе над клавесинным произведением, помимо сугубо практических и теоретических замечаний, Андреа уделял особое внимание тому, как это произведение могло бы быть продирижировано, какой жест соответствует характеру. Очень многие дирижерские жесты-образы в игре на клавесине я ощущаю в моей сегодняшней игре, и, конечно же, работа в театральных постановках способствует их большему развитию.
— Насколько мне известно, вы сейчас продолжаете образование и готовитесь стать дирижером. Как будущего дирижера, вас привлекает также старинная музыка или более широкий репертуар? Музыка каких композиторов особенно интересна вам?
— Да, с 2019 года я учусь в Базельской музыкальной Академии на хорового дирижера, параллельно беру частные уроки и участвую в мастер-классах симфонического дирижирования.
Для меня дирижирование начиналось в рамках старинной музыки, но со временем границы намного расширились. Так, недавно я дирижировала Симфонией в трех движениях Стравинского и Первой симфонией Брамса – колоссальная подготовительная работа и невероятный энергетический заряд от исполнения.
Передо мной освоение симфонического творчества Бетховена, Шуберта, Малера. Пока я нахожусь на этапе экспериментирования и поиска себя в этой новой для меня профессии.
— У вас ведь уже был опыт дирижирования оперным спектаклем в театре? Это было впервые для вас? Можете поделиться впечатлениями?
— К дирижированию меня привёл случай. Я была ассистентом Андреа Маркона в Большом театре (2017-2019) в постановке оперы Генделя «Альцина», и в мои обязанности входило проведение рояльных репетиций. Но по стечению обстоятельств, во время четвертого блока спектаклей, маэстро не смог приехать на оркестровые репетиции и все предгенеральные прогоны.
Так как я была единственной в России, кто знал эту оперу и эту конкретную постановку наизусть, то мне было доверено работать в качестве дирижера с оркестром Большого театра.
Какие были впечатления? Во-первых, огромная ответственность перед музыкой и музыкантами, потому что, когда ты становишься за дирижерский пульт, вся твоя сущность выражает музыку и ты ведешь оркестр за собой.
Во-вторых, огромная благодарность: у меня был самый лучший дирижерский дебют, и я несказанно признательна всем музыкантам, кто участвовал в подготовке тех спектаклей, потому что все прошло на одном дыхании и без каких-либо накладок.
— В чем секрет такой популярности старинной музыки в наши дни?
— Я не нахожу старинную музыку популярной, но однозначно более доступной по сравнению с прошлыми десятилетиями.
На мой взгляд все дело в том, что у старинной музыки изначально свой путь в музыкальной культуре. У нее нет предыстории: она и есть история. Именно поэтому она часто в конфликте с новым временем.
Мы имеем достаточно обширные сведения об аутентичных музыкальных инструментах, об исполнительской практике и традициях… Но как всё это синхронизировать с нашей жизнью здесь и сейчас?
Если не ограничиваться только популяризированными «хитами», а углубиться в безграничные ресурсы старинной музыки, то мне кажется, что нам в первую очередь нужно начать больше говорить о старинной музыке: публика нуждается в музыкальных лабораториях.
Например, если мы возьмем и рассмотрим барочную оперу с ее мифологическими корнями или Мадригалы Ренессанса с их словоизобразительностью внутри сложного контрапункта. Ведь задача музыканта не только исполнить произведение, но и дать ключи к пониманию этого произведения, особенно если это относится к музыке, написанной сотни лет назад…
На сегодняшний день у старинной музыки безусловно есть своя преданная публика, но тем не менее это искусство было и остается элитарным.
— Есть ли для вас авторитет в мире аутентичного исполнения? Кто делает все «по правилам»? Возможно ли это вообще?
— Я думаю, что «кто делает все по правилам в музыке?» — это риторический вопрос.
Возможно, это композитор, который написал эту музыку. Он зашифровал ее с помощью символов на бумаге, и в дальнейшем она не существует без исполнителя – интерпретатора. Иначе любой компьютер мог бы воспроизвести любое произведение лучше самого гениального музыканта. Поэтому музыка уже заведомо «не по правилам» или, как минимум, не такая как ее представлял себе автор, так как исполнитель посредством музыки играет себя.
Мне кажется, что аутентичные трактаты можно сравнить со старинными кулинарными книгами. Какой процент вероятности того, что, если вы приготовите все по рецепту, блюдо получится таким же на вкус, как и, предположим, оно было в XVII веке?
Если я анализирую ту или иную запись только на предмет «все ли там сыграно как надо», то это значит, что это исполнение меня, как слушателя-музыканта, не задевает.
С другой стороны, при блестящем и интересном трактовании произведения какие-то стилистически некорректные вещи, конечно же, ярко бросаются в глаза и портят все впечатление от исполнения, но это скорее исключение, чем правило.
То, что сейчас происходит в сфере старинной музыки, мы должны оставить на оценку последующим поколениям. Так, как мы с вами сейчас смотрим на записи прошлых лет: одни остаются чисто экспериментальными, другие же – гениальными и актуальными по сей день. К последним я могу отнести записи Freiburger Barockorchester, Il Giardino Armonico, Арнонкура.
— Кто из современных композиторов производит на вас особенное впечатление?
— Расскажу о своем недавнем опыте: в прошлом году в Цюрихском оперном театре была поставлена опера Лахенманна «Das Mädchen mit den Schwefelhölzern».
Мой профессор Рафаэль Иммоос был руководителем хора, поэтому студенты его класса, и я в их числе, имели доступ к репетиционному периоду, и мы на себе испробовали все использующиеся в этой опере новые исполнительские приемы.
Это было очень необычно, я получила удовольствие от участия и, конечно же, такая многолетняя композиторская работа над одной из сложнейших партитур не может не впечатлять!
— Как вы считаете, почему современному слушателю так трудно понимать язык современной академической музыки? В чем причина этого разрыва? Или так было всегда?
— Вы правильно сказали, что это «язык», а как любой язык он требует времени сначала для расшифровки и понимания, а потом для ассимиляции. Музыкальный язык исторически менялся, и любое «новое слово» в музыке имело как своих почитателей, так и своих судей.
Как, например, то, что мы сейчас считаем «шедевром мировой классической музыки», в свое время вполне могло быть воспринято современниками как полнейшее чудачество и вздор.
Но у музыкальной истории есть свой естественный отбор, и, как мы помним из романа «Мастер и Маргарита» Булгакова, «рукописи не горят»: что написано гениально и талантливо, рано или поздно будет признано.
— Вы можете перечислить несколько главных событий, повлиявших на развитие вашей карьеры?
— Я благодарна моим родителям, которые кардинально изменили свою жизнь и ради моего будущего переехали в Москву. Мне было 14 лет, и я попала в класс педагога от Бога – к Габриэловой Ирине Николаевне в музыкальную школу при колледже им Ф. Шопена.
В консерваторские годы мне посчастливилось быть в клавесинном классе профессора Ольги Андреевной Филипповой. Это была судьба, потому что именно Ольга Андреевна зажгла во мне любовь к старинной музыке, помогла найти правильные ощущения за инструментом, и благодаря ей я сделала свой выбор в профессии.
В декабре 2014 я была приглашена работать с Теодором Курентзисом, тогда еще в Пермский театр оперы и балета. Скажу честно, что это был мой первый опыт работы в оркестре, и он изменил мою жизнь раз и навсегда: сегодня я не представляю себя без оркестра и музыкального театра.
С маэстро Курентзисом и оркестром MusicAeterna у меня связаны многие поворотные события, одно из них – это Зальцбургский фестиваль 2017 года, бассо континуо в опере Моцарта «Милосердие Тита» (в постановке Питера Селларса) – мой первый самостоятельный опыт в новом проекте и на сцене мирового масштаба.
После этого были Зальцбургский фестиваль 2019 года и концертные туры по Европе, но первый фестиваль так и остался особенным: успех оперы был на весь мир!
— От ваших коллег по ФИСИИ мне приходилось слышать, что вряд ли трактовки Теодора Курентзиса можно относить к аутентичным или исторически информированным. А вы, как специалист в барочной музыке, согласны с его музыкальными решениями именно в старинной музыке?
— Здесь мы опять же возвращаемся к вопросу о том, кто играет все по правилам и возможно ли это? Лично для меня гениальность Теодора заключается в том, что, не меняя сути исполняемой музыки, его интерпретации всегда свежие и новаторские. В чем секрет? — это уже другой вопрос.
— Что самое важное в развитии карьеры музыканта? Каковы верные шаги для начинающих? Правильный педагог (и каков он)? Конкурсы? Агентство? Удача, в конце концов?
— У всех рецепт успеха разный. Педагог однозначно играет одну из главных ролей в преодолении трудностей и в формировании здоровой мотивации.
Конкурсы — и да, и нет. Я знаю случаи, когда победы на самых именитых конкурсах ничего не давали и наоборот, когда человек абсурдно слетал с первого тура и был замечен артистическими агентствами и приглашен к сотрудничеству.
Конечно, везение играет большую роль, но, чтобы тот самый случай сыграл свою роль, нужно ему соответствовать. Я мотивирую себя тем, что если я вкладываю большую часть своей жизни в любимое ремесло, то результат будет всегда. Для меня это закономерность.
— В вашем профиле Instagram написано, что вы не только музыкант, но и модель. Что дает вам это занятие? С каким фотографом вы работаете?
— Сначала я была приглашена фотографом Райнером Шпаниэлем принять участие в его проекте «Basel & Musiker» – в этом проекте он фотографировал музыкантов разных национальностей, чтобы показать, насколько интернациональный музыкальный мир.
Впоследствии я сотрудничала с ним и в других проектах, а также получала приглашения от других фотографов и модельных агентств.
У меня есть одна моя фотография, о которой я могу с уверенностью сказать – вот именно такой я себя вижу. На мой взгляд, найти такой кадр — это большое счастье.
— Скоро пройдет завершающий блок показов оперы «Дидона и Эней». Каковы ваши дальнейшие творческие планы? Уже известно, когда мы в следующий раз вас услышим?
— В связи с нынешней ситуацией все мои творческие планы зависят от многих факторов, но я надеюсь, что мы снова увидимся в скором времени!
— Во время пандемии многие музыканты, к сожалению, вынуждены были оставить профессию; другие искали различные новые формы концертной деятельности: устраивали видеоконцерты, домашние концерты и их трансляции. Как вам кажется, удалось ли кому-то найти альтернативный способ общения со своей публикой в условиях локдауна (тем более в нынешних условиях вопрос этот вновь актуален)?
— Конечно, в условиях локдауна культура заметно пострадала, но и мы все сделали выводы, какое значение искусство и культура играют в нашей жизни. Сколько людей обратились к творчеству, чтобы дать выход своим чувствам и эмоциям!
Я тоже участвовала в нескольких проектах совместного дистанционного творчества. Ещё до локдауна все шло к тому, что всё большее количество людей посещают онлайн концерты, а концертные площадки делают онлайн трансляции. Локдаун стал катализатором этого процесса.
На какой-то период мы потеряли настоящее живое исполнение: переживание эмоций и ощущений в эпицентре событий здесь и сейчас. Но как публика нуждается в таких переживаниях, так и артисты нуждаются в настоящей живой публике. И мне бы хотелось верить, что в скором времени мы вернемся к традиционной форме общения!
— Вводится ли в Швейцарии сейчас вновь строгий локдаун? Чем планируете заниматься?
— Нет, насколько я знаю правительство Швейцарии не собирается вводить строгий локдаун. Но до 22-го января действует полный запрет на проведение публичных концертов, поэтому большинство концертов состоятся онлайн, так что работы в праздники у нас ожидается много!
Беседовала Наталья Шкуратова