В Большом театре дали премьеру оперы «Адриенна Лекуврёр».
Ее поставил драматический режиссер Евгений Писарев в соавторстве с дирижером Артемом Абашевым.
На самом деле театр пишет на афишах «Адриана», мотивируя это тем, что по-итальянски имя героини–француженки звучит именно так. Неясно, правда, почему главный герой, граф Саксонский, по-прежнему величается Морисом, а не Маурисио, как поют в опере его имя. Переделывать имена – так все, а не одно.
Либретто по пьесе Скриба и Легуве рассказывает о знаменитой актрисе театра «Комеди Франсез», славной – в восемнадцатом веке – ролями в классицистических трагедиях (исполнение роли Роксаны в «Баязете» Расина и монолог из его же «Федры» – часть действия оперы). По коллизии же это слепок, например, с «Аиды» или «Дона Карлоса»: харизматичный герой, в которого влюблены две дамы, одной он отвечает взаимностью, вторая страдает от безответной страсти, ревнует, злится и пакостит.
У Чилеа это соответственно блистательный граф Морис Саксонский, Адриенна (простолюдинка, дочь шляпника, но парижская знаменитость) и аристократка, принцесса де Буйон ( чуть не написала «принцесса Эболи»).
После кучи довольно невнятных перипетий (текст либретто написан живо, но путано) принцесса отравляет актрису букетиком фиалок. Граф и Мишонне, театральный приятель Адриенны, ее ангел-хранитель, рыдают над трупом.
Дирижер Абашев и оркестр Большого театра — лучшее впечатление от спектакля. Музыку Чилеа сидевший рядом со мной известный оперный режиссер назвал «саундтреком». И был прав. Но это красивый, мелодичный, разнообразный и чувственный саундтрек начала двадцатого века, в котором есть и комические, и драматические, и трагические моменты, есть отголоски музыки рококо, Верди, Пуччини а также темперамент веристов.
Абашев собрал это в единое целое, не сглаживая разное, причем чувственность не форсировал, но (за исключением одного момента ближе к финалу, когда я чуть со стула не свалилась от уместного, впрочем, фортиссимо) тонко варьировал, как и градации динамики, местами необходимо деликатной, и детали модуляций. Дирижер внимательно проследил за всеми детально прописанными указаниями композитора, отчего, например, «односложные» реплики-диалоги членов труппы в первом акте звучали звонкими короткими «бросками», именно как реплики, а, например, арии Адриенны возникали подобно протяженной исповеди. Удалось непростое сочетание вокальной декламации и мелодических линий музыки, открытого итальянского темперамента, претендующего на безбрежность, лирической мягкости и четкости общей формы. И ни разу не было, чтобы оркестр заглушил голоса.
При этом Абашев дал ясно высказаться всем восьми солистам в оркестре, от скрипки Игоря Цинмана и виолончели Петра Кондрашина до гобоя Софьи Беляевой и кларнета Сергея Петрова, и прочих.
О певцах. Владислав Сулимский (Мишонне) был, как всегда, силен и ровен вокалом, но ему практически не дали никакого актерского рисунка, поэтому образ получился блеклый и сценически второстепенный, тогда как у Чилеа он очень важен, как маркер бескорыстной, не эгоистической преданности.
Динара Алиева (Адриенна) на первом спектакле выглядела и пела двояко: сперва держалась холодно до отстраненности, и без нужного лиризма, так что диву даешься, в чем, собственно, было обаяние прелестницы Лекуврёр, но потом, ближе к финалу, наоборот, гремела темпераментом до степени истерики. Низкие грудные ноты у нее были безусловно красивы, но почти походили на рычание.
Нажмиддин Мавлянов (граф Саксонский) исполнил партию без нужного итальянского блеска, и не столь уверенно, как другие свои роли (взять хотя бы его Садко в «Садко» Большого театра). К тому же и ему, кроме основных, требуемых по сюжету обращений к другим персонажам, почти не дано детализации поведения. Отчего сиятельный вельможа, который как бы – по идее – обаятелен и неотразим, держался несколько топорно. И совсем смешно, когда по воле режиссера, Морис страстно объясняется в любви к героине, стоя спиной к ней, но не сводя глаз с бокового монитора.
Принц де Буйон (Михаил Казаков) и его аббат (Михаил Агафонов) исправно выполняли функции своих персонажей, больше о них сказать нечего.
Сильнее других впечатлила Ксения Дудникова (принцесса де Буйон). К тому же она одна из немногих, кто умеет носить громоздкий сценический костюм а-ля 18 й век, с фижмами, и держится как аристократка, так, что не вспоминается Жванецкий: что «граф … тоже неловко, боком, все боится войти к себе в замок». Но все равно – по сравнению – в голову лезли великие спектакли, например, постановка Театра Ла Скала с Миреллой Френи и Фьоренцей Коссотто…
Сценограф Зиновий Марголин не стал выстраивать аллюзии на легендарный советский спектакль Таирова «Адриенна Лекуврёр» в Камерном театре, хотя эту постановку вспоминали все, и режиссер в интервью, и буклет Большого театра, и журналисты. Но о театре он напомнил, повесив на сцену синий занавес с золотой бахромой, на заднике. Именно такой висит в спектакле Ла Скала, но у Марголина занавес по ходу дела асимметрично меняет конфигурацию, распадаясь и на части.
Главный атрибут «реалистического» реквизита – гримировальные столики, что за кулисами «Комеди Франсез», что во дворце. Это для того чтобы мы помнили: жизнь есть театр. И все мы в нем актеры. Это главная идея Писарева, а не эти ваши амуры-тужуры. В скобках замечу, что и отдельные мизансцены, например, ключевой дуэт соперниц, и даже темно-синий цвет их плащей заимствованы из легендарного миланского спектакля. И многое, скажем так, навеяно.
Писарев заранее предупредил, что эта комедия нравов и положений, помноженная на любовную драму, не будет перенесена в современность или еще куда. Причем подал это как режиссерскую жертву, мол, чего не сделаешь ради честности и чтобы в трудные времена «погрузить зрителя в праздник». Чтобы в зрительном зале он забыл о повседневных волнениях. Честность – это рассказать
«театральную историю так, чтобы, несмотря на кринолины, зритель нам поверил».
(Эх, не знает режиссер оперную аудиторию: ему поверят именно с кринолинами). При этом
«просто поставить историю о том, как в актрису влюбился граф, а в него была влюблена принцесса, было бы невозможно и нечестно».
В то же время честность – это
«не прятаться за привычными режиссерскими ходами, которые могли бы оправдать парики, фижмы и кринолины»,
типа сна, съемок кино или дурдома. Что же делать? Помнить, что профессия главной героини – актерская. И она, стало быть, всегда играет. Даже в собственной смерти.
Режиссер слегка запутался в собственных декларациях. В буклете ГАБТа он пишет:
«наш спектакль – о театре».
В интервью говорит: мой спектакль
«про любовь, интриги, страсть. И уж точно не про театр».
Впрочем, разномастная риторика на деле размыта, можно понимать постановку как хочешь. В сторону страсти – объятия, поцелуи, признания и предложение руки и сердца. Полный набор. В сторону сцены – придуманные режиссером безмолвные «духи театра». Это группа миманса в синих камзолах, наблюдающая за героями и вмешивающаяся в их действия, причем часто как лакеи, при этом жеманно пританцовывая, принимая гимнастические позы, распластываясь по креслам, подслушивая и подглядывая.
Понять, что это духи, невозможно, если не прочтешь объяснение. В финале существа беззвучно хлопают, созерцая труп Адриенны. Как говорил римский император Нерон о себе, когда его убивали: «какой артист погибает!».
Движения – его делали Альбертс Альбертс и Александра Конникова – в этом спектакле вообще много, ведь по сюжету гости на приеме смотрят балет «Суд Париса». Танцы там абсолютно не стилизованы под старину, и это специальный прикол. Чтобы не было скучно, поясняет режиссер.
Для борьбы со скукой придуманы и броские женские одежды от Виктории Севрюковой. Театральные, ярко-пестрые и ориентальные, навеянные старинной театральной эстетикой, в «Баязете». И светские, почти монохромные, но из роскошных тканей, для главных соперниц, принцессы и актрисы.
Добавим действие на поворотном круге, лодки на суше вдали от водоема (?), шляпки и мужские шляпы как явление дизайна, актрис в неглиже (то есть в фижмах), несмешные комедийные эпизоды «за кулисами» в первом акте и явные финальные отсылки к смерти Виолетты Валери – и вы получите представление об этом зрелище.
Что ж, у Писарева получился спектакль, что называется, средней руки. Но «Адриенна Лекуврёр» сама по себе задает планку. Там есть что петь и чем пленить публику. Так что, возможно, будут интересные вводы.
Майя Крылова