В Большом театре прошло концертное исполнение оперы Верди «Трубадур».
Вообще-то ГАБТ начинал готовить полноценный спектакль. Его заказали Роману Феодори, автору постановки «Линда де Шамуни» на Камерной сцене театра. Но время внесло коррективы. Имя режиссера оперы Доницетти исчезло из афиши, а планируемый спектакль по Верди заменили концертным исполнением.
Для этого пригласили дирижера-испанца Жорди Бернасера, с неплохим послужным списком. Тут и две консерватории, и работа ассистентом у Риккардо Шайи, Эндрю Дэвиса, Зубина Меты и др. и сотрудничество со многими европейскими и американскими театрами и оркестрами, и многолетние выступления с Пласидо Доминго.
Что нужно делать дирижеру в этой опере? Вот что думает Риккардо Мути, обожающий Верди:
«Другим композиторам требуется много времени, чтобы что-то сказать, а Верди делает это всего в двух нотах.
Например, Вагнер – великий композитор, и я, как дирижер, понимаю, что исполнение “Парсифаля” позволяет вам почувствовать себя ближе к Богу. Но Вагнеру нужно много нот, чтобы создать эффект, к которому он стремится, в то время как Верди обладает великим даром лаконично описывать некоторые фундаментальные элементы».
Мути всегда протестовал против примитивного понимания музыки своего земляка. Против пренебрежительных разговоров про «большую гитару». Он называл такой подход «величайшим недоразумением», а в исполнении призывал убрать из музыки «тяжесть». Это полностью совпадает с партитурой «Трубадура», динамические ремарки которой то и дело просят играть негромко.
Почему испанский дирижер Жорди Бернасер счастлив работать в Большом театре
Кажется, тут заключен парадокс. Это «Трубадур»-то – негромко? С его огненной энергией, обуревающей всех персонажей? С атмосферой «жестокого романса» в либретто? С пением взбаламученных героев, во что бы то ни стало желающих настоять на своем?
«Драматург «схлёстывает» героев, и когда они встречаются друг с другом, происходит конфликт, высекается искра. Все персонажи движимы страстями и в этом смысле линейны, потому закономерен и их конец. О нём надо сказать особо.
Верди, который не знал кино, выстроил финал «Трубадура» в кинематографическом духе: кадры начинают мелькать с такой скоростью, что у слушателя от ужаса расширяются глаза. За какие-то секунды решаются судьбы всех: Леонора умирает, Манрико ведут на казнь, Ди Луна понимает, что он приказал убить родного брата, которого так долго искал, Азучена падает, и непонятно, жива ли она и что будет с нею дальше.
Четыре главных героя растоптаны в пыль! Пронёсся вихрь – и всё кончено!»,
— говорит Игорь Головатенко, спевший графа ди Луну.
Но в том-то и дело, что всё такое, взбаламученное, в опере предназначено вокалу. В буклете концерта приведена цитата из Верди, он говорил,
«что настоящая итальянская музыка – вокальная, а инструментализм – удел одних только немцев».
В пении и должен быть аффект – половодье любви и злобная длительность мести. А Верди должен звучать так, чтобы сквозь вальсы и марши, несложно оркестрованные и сыгранные, по указанию автора, без пафоса, не жирно, чувствовалась скрытая непреклонность. То есть фундамент вокального аффекта.
Бернасер, если рассуждать по формуле Мути, застрял где-то на половине. «Ум-ца-ца» с жаром он, конечно, не подчеркивал, но и подспудного огня в его трактовке особо не было. Оркестр Большого театра работал большей частью как удобный аккомпаниатор солистов. Это нормально, но все же недостаточно.
Что касается вокала, все каватины и кабалетты на концерте были обеспечены исключительно своими усилиями. Без вердиевских певцов извне.
Правда, некоторое время на сайте ГАБТа в составе числился Манрико – американец уругвайского происхождения Гастон Риверо. Он известен, в частности, тем, что пел партию трубадура вместе с Анной Нетребко и Доминго на записи оперы. Но имя гостя с афиши перед концертом исчезло, вместо него теноровую партию спел солист ГАБТа Олег Долгов, героически старавшийся соответствовать.
Михаил Казаков в партии Феррандо честно следовал за скачками и мелодраматическими синкопами своей весьма трудной арии, но требуемого оттенка в рассказе о злодействах не возникло. Где нужный ужас пополам с ненавистью?
Хор ГАБТа внимал Казакову надлежаще четко, но как-то сник в другой, самой выигрышной сцене, когда цыгане поют, работая молотами. Впрочем, тут скорее вина дирижера, подавшего этот эффектный момент слишком уж размеренно.
Зато Хибла Герзмава (Леонора) воистину царила. Начиная с упоительной переклички двух сопрано, ее и звонкой Альбины Латиповой (подруга Инес). Жару добавили умело простертые патетические руки примадонны и ее длиннющий плащ, эффектно вздымающийся большими складками при каждом повороте. Голос Герзмавы, теплый, глубокий и ровный, играющий долгим дыханием и чувственными обертонами, не мог не очаровать публику. Как и мрачно-непреклонный, мощный вокал Игоря Головатенко (граф ди Луна).
Драматический диалог Леоноры и графа оказался таким, что, право, было жалко видеть этих персонажей врагами. Как бы они запели, будучи счастливыми любовниками!
На этом фоне старая карга Азучена (в трактовке красивой и не старой Агунды Кулаевой) немного потерялась, по линии мстительных страстей ее цыганка не обладала мрачной силой и экзальтацией. И кстати, это был дебют певицы в партии. Отсюда, наверное, и некоторая неуверенность.
На вечере в ГАБТе мы вспомнили типично вердиевское собрание волнений и поединок воль. И в этом смысле неважно, где у Верди происходит действие: на балу у Травиаты или в средневековой Бискайе. Всегда будет пышная закрученность романтического сюжета, богатые возможности вокала, россыпь мелодий, которые можно напевать, и оркестровка, склоняющаяся перед пением. Неправдоподобие сюжета и правда чувств. Вечное сияние оперы, которое услаждает, будоража, и будоражит, успокаивая.
Майя Крылова