25 ноября 2017 года в Большом зале консерватории им. П. И. Чайковского состоялся концерт Теодора Курентзиса вместе с оркестром musicAeterna.
В день концерта с наличием билетов проблем не было – можно было свободно купить в кассе за 25 тысяч рублей. Поклонники хорошо знают, что недорогие билеты на концерты Курентзиса нужно доставать почти за год до события.
Аудитория триумфатора Зальцбурга в общем срезе впечатляет своей эксцентричностью и многоликостью не меньше, чем виновник ее собрания.
Здесь вы встретите и верного поклонника творчества дирижера – православного священника, и сильных мира сего, и скромных тружеников культуры, и признанных звезд, и необыкновенно нарядных красавиц, и “юношей бледных со взором горящим”. В общем, публика Теодора Курентзиса весьма разношерстная, но все чувствуют себя вполне уютно в таком удивительном соседстве.
Что собирает вместе таких непохожих зрителей – каждый раз загадка для ума. Кто-то наслышан об удивительном качестве звучания пермского коллектива, покорившего музыкальные столицы Европы и завоевавшего мировое признание, кто-то сражен личностным обаянием руководителя оркестра, кто-то пришел просто потому что на Курентзиса ходить модно и даже престижно, кто-то ищет духовного наполнения, ожидая от концерта сакральной мистерии и почти религиозно-эстетического удовольствия.
Программу открыли скрипичным концертом Альбана Берга “Памяти ангела”, в котором солировала Патриция Копачинская.
Как часто бывает на концертах пермского коллектива, не обошлось без театральной мизансцены перед началом. Дирижер, традиционно в черной блузе и джинсах, и солистка, в белом платье с нарочито разодранными швами на плечах и босиком, сели на дирижерский помост спина к спине.
Они сидели так, пока скрипки едва слышно в тишине играли каринтийскую народную песенку “A Vögele af’n Zwetschgenbaum”, мелодию которой Берг использовал в концерте.
Патриция Копачинская известна своей яркой индивидуальностью в интерпретациях, новаторством и отчаянной смелостью в исполнительской манере. Она любит играть концерт Берга именно с оркестром из Перми:
“Я была очень счастлива, когда играла его с оркестром musicAeterna; слышно было каждый инструмент, каждый голос. Получалась камерная музыка — все элементы текста были проработаны, это не само собой получилось. Была проведена тщательная, кропотливая работа на репетициях.”
Colta, 2017
Скрипачку глубоко трогает автобиографичность концерта, она часто говорит об истории его создания в интервью:
“Смерть юной девушки (Манон Гроппиус, дочери Альмы Малер, – Н.Ш.) была большим шоком для членов семьи, и конечно, для друзей Альмы Малер и Гроппиуса. И поскольку это произведение впоследствии неожиданно стало реквиемом и для самого Берга, – все это придает произведению общечеловеческое значение”.
Отказавшись от традиционной “консерваторской” подачи материала, Патриция играет просто и ясно, повествовательно и искренне.
Скрипка тонким, порой надломленным, порой трагически-рваным, порой по-детски певучим звуком рисует образ преждевременно оборвавшегося детства. Потусторонними флажолетами каринтийской песенки скрипачка показывает нам беззащитность детского существа перед подступающей смертельной болезнью. Бережный звук солистки сливается с оркестром, и каринтийская песенка в исполнении Патриции звучит необычно хрупко, требуется чуткое ухо, чтобы ее уловить.
Оркестр прозрачно обрамляет солистку, оттеняя ее повествование и дополняя ее художественное видение то нежнейшим пианиссимо в лирических частях концерта, то грозными образами обрушившейся смерти.
В последней части оркестр вступает с солисткой в диалог в просветленном исполнении баховского хорала “Es ist genug”, звучащем не как смиренное прощание, но как надежда и упование, уверенность в обретении вечной обители.
В антракте, в ожидании первой симфонии, на каждом этаже в разговорах слышались имена Берга, Манон Гроппиус, Малера и Альмы. Зрители обсуждали историю написания концерта, семейные хитросплетения Малеров. Все-таки просветительская деятельность лаборатории современного зрителя, проведенной в столице перед концертом, принесла свои плоды.
Главным событием вечера, несомненно было исполнение Первой симфонии Густава Малера во втором отделении концерта.
О том, что у Теодора Курентзиса особые отношения с музыкой Малера, которые начались в юном возрасте, можно прочитать в многочисленных интервью:
“Когда мне было лет 12 или 13, я сидел в своей комнате в Афинах и бесконечно слушал симфонии Малера. И мне как будто открылся таинственный мир: как может появиться красота там, где ее не видно, как может появиться свет во мраке. Я увидел, как эти крайности сливаются, и в этом есть эзотерическое обаяние искусства”.
portmagazine.ru, 2014
И вот, спустя более 30 лет Теодор Курентзис на сцене Большого зала консерватории им. Чайковского вместе с созданным им оркестром musicAeterna позволяет зрителям испытать на себе чары этого обаяния.
Первые звуки должны родиться в тишине. Дважды оркестр был готов начинать, но стуки, зрительская возня, хлопающие двери мешали начать путешествие в мир симфонии. Пришлось дирижёру обратиться к публике с просьбой о тишине. Начали.
Всем известно, как дотошно добиваются качества пермские музыканты: после многодневной записи с множеством дублей и репетиций каждой фразы, гастролей в Санкт-Петербург, в расширенном составе, укрепленном настоящими звездными солистами, на открытой для студентов репетиции они снова и снова отрабатывали каждую фразу. Но разве только в качестве звучания дело?
Дело в том, что на сцене оживал мир, созданный Малером: с бесплотных флажолетов, с переклички птиц и охотничьих рожков, изображенных трубами за сценой, – все звуковые пятна сливались в единое целое и из этой тишины вырастала картина всеобщего оживления – природного, человеческого, вселенского.
Заразительная танцевальность второй части, заставлявшая некоторых зрителей подпрыгивать и придумывать свои дирижерские жесты, сменялась любовной темой, исполненной необыкновенного тепла и выразительности, похоронному маршу третьей части, нарочито серьезному и печальному, на смену приходило то издевательское клезмерское веселье кларнетов, то захватывающе-нежная песенная тема струнных, перекликающаяся со знаменитым Адажиетто.
Финал, врывающийся “криком раненного в глубину сердца”, духовые, разрезающие тишину и обрушивающиеся каскадом звуков на слушателей – все эффекты обострены, контрасты предельны. Курентзиса порой упрекают в излишней манерности, театральности интерпретации, но в своей трактовке он всегда борется за наивысшую степень выразительности и искренности исполнения.
Традиционно с этой программой оркестр исполняет на бис Адажиетто Малера (четвертую часть Пятой симфонии). Перед исполнением снова прибегли к ритуалу, создающему нужное настроение для восприятия: погасили свет на сцене, оставив лишь мерцающие свечи оркестрантам.
Самое важное люди всегда говорят тихо. Иногда шепотом, иногда не вслух. Адажиетто Малера давно воспринимается личным высказыванием Теодора Курентзиса.
Сотканная из невесомых пианиссимо кружевная ткань “романса без слов”, написанного для поющих струнных и исполненного с предельной проникновенностью фразировок, объединила слушателей в одинаковом ощущении томительной грусти и любовной тоски, перед которой оказался обезоруженным каждый зритель, пришедший в Большой зал консерватории.
Какой бы поиск ни привел зрителей в этот вечер на концерт, каждый сидел, замерев в темноте, боялся шелохнуться и спугнуть мгновение, слушая “грустную, но светлую музыку, которую исполняли очень тихо”.
И в этот момент музыка говорила со слушателями так щемяще искренне, что становились неважны статус, положение, принадлежность любого зрителя, потому что весь зал объединило то самое пресловутое эзотерическое обаяние искусства.
Наталья Шкуратова