18 декабря 2019 в Большом зале Московской консерватории выступил Джошуа Белл и оркестр «Виртуозы Москвы».
Однажды, когда Джошуа Беллу было четыре годика, он собрал все резинки, которые только смог найти дома, нацепил их на ручки ящиков комода и стал извлекать звуки, пытаясь воспроизвести музыку, услышанную в исполнении матери. Этим поступком он вынес себе приговор: родители озаботились музыкальным образованием ребёнка, хотя и умудрились при этом не разрушить его детства, где досуг занимал такое же важное место, как и будущая профессия.
Впрочем, Джошуа и сейчас любит поиграть в игры в телефоне не меньше, чем, скажем, в дирижёра, поэтому, возможно, начальный период его жизни ещё не окончен.
Когда талант мальчика стал очевидным, родители привели его к легендарному педагогу, Джозефу Гингольду. Тот принял нового ученика, но прежде заставил родителей чуть ли поклясться, что они не хотят сделать из сына звезду, а думают лишь о музыке и «высоких материях».
После соблюдения этой «формальности», Гингольд, чей класс буквально «кишел» будущими знаменитостями, сделал из Джошуа именно звезду. Воспитание в ученике выдающегося музыканта, видимо, следует в таком случае рассматривать как побочный эффект.
Уже в 14 лет юноша солировал с Филадельфийским оркестром под руководством Риккардо Мути, в 17 — дебютировал в Карнеги-холле. Выступая в качестве «академического» музыканта можно добиться известности только в среде любителей классической музыки.
Сделать своё имя знакомым людям, чьи ноги никогда не ступали в концертных залах, Беллу удалось с помощью кино: саундтрек, сочинённый Джоном Корильяно и записанный Беллом для фильма «Красная скрипка», получил «Оскара» и обеспечил скрипачу широкую известность.
«Вершиной» карьеры Белла стало легендарное выступление в Вашингтонском метро 12 января 2007 года. Напомню, что в этот день, в 7.51 утра, т. е. в самый час пик, Джошуа Белл конспиративно нацепил на себя кепку, устроился в вестибюле станции «L’Enfant Plaza» и заиграл т. н. «серьёзную музыку».
За 45 минут мимо него прошли 1097 человек, 27 из них бросили ему мелочь, сумма которой в общей сложности составила 32 доллара и 17 центов, семеро задержались для того, чтобы послушать скрипача, и лишь один узнал его и выплатил своеобразный «гонорар» в размере 20 долларов.
Этот эксперимент организовала газета Washington Post в лице журналиста Джина Вайнгартена, написавшего затем статью с «уникальными» размышлениями о месте искусства в повседневной жизни. Журналист получил за свою работу Пулитцеровскую премию, а скрипач — бесценное медийное «клеймо» на всю оставшуюся жизнь, что положительно сказалось на его славе.
А вот о том, что Вайнгартен вскоре был уличён в плагиате, говорить как-то не принято. Точно такой же эксперимент уже был проведён газетой Chicago Evening Post в мае 1930 года: Жак Гордон прислонился к столбу на Michigan Avenue в Чикаго и заиграл на своей скрипке, изготовленной великим мастером Антонио Страдивари около 1732 года. Сотни людей равнодушно прошли мимо, лишь один из прохожих узнал скрипача, а собрать музыканту удалось всего 5 долларов и 61 цент.
Совпали, правда, скорее всего, случайно, даже два номера программы Гордона и Белла: Ave Maria Фр. Шуберта и Méditation из «Таиса» Ж. Массне. И, разумеется, полностью идентичными оказались выводы организаторов обоих экспериментов.
Вайнгартен сделал вид, что сильно удивлён, но убеждён, что опыт с Беллом важнее, потому что о чикагском прецеденте быстро забыли, а его, Вайнгартена, детище стало известным на весь мир. Кроме того, сам Вайнгартен считает себя «блестящим и оригинальным мыслителем», а с таким железным аргументом, согласитесь, спорить невозможно.
Меня чикагская история заставила иначе посмотреть на эксперимент с Беллом и его инициатора, а также в очередной раз задуматься о том, что останется от музыканта, если освободить его от рекламной «упаковки».
Для любителей историко-мистических совпадений добавлю лишь, что Жак Гордон играл в Чикаго на той же скрипке Страдивари, что и Джошуа Белл с 1991 по 2001 годы. Белл её, как известно, продал впоследствии, чтобы приобрести свой нынешний инструмент, Gibson ex-Huberman, тоже созданный Страдивари, но несколько раньше, в 1713 году.
Программа московского концерта была посвящена двум композиторам — Вольфгангу Амадею Моцарту и Феликсу Мендельсону — и двум ипостасям самого Джошуа Белла. «Скрипичное начало» доминировало в Adagio для скрипки и оркестра Моцарта и в Скрипичном концерте Мендельсона.
В Дивертисменте Моцарта №11 K136 Белл сидел на месте концертмейстера и дирижировал оттуда в паузах, а в «Итальянской» симфонии Мендельсона музыкант дал волю дирижёрскому темпераменту.
Юношеские произведения Моцарта прозвучали ровно и красиво, но в эмоциональном плане — умеренно. Я бы назвал такое исполнение «охлаждённым романтизмом»: по моим ощущениям звук Белла слегка тяжеловат для Моцарта, в нём много «крови», которой негде разгуляться, и мало «пудры». Зато скрипач достигает невероятной выразительности с помощью внимательного отношения к оттенкам: игра полутонов (в смысле не высоты звука, а его окраски), особенно в Adagio — одно из самых прелестных достижений музыканта, что было продемонстрировано им в этот вечер.
Но Мендельсон удаётся Беллу всё-таки лучше: созданные этим композитором музыкальные образы скрипач чувствует тонко и точно, поэтому концерт звучит в его исполнении ярко, местами «сладковато», порой кокетливо и всегда — технически совершенно.
В 20-летнем возрасте Джошуа Белл решил «развлечься» и впервые сочинил собственную каденцию к Скрипичному концерту Брамса. Процесс показался ему интересным и он решил сделать этот принцип «изюминкой» своего исполнительского стиля. Любопытно отметить, что все свои каденции Белл держит в голове и не записывает их на нотную бумагу, за исключением тех случаев, когда ноты требуются для сеансов звукозаписи.
Белл считает Концерт Мендельсона «идеальным произведением», но традиционная каденция ему никогда не нравилась. К тому же, он убеждён, что настоящим её автором является вовсе не Мендельсон, а скрипач Фердинанд Давид, консультировавший композитора по техническим вопросам и исполнивший премьеру Концерта.
Несмотря на уверения Белла в том, что всё это он делает «шутки ради», альтернативу он предлагает вполне серьёзную. В его каденции виртуозные сложности несколько иные, чем в традиционной: здесь только одна трель и почти нет арпеджио, за исключением окончания, плавно переходящего в репризу.
Мелкая техника широко представлена в обеих версиях, но у Белла акцент сделан всё же на двойных нотах и аккордах, «отягощающих» контуры главной темы первой части романтическим «стенанием». При этом идеально соблюдается стиль Мендельсона: мелодически все мотивы перекликаются с «оригинальным» тематизмом, а гармонический план, хоть и вносит некоторые «свежие нотки», но не выходит за рамки употреблявшихся в те времена схем.
Если произведения Моцарта (из московской программы) от отсутствия дирижёра ничего не теряют, то с Концертом Мендельсона ситуация иная: там довольно много мест, где у солиста предполагается относительная свобода в распоряжении временем, и дирижёр в этом случае пригодился бы для того, чтобы скоординировать аккорды оркестра с бурными порывами души скрипача. Если дирижёра нет, то расхождения неизбежны, лишь степень разрыва может варьироваться от едва заметной до катастрофической.
Высокий профессионализм «Виртуозов Москвы» минимизировал потери, но в третьей части, царстве безумных скоростей, флейты и гобои не всегда «хлюпали» своими терциями (и другими интервалами) синхронно с партией солиста, а валторны и фаготы почти регулярно немного отставали от общего метра.
В симфонии Белл избавился от «оков» Страдивари и полностью явил публике вторую свою сущность. Когда-то он сказал, что смотрел на многих дирижёров и думал: «я тоже так могу». Ну, действительно, что сложного-то, стой на подиуме да маши палочкой себе в удовольствие.
Дирижирование Белла — чистая хореография. Я уверен, что тому, как плавно он описывал руками огромные круги, позавидовала бы Майя Плисецкая, об энергичной грациозности, с которой Белл изображал «карающую шпагу», мог бы мечтать Михаил Барышников, а чувственные изгибы туловища скрипача, вероятно, свели бы с ума Рудольфа Нуреева. Не знаю, были ли такие движения полезны оркестрантам, но выглядело всё это невероятно зрелищно.
Дирижёр — это всё-таки отдельная профессия. Совместить исполнение сольной партии с управлением оркестром можно, если это музыка эпохи барокко или раннего классицизма, но в раннем романтизме такой путь слишком рискован (а в позднем, разумеется, совсем невозможен). На мой взгляд, каждому человеку стоит заниматься своим делом. Скрипач должен играть на скрипке, дирижёр — руководить оркестром, а PR-агент заниматься «раскруткой» музыкантов.
Прозвучала симфония, как ни странно, великолепно, и «виноваты» в этом, думаю, тоже в большей степени «Виртуозы», нежели Джошуа Белл. Партитура эта не самая сложная, а исполнить такую блистательную музыку невыразительно даже физически невозможно. Поэтому и в целом концерт получился отличным.
Я с нетерпением жду, когда у господина Белла откроется третий талант и он сможет одновременно пребывать на сцене в трёх ипостасях. Ведь как эффектно звучали бы заголовки типа «Триединый Белл»!
Сергей Евдокимов