Любовь и музыка Леонида Десятникова.
Так назывался концерт из трех произведений композитора, который прошел в месте слияния Оки и Волги, в концертном зале «Пакгаузы на Стрелке» Нижнего Новгорода. Это часть обширной программы международного фестиваля искусств «Стрелка», в программе которого, кроме прочего, и музыка Перголези, и «Моцарт гала», и вечер «Шнитке. Музыка кино», и «Курт Вайль».
Три опуса Десятникова – «Любовь и жизнь поэта» на стихи обэриутов, «Идиш», «Эскизы к закату» органично вписались в парад мировых музыкальных достижений.
В концерте играли солисты нижегородского оркестра La voce strumentale, и, отбросив всяческую камерную чопорность, играли, что называется в точку. Стильно.
Организатор, ведущий, пианист концерта Алексей Гориболь в преамбуле написал об остроумии Десятникова, которому принадлежат многие известные шутки, Например, фраза «от кутюр до самых до окраин». Подумалось, что острота точно описывает форму и содержание концерта: в нем были и парадоксально присвоенная автором «всемирная отзывчивость» (творческая перекличка музы Десятникова с музами предшественников), и соответствующая географическая свобода.
По-свойски интересоваться тем, что происходило в разных точках земного шара, использовать происходившее в своей работе — любимый прием композитора. Этот культурный кроссовер плодоносит ярко, изящно, в шутку и всерьез, и очень эмоционально (не путать с пафосом).
Пианист Алексей Гориболь: «Мне просто очень повезло — я с детства был в театре»
«Yiddish» («Идиш») стал третьим исполнением этого произведения в России. До нижегородского концерта цикл для сопрано и струнного квартета, написанный в 2018 году по заказу Иерусалимского струнного квартета, исполнялся в России 29 ноября 2023 года на сцене театра “Площадка 51” в Санкт-Петербурге в исполнении артистов mader nort и в феврале 2024 года в Петербурге, на фестивале «Желтые звезды», посвященном памяти жертв Холокоста.
Это свободные транскрипции кабаретных песен на идише, популярных в Польше между двумя Мировыми войнами. И, как написано в анонсе вечера,
«оммаж субкультуре, которая в 1939 году была почти стёрта с лица земли».
Почему кабаре? Почему (цитирую авторскую аннотацию к опубликованной партитуре) «культура дешевого шика и, в то же время, в лучших своих образцах – дерзкая, талантливая, полная самоиронии и скрытого отчаянья»? Принцип жанра – говорить о серьезном легко, а о легком – серьезно. Как и поэтизация быта, колорит прозы жизни, драма-комедия повседневности. Всё это близко Десятникову. Как и обэриутам, кстати, Недаром они друг друга нашли. И встретились в рамках одного концерта.
Готовясь к работе, Десятников прослушал десятки песен и отобрал пять. Вместе со специалистом по идишу Евгенией Хаздан он сделал русский перевод (хотя поют не по-русски) – и написал «Варшава», «Дом, где смеются и плачут», «Ночные воришки», «Йосл и Соре-Двоше», «Я не буду воровать», где любовная, блатная, городская и прочие романтики так тесно переплетаются, что не оторвать.
Гимн Варшаве (на идише – Варше) и некролог человеку в городе («Варшава, я жертва твоя, Варшава, твои пороки сгноили меня, Моя жизнь пуста. Я устала… Варшава… Моя песенка спета»).
Соло виолончели в лирическом и горестном «Доме», где рассказ невольной проститутки идет под ненавязчивые воспоминания о Гершвине, встречающиеся с романтиками и вальсом.
Вызывающее пиццикато «Воришек», в котором лихость ночного азарта смягчена музыкальным добродушием, а музыканты хором кричат «Хей». Воркование любовников в стиле жестокого танго, плавного и взрывчатого. Главное – фраза «любовь моя, ведь я люблю тебя» произносится по-русски. «Йосл, заведем дюжину детишек, И по проспекту будем с ними мы гулять. Селедочки почистим, картошечки нажарим… Что за жизнь! Как сладкий квас». Так горько слушать, зная, что с этой жизнью будет.
И финал: исповедь «раскаявшегося» узника, с нежным началом и серьезностью позже, с плачем скрипки в инструментальных ритурнелях и интонациями ламенто в пении. «Серенада» Шуберта тут как бы имеется в виду, но с новыми гармониями, темпами и модуляциями.
В финале и солистка, и музыкант тихо уходят по одному, напоминая и о Гайдне, и об исчезновении еврейских кабаре в печах Освенцима. Молодая певица Мария Калинина, заменившая заявленную примадонну Надежду Павлову, была ослепительно хороша в этом репертуаре, пленив не только свежей красотой голоса, но и пониманием стиля: контраст между академизмом выучки и эстрадно-вульгарной манерой кабаре преобразуется в нечто игровое, единое и органичное.
Этот концерт был музыкально-литературным. Стихи обэриутов читал всем известный Вениамин Смехов, что стало украшением (и важной смысловой частью) вечера.
«Без Хармса и его друзей не может быть понята эпоха»,
— говорит Смехов.
«Это как журнал « Сатирикон» до них. Но обэриуты были и пророками, при всей их разности, Хармс, он как заводной ребенок, Введенский гораздо грустнее…
Я помню, как мы взахлеб читали их в самиздате и как были рады, когда их стали официально издавать.
Хармс стал национальным поэтом, чего, кстати, совсем не хотел. Но это неизбежно, потому что он великий сострадатель. Как и все обэриуты.
Я во многом расширил свое представление о них благодаря музыке Эдисона Денисова на Таганке. Теперь этому помог и Леонид Десятников, могучий композитор. Музыка его без препон и тормозов. Моя дочь Алика играла в фильме Зельдовича, так что «Эскизы к закату» со мной давно. Я оценил его знания и умения внутри всех жанров музыки. И молодое хулиганство, навсегда».
Поэзия Хармса, Введенского, Вагинова и Олейникова (не та, что была использована в вокальном цикле) расширила вселенную музыки Десятникова, ибо, как я уже сказала, обэриуты его музыке весьма созвучны. Звучала почти антология, от детского стиха «Иван Иваныч Самовар» до взрослых элегий.
Олейниковские строчки про дырку от бублика Смехов подал как тайну мироздания. А стих «На салазочках Володя быстро под гору летел» чтец уподобил оркестру и буквально посвятил камерному ансамблю на сцене.
«Любовь и жизнь поэта», вокальный цикл на стихи обэриутов, создан в 1986 году и часто исполняется. От исполнения, как всегда, многое зависит. Нижегородский певец Сергей Годин очень старался, но все же это был «взгляд со стороны»: оперный тенор выявляет красоты не оперной музыки по-оперному.
«Послание, одобряющее стрижку волос», например, прозвучало как героическая ария, а укротитель шевелюры предстал почти Александром Македонским. Что ж, можно и так. Но. к сожалению, не все слова у Година были отчетливо слышны. Видимо, проблемы акустики, или зал слишком велик.
В «Старухе», где Гориболь выдал неистовый джазовый аккомпанемент, у Година главенствовала жалостливая сентиментальность, а не зловещее и роковое. Или «зловещее» и «роковое».
«Муха» подтвердила первые впечатления: если, как сказано в преамбуле, эти песни «складываются в фабулу романтического цикла, где каждая мысль хранит тонкие сюжетные подтексты», то солиста романтика интересовала больше подтекстов. В «Постоянстве веселья и грязи» Годин отменно провел стихотворные и вокальные аллитерации – «топот…ттт, звон…ннн».
В «Жуке» (гротескный текст которого некоторые зрители приняли за чистую монету, что совсем смешно) певец ярко и образно жужжал, а в Пассакалии и финальной песне возникло слишком много мелодрамы. А должен бы быть полет во сне и наяву.
Леонид Десятников: «Так ведь конец времени композиторов, алле!»
«Эскизы к закату», как сказано в программке, «симфонические саундтреки, созданные Десятниковым на основе музыки к фильму А. Зельдовича «Закат» по одноименной пьесе И. Бабеля». Это, как отметил Гориболь, была первая работа Десятникова в кино. Действие фильма происходит в Одессе,
«потому лейт-интонациями пьес становятся интонации клезмерской музыки».
Но чего там только нет, и какая причудливая смена настроений! Танго ( а танго здесь – не ритм и не метр, но состояние души), аллюзии на фильм Висконти «Смерть в Венеции», оммаж джазовой пьесе «Take Five» Дезмонда и ловко вкрапленные музыкальные цитаты из Adagietto Пятой симфонии Малера, прелюдии Рахманинова, песни «Семь-сорок» и «Fratres» Пярта.
Все это создает вселенную, в которой бабелевские интонации становятся и библейскими, а настроение трагикомедии перерастает аж в философию истории. Исподволь и незаметно, с вездесущей иронией, на скачках ритмов и настроений.
Поражают разрастания и «истаивания», услышанные и взятые «еврейским оркестриком», который, неважно, что звучит камерно, он сам себе Вагнер – в том смысле, что там, в музыке – судьба. Что-то вселенское. Как последняя истина. Но это конечно, Вагнер с чувством юмора, Вагнер, который пишет музыку не про судьбу, но про судьбу-индейку и жизнь-злодейку.
Прозвучавшая в концерте версия для камерного ансамбля ощущение не изменила. Начало и финал, когда гаснет свет, столь пронзительно нежны, что на глаза навертываются слезы. В прекрасном квинтете для флейты, кларнета, скрипки, контрабаса и фортепиано особо отмечу скрипача Андрея Оганесова.
В общем, вечер на Стрелке удался. Отстранение было налицо, погружение –тоже.
Десятников как он есть.
Майя Крылова