Премьера четырех одноактных балетов под названием «Четыре персонажа в поисках сюжета» (пьесе Пиранделло – привет) прошла на Новой сцене Большого театра.
Это работы разных европейских хореографов, собранные в один проект. Им балетная труппа ГАБТа открыла новый сезон и вышла на сцену после долгих месяцев ковидного творческого воздержания.
Премьера внеплановая и, не будь ковида, ее скорее всего бы не было. Вечер придумали прямо в разгар карантина, в афише сентября она возникла внезапно, как черт из табакерки.
На самом деле в огромном механизме Большого театра спонтанно ничего не сделаешь. Руководитель балета Махар Вазиев начал работать над проектом еще в апреле, когда всех танцовщиков отправили по домам.
В расчете на то, что ситуация с вирусом как-то стабилизируется к осени, решено было дать застоявшейся труппе новое уже в начале сезона. Ну, чтоб «молниеносно увлечь артистов, придать им силу, энергию, надежду», сказал худрук. С этой целью Вазиев попросил европейских друзей рекомендовать ему молодых хореографов, получил десять имен, и уже из них по записям выбрал четверых. Конечно, хотелось «отобрать хореографов с разными стилистическими почерками». Показать парад тенденций и задел на будущее.
В итоге были приглашены итальянец Симоне Валастро (выпускник школы балета Академии Ла Скала,) Брайан Ариас из Пуэрто-Рико, получивший образование в Нью-Йорке, болгарин Димо Милев, выпускник Национальной школы танцевального искусства в Софии, и француз Мартин Шекс, питомец школы балета Парижской национальной оперы.
Поскольку премьеру нужно было подготовить быстро, постановщикам заказали опусы не длинные и без масштабных декораций. Три работы по пятнадцать минут и, как исключение, часовой балет в начале на сорок исполнителей (один автор от души постарался).
Вазиев дал хореографам свободу выбора: ставь что хочешь и как хочешь, только хронометраж соблюдай. В итоге есть пуанты с выворотностью и торсы с прямыми спинами, есть и согбенные угловатые ракурсы тел с босыми ногами.
Первый балет называется «Девятый вал», и навеян он картинами Айвазовского. Брайан Ариас так восхитился маринами, что, взяв русскую музыку, соорудил зрелище на фоне репродукций, где танцовщики и балерины в одеждах сине-зеленоватых оттенков – это волны. В штиле и шторме, приливах и отливах, колебаниях поверхности и тиши глубин, легкой дрожи пены и кругах водоворотов.
Кинетика водной стихии изображена вполне наглядно и местами вызывала улыбку. Но в то же время Ариас умеет работать с танцующей массой. Кордебалет то рассыпался на «брызги», то сбивался в напористые девятые валы, то бурлил дневным бурлением, то расстилался «до горизонта» как бы тихой ночью. Текстура живописи, по Ариасу. Умеет он и разнообразить классические комбинации, главным образом в медленных женских соло и неторопливых дуэтах, а похожих на вольные упражнения в художественной гимнастике.
Балеринам есть что показать. Здесь – пластическая виньетка, там – пластический вензель, тут – игра рук или нестандартный ракурс. Королевой такого танца, когда одно перетекает в другое, предстала Екатерина Крысанова, показавшая идею морской изменчивости на сто процентов. В быстрых темпах, правда, царила усредненная классика, косяком шли пируэты и прочие эффектные приманки для публики.
Королем приманок был Якобо Тисси, итальянский солист Большого, который во вращениях и прыжках и хорош, и параден, но за пределами базовой классики художественно беспомощен.
Элегантный Владислав Лантратов вышел из прежней сложной травмы, кажется, и к счастью, без потерь. Евгения Образцова, Артемий Беляков и прочие солисты заставляли на время забыть о длиннотах.
По словам дотошного постановщика, «у Айвазовского тысячи картин». Но час – много для иллюстративной истории, тем более что использование музыки вызвало вопросы. Собранные Ариасом встык глинковские вещи (от Увертюры соль минор до фортепианного переложения на тему романса «Жаворонок» (соло на рояле – Надежда Демьянова и Анна Гришина)) лишь с грубыми «швами» рифмовались с фрагментом «Шехерезады», симфонической картиной «Садко», ноктюрном «Лунный свет» из оперы « Пан воевода» и «Фантазией на сербские темы» Римского- Корсакова. Оркестр под управлением Павла Клиничева ничего не мог с этим поделать.
Симоне Валастро поставил балет «Всего лишь» на музыку Дэвида Лэнга, вдохновлявшегося библейской «Песнью песней». Отбросив церковно-аллегорические смыслы, постановщик, вслед за композитором, трактовал «Песнь» как эротический текст. Но, с другой стороны, в образах балета есть история любви вообще, в принципе, и «ее отсутствие, муки, которые она несет». Так что при желании можно (и Лэнг об этом пишет) вспомнить, что библейский текст, частично использованный в фонограмме – о любви не к человеку.
Музыка по форме апеллирует к простоте, танец тоже. На фоне четырех вращающихся вентиляторов солисты вторили суггестии музыки, заламывая руки и обнимаясь в поддержках. Оркестра и живых женских голосов в спектакле не было, но под фонограмму танец Ольги Смирновой, Игоря Цвирко, Марии Виноградовой, Анастасии Сташкевич и Вячеслава Лопатина не стал хуже.
Биография Гранадоса легла в основу балета «Угасание». Димо Милев взял испанскую музыку и рассказал, как композитор предчувствовал гибель в катастрофе на море. Но опять-таки нет буквальностей, просто атмосфера нуара и сценической тревоги. Для этого использован сценический дым, рапид в движениях, телесные тяготения к полу (то есть условно – к земле) и па, похожие на те, что применяются в фигурном катании. Мелькают босые ноги, не мешающие появлению умирающих лебедей наших дней. (Я о прекрасно исполненном соло Анны Балуковой, которой современный танец удается лучше многих в Большом театре). И пианистка Надежда Демьянова, под пальцами которой фрагменты «Поэтических вальсов», «Поэтических сцен» и сюиты «Гойески» стали связной базовой структурой.
Финал отдали хорошо исполненной оркестром музыке Пярта («Silentium» из «Tabula Rasa»), так что тип хореографии был предрешен. Правда, непонятно, зачем было Мартину Шексу устраивать на сцене масло масляное, множа прямоточно понимаемую духовность, если в музыке уже все сказано?
В интервью хореограф говорил о вдохновении православными песнопениями, ассоциациях «с русским монастырем» и идее визуализации ангелов, пришедшей в голову художнику по костюмам (нет, крыльев, к счастью, не было).
Впрочем, холодноватая красота танца примы Светланы Захаровой, вкупе с танцем молодых балерин Элеоноры Севенард и Алены Ковалевой, стоила того, чтобы на нее (красоту) с интересом смотреть. Задача многозначительно отанцовывать (в круге света на темной сцене) медленно-вязкие, повторяющееся флюиды музыки всеми исполнителями выполнена.
После спектакля мне (и не только мне) думалось «хорошо, наконец, живой, а не виртуальный театр, и артисты снова при деле, и сезон вообще открылся, но…». Видно было, что танцовщики рады работе. Карантин для балетного – самое страшное, что может быть. Это актер драмы или певец могут посидеть дома, а потом выйти на сцену без особых потерь. Балетные же люди без класса и сцены теряют профессиональную форму. Так что и мы по ним соскучились, правда, и они – по сцене и публике.
Хотелось поблагодарить исполнителей за несомненную отдачу и задать вопрос. Новые имена (а для России они новые) – это прекрасно, как принцип, но на премьерном открытии сезона хотелось бы видеть крупных европейских мастеров, чьих работ так не хватает в афише Большого. Учитывая, что лето этого года не перегрузило маститых работой, почему все же не они?
Майя Крылова