Спектакль без пения в «Новой опере».
С тех пор как труппу «Балет Москва» присоединили к театру «Новая опера» (кроме экономии бюджета, решили, наверно, сделать полноценный театр оперы и балета, а не одной оперы, как было прежде), у руководства обоими коллективами театром возникла нешуточная головная боль. Нужно было вписать труппу современного танца в сложившийся контекст и обеспечить ее новым репертуаром.
Уже несколько лет «Новая опера» решает эту непростую задачу с переменным успехом. Имею в виду успех художественный и зрительский.
На этот раз сцена предоставлена Ольге Лабовкиной. Она училась в Академии Русского балета имени Вагановой по магистерской программе «Научно-творческая лаборатория композиции современных форм танца» А узнали это имя после победы на конкурсе молодых хореографов фестиваля Context. Diana Vishneva в 2017 году. Десять лет Лабовкина работала на родине, в Беларуси, основав собственную труппу KARAKULI. И сотрудничала при этом с разными театрами.
Музыка к новой постановке создана композитором Ильей Дягилем, это вполне тиражный саунд-трек из нойз-музыки и электроники, плюс сперва говорящие, а потом мычащие голоса. Есть попсовые мотивчики, есть минимализм, попытки мелодии и ее обрывки, есть издевка и трубная «патетика», в общем, всего понемногу.
Как показывает многолетний опыт, публика такие коллажи воспринимает трудно, так что проект явно не коммерческий. Тем более что и тема заявлена не развлекательная: что-то вроде психического и событийного рубежа, на котором «всё, что до», то есть «бездушность и конфликтность», становится «всем, что после», а именно – позывами к обретению чего-то не бездушного и не конфликтного. Соответственно, и балет делится на две части: первый акт – до, второй – после.
Спектакль принципиально бессюжетный. Важно лишь, что случилось нечто такое, от чего всё изменилось. Как пишут в буклете, произошел «крутой поворот судьбы». Но можно не волноваться: после долгого (я бы сократила) показа ужасов закольцованной в никуда квази-коммуникации случится хэппи-энд. Чему порукой будет как любовный дуэт некой пары, уходящей вдаль, тесно обнявшись, так и символ будущего.
Это колючий кактус в горшке, который таскают с собой танцовщики, потом они оставят горшок на авансцене, и кактус распустится цветком. Наглядная победа любви. Чтобы никто не сомневался . Но до цветка персонажем еще дожить надо, ведь нам предоставят панораму жесткого и беспощадного абсурда.
Сценограф Галя Солодовникова построила что-то типа квартиры с полами разного уровня, которая потом распадется на куски. Что ж, если жизнь треснула, то жилье тоже.
Неравновесные полы, как справедливо говорит сценограф, во многом формируют угловатость движений. Танцем в привычном смысле, даже современным, их не назовешь, скорее это перформативные практики. На сцене стоят стол с тем самым кактусом, два табурета, торшер ( он станет одним из персонажей, светильник исполнители возят за собой, как признак жути). Все это в окружении косых серых стен и стука в музыке, похожего на метроном с усилителем.
Долбежка по ушам выполняет задумку авторов: ввести публику в суть перманентного антигармоничного раздрая. Есть еще диван, сбоку, на нем сидит манекен в шляпе, позже ему (манекену, а не дивану) оторвут голову и уволокут за кулисы. А нечего создавать себе кумиров. Появляется девушка с книгой, она жует листы бумаги, ее дискретные движения напоминают робота.
Потом, по одному – двое, вбегает почти толпа. Начинается злобный пластический хаос, куча мала, в которой, однако, у каждого личная «кривобокая» пластическая линия. Личные демоны, то есть, С хохотом и криками.
Это не буквальная коммуналка с дрязгами соседей. По Лабовкиной, это модель рассогласованного социума, в котором никто никого не слышит и услышать не может. Лабовкина вполне изобретательна в корчах и судорогах тел, хотя очевидно. что спектакль создавался методом закрепленной исполнительской импровизации, то есть колллективным творчеством.
Здесь скачут на четвереньках. ходят по стенам, «моются» в душе, показывают пальцами лайк и дизлайк, лезут в окно и обратно (а может, то кошмары прут кому-то в голову), носят кого-то на табуретке, дергают кого-то на столе и под ним, стучат по мебели и по друг другу (помните фразу «достучаться до..») и даже кусаются. Лабовкина таким способом показывает жуть разобщенной повседневности. То есть не обязательно буквально кусаться, но словами и поступками люди кусаются.
Всё описанное выше идет одновременно. Иногда артисты балета «Москва» и танцуют, на авансцене, уже вместе, но не веселей. Добавлю, что программную остервенелость, как и многообразие корчей, труппа отрабатывает броско и яростно. Молодцы.
Музыка в какой-то момент уходит в разговоры, которых, в принципе, , могло бы не быть, ибо и так все ясно, слова дублируют и спрямляют понимание. Женский властный голос из автомобильного навигатора приказывает: «через 100 сомнений поверните налево», «через 700 подозрений поверните направо», «через 1000 отговорок – круговое движение», «через 600 недоразумений – развязка», и наконец, «вы сошли с маршрута».
В ответ мужской робкий голос бормочет «я не…», «да, но…», «вы уверены?», но в ответ получает лишь железное «нет соединения со спутником». О каком спутнике речь, о том, что в небе, или о спутнике жизни?
Дом меж тем трескается, жизнь – тоже, и после антракта мы видим развалины с алой подсветкой, да и персонажи, в конце первого акта повалившиеся в темноту, теперь тоже в красном. Кровь, наверно, из символической душевной раны. Потом, в поисках способов восстановления, тела станут белыми, как бинты. И есть разница в пластике: все уже не сами по себе, но сбиваются в кучу, которая, надо сказать, ничем не лучше парада одиночек. Дверь былого дома при этом взмыла в воздух и мигает тревожной лампочкой. Зачем-то маршируют бодрые пловцы в красных шапочках и красных плавках. Это плакат нормы?
Люди ходят с блаженной улыбкой, все как один. Трио долго манипулирует друг другом. Я бы снова сократила. Но да, манипуляции людьми всегда не коротки.
Девица с закрытым ладонями партнера лицом (фортуна, что ли?) тянет людей в красном за длинные рукава, отчего они (люди, и а не рукава), становятся похожи на грустных Пьеро. Есть и разница динамик: некто медленно идет сквозь быструю массу.
Танца, современного, снова нет, как нет традиционной работы с музыкой, есть вязкая и неочевидная взаимосвязь движений со звуками, то в диссонанс, то в унисон. Так сейчас почти все работают. Перформанс же, говорю. Можно увидеть во всем какие-то намеки на что-то, но можно и не увидеть. При этом депрессия персонажей снова сильна, и корчи наши ловки, но, наконец, из шевелящейся массы в полумраке появляется –не сразу – рапидный дуэт в свете, All you need is love, как пел Леннон, и .. Про хэппи-энд я уже сказала.
Ольга Лабовкина хотела показать, через сценический гротеск, как можно скатиться в яму, а потом из нее все же выбраться. «Новое на руинах прежнего» – важная тема. Только наглядный распад слишком долог, поэтому наглядное заживление вряд ли поможет. Инфантильные герои, которым лишь бы расстроенные нервы посмаковать, рану снова расковыряют. И никакой кактус не поможет.
Майя Крылова