Олег Вайнштейн – о джазе в России и в мире, импровизации, музыкальных новинках и немного об удивительных совпадениях.
К столетию российского джаза в Саратовской филармонии состоялся праздничный концерт с приглашенными артистами из Санкт-Петербурга – солистом Олегом Вайнштейном и дирижером Анатолием Рыбалко.
За несколько часов до концерта мы поговорили с лауреатом международных конкурсов, доцентом Санкт-Петербургской консерватории, почетным членом филармонического общества, членом Шопеновского общества Санкт-Петербурга, пианистом Олегом Вайнштейном.
– У вас академическое музыкальное образование и вы постоянно радуете публику классическими произведениями, но при этом сегодня вы будете исполнять сочинения в джазовом стиле. Как и когда вы пришли к джазу? Это является для вас экспериментом или часть вашего «родного» репертуара?
– Вы знаете, к джазу я не пришел, я только в пути. Я даже и не претендую, чтобы быть в одном ряду с действительно джазовыми музыкантами, которые этим живут и у которых совершенно другое ощущение джазового стиля, ритма. Мне всегда был интересен джаз, и я счастлив, что краешком удается с ним соприкасаться.
– В программе сегодняшнего концерта – произведения Дунаевского, Цфасмана и Розенблата. Можно ли ставить их творчество в один ряд с американским джазом?
– Дело в том, что профессиональный джаз и тот, который мы сегодня играем – это немного разные вещи. Советский джаз – условное понятие эстрадно-джазового стиля, который зародился сто лет назад. Ярчайшими его представителями были, например, Дунаевский и Цфасман. Как это ни странно, но влияние джаза есть даже в музыке Рахманинова.
Гершвин в нашей программе звучит тоже не просто так. Его родители были выходцами из России, хотя он сам никогда здесь не был. Это действительно родственная для нашей страны фигура. А Дунаевского, кстати, часто называют «советским Гершвином», ведь их музыкальный язык во многом схож. Это те фигуры, которые принесли джазовые элементы, гармонии, ритмы, формы в академическую музыку.
Новинка и изюминка сегодняшней программы – пьеса Александра Розенблата, замечательного московского музыканта, который имеет академическое образование, однако и в джазе он полностью профессионал. Его пьеса – это очень интересное полистилистическое сочетание, в котором есть элементы и академической, и джазовой, и даже рок-музыки. При этом в произведении Розенблата современный музыкальный язык, в отличие от Цфасмана. Это действительно изюминка, и я не знаю будет ли эта пьеса еще исполняться в Саратове.
– Приходилось ли вам исполнять американский джаз? Хотелось бы погрузиться в него больше?
– В Саратове мы несколько лет назад исполняли фа-мажорный концерт и знаменитую «Голубую рапсодию» Гершвина с оркестром . В планах еще исполнить Вариации на тему «I Got Rhythm» для фортепиано с оркестром.
Еще у него есть Вторая рапсодия, которую мало кто знает. У меня есть клавир, но надо раздобыть еще партитуру. Тогда мы могли бы порадовать саратовскую публику и этим сочинением. Я бы с удовольствием это сделал.
– Дирижер Анатолий Рыбалко, с которым вы будете играть вечером, тоже из Санкт-Петербургской консерватории. Сотрудничали ли вы с ним прежде? И совпадают ли у вас исполнительские взгляды?
– Абсолютно. Мне с ним очень комфортно в любом репертуаре. Мы исполняли редкое сочинение дивной красоты – концерт-фантазию Чайковского для фортепиано с оркестром.
– Вы упомянули ранее, что в джазе немалую роль играет импровизация. В одном интервью вы сказали, что импровизируете «для развлечения», чаще всего в романсах. Речь о классической вокальной музыке или о произведениях современных композиторов?
– Нет, какая может быть импровизация в академической музыке? Там, дай Бог, вообще сыграть, что написал автор, и я не имею в виду только нотный текст, я говорю обо всех ремарках. Раньше не было звукозаписи и единственной возможностью передать исполнителю свои намерения – записать в нотном тексте все указания. Правильно их прочитать, понять, что за ними стоит – вот задача академического музыканта.
Я импровизирую исключительно в аккомпанементе городских, старинных и современных романсов. Дело в том, что это особая школа эстрадного аккомпанемента, где в нотах, как правило, записана примитивная схема – три аккорда, играть которые довольно скучно и даже бессмысленно. Поэтому традиция импровизации в этих произведениях действительно существовала.
Из тех фигур, которые мы знаем, аккомпаниатор Александра Вертинского – Михаил Брохес, Клавдии Шульженко аккомпанировал Цфасман, сам Дунаевский прекрасно владел этим искусством, а также замечательный Давид Ашкенази, отец Владимира Ашкенази. Это буквально штучные исполнители.
В городском романсе все зависит от текста. И если в каком-нибудь печальном романсе ты играешь импровизацию в духе концерта Рахманинова, то это полный, как говорится, когнитивный диссонанс. Поэтому это только опыт, этому не учат. К счастью, есть записи Давида Ашкенази и Вертинского с Брохесом.
«Классика встречается с джазом», или Основы джазового пианизма в «Гнесинской десятилетке»
– Вы говорили, что не записываете свои импровизации и каждый раз придумываете что-то новое. Не просыпался ли в вас дух композитора? Не хотелось ли написать свою транскрипцию?
– Слушайте, меня уговаривают записать то, что есть. Если, не дай Бог, объявят следующую пандемию, то запишу. Но, надеюсь, обойдемся без нее.
– Исполнителям бывает очень трудно перестраиваться между джазом и академической музыкой. В чем, на ваш взгляд, основная сложность?
– Академическая музыка – это прежде всего строгость, дисциплина, а джаз этого не предполагает. В нем не обязательно строго выигрывать пассажи, можно придумать какой-то свой, который наиболее удобен, поэтому академическая музыка – это стержень, это та школа, которая держит в форме.
Если ты от этого отходишь, начинаешь играть только эстраду, только джаз, через какое-то время к академической музыке тебе вернуться очень сложно, практически невозможно. Совершенно разные манеры.
Я этого стержня и придерживаюсь, но каким-то отклонениям, заплывам в сторону джаза, которые случаются не так часто, я всегда рад.
– Значит, джаз проще исполнять чем академическую музыку?
– Нет, это просто разные манеры. Для джаза нужно совершенно другое, например, очень хорошее чувство ритма, которого порой не хватает академическим музыкантам. И, конечно же, нужно умение импровизировать. Джазовые музыканты очень много слушают, поэтому необходим очень хороший слух, чтобы сразу воспринимать и быстро реагировать. Это тоже воспитание, но в другом направлении. Мастеров, которые умеют это сочетать очень мало. Я к ним не отношусь.
– Получается, из джаза в классику перейти сложнее, чем из классики в джаз?
– Пожалуй, да. Хотя можно открыть интернет и посмотреть как Чик Кориа играет концерт Моцарта.
– Что для вас сложнее: исполнять сочинения, которые у всех на слуху, или играть музыкальные «новинки»?
– Для меня проще играть те сочинения, которые мне нравятся. Если это сочинение мне близко, тогда я буду играть его с удовольствием, хоть пятьдесят раз подряд.
– В Саратове недавно прошел фестиваль современной музыки, и еще не угасло впечатление о представленных музыкальных «новинках». Приходилось ли вам исполнять музыку авангардных течений, где нужно препарировать рояль, дергать струны? И как вы к ней относитесь?
– Да, я играл такую музыку. Были сочинения, где приходилось вкручивать болты в струны, пользоваться спецэффектами. Неважно используются ли в произведениях элементы препарированного рояля, потому что главная задача музыки – передать слушателям чувства, эмоции, состояние. Если это происходит, если в ней есть красочность, эстетическая сторона, то музыкальный язык, которым это все выражается, становится вторичным для меня.
– А в чем заключается главная проблема в ее исполнении?
– У нас есть огромная пропасть между композиторами и слушателями. Любой концертный зал зависит прежде всего от сборов и публики. Очень сложно заманить публику на современный репертуар, потому что люди боятся этого.
Тот путь развития, который прошла музыка, очень отдалил современных композиторов от широкой публики. Об этом писали еще в начале двадцатого века. И сейчас образовалась такая пропасть, что широкому кругу слушателей сочинения подобного рода не становятся, к сожалению, понятны и известны, хотя среди них есть чрезвычайно достойные.
Но есть еще и другая сторона. Дело в том, что композиторы – это зеркало эпохи. В своем творчестве они отражают происходящее вокруг, а публике иногда хочется отвлечься от этого. Придя на концерт, слушатели желают, чтобы им рассказали, что есть любовь, есть прекрасное. Мне кажется, что у людей присутствует подсознательный страх услышать опять этот ужас, от которого они бегут, еще в большей концентрации. Эта боязнь и останавливает.
– Концерт приурочен к столетию российского джаза и очень символично, что один из основоположников советского джаза ваш однофамилец – известный дирижер Иосиф Вайнштейн, который к тому же большую часть жизни работал в Ленинграде. Не приходится ли он вам дальним родственником или это все-таки удивительное совпадение?
– Мой дедушка, который является носителем фамилии Вайнштейн, родом с Украины. В последний день перед наступлением фашистских войск, его пятнадцатилетнего мама отправила с группой старшеклассников. Они пробирались полями, потом был год скитаний, а затем он решил: либо умрет от голода, либо пойдет на фронт защищать Родину.
В шестнадцать лет он пошел на фронт, а когда вернулся обратно домой кроме скромного обелиска на окраине города, что в этом месте было расстреляно семьдесят тысяч евреев, ничего не нашел. Поэтому связь с родственниками с этой стороны потеряна.
Мне дедушка говорил так: «Вот спроси, если они выходцы с Украины, значит это наши родственники». Поэтому я не знаю, родственник мне Иосиф Вайнштейн или нет.
– В наши дни открывается все больше учебных заведений, где обучают искусству джаза. В последние десятилетия слишком чувствуется увлечение российской публики этим музыкальным направлением. Среднестатистический слушатель между романсами Глинки и песнями Луи Армстронга выберет второго.
– А я не уверен. Давайте спросим, а потом проверим. Оставим этот вопрос открытым.
– Не кажется ли вам, что джаз постепенно поглощает классическую музыку? Концерты джазовой музыки чаще всего аншлаговые.
– Я рад за джаз, если в Саратове так. В Петербурге наоборот. Там на концертах академической музыки больше слушателей.
Тем не менее, эти два направления не массовые. Они элитарные. А наша самая главная задача как исполнителей – поддерживать группу людей, которая этим живет, чтобы этот ручеек продолжал течь и питать все вокруг.
Беседовала Людмила Бузаджи