Участник Международного конкурса пианистов, композиторов и дирижеров имени Сергея Рахманинова, пианист Антон Яшкин — о конкурсном опыте, профессии, искренности в музыке и любви к публике.
— Антон, вы помните, когда впервые услышали музыку Сергея Рахманинова? Как это было? Какое впечатление она произвела на вас?
— Это было очень давно, в детстве. Я поехал во Владимир, где концерт давал Денис Леонидович Мацуев. Я слушал концерт, мне было интересно, и в какой-то момент меня начало пробирать, смотрю в программу — Рахманинов. Внутри меня возникли мысли: а как это, а что… С этого момента я начал просить своего преподавателя играть Рахманинова.
Помню, первой пьесой композитора в моем репертуаре была «Пьеса-фантазия» соль-минор, потом на конкурсе я играл «Итальянскую польку». С этого началось мое знакомство с Рахманиновым, а в сознательным возрасте я очень сильно на него «подсел». Зачитывался его письмами, переслушивал, перечитывал бесконечное количество раз.
— Вы так увлеченно рассказываете, что эта страсть и трепет передались и мне. И я рискну задать вопрос, возможно, он и прозвучит весьма самонадеянно. Можете ли вы попытаться выразить словами, что вас так трогает в музыке Сергея Рахманинова? Почему она так дорога вам?
— Очень трудно… Это некое ментальное воздействие сразу, через душу. Может, я тоже весьма самонадеянный, но мне по душевному складу — и как человеку, и как музыканту — эта музыка настолько близка, что в ней чувствую себя, как в своей собственной, понимаете. Эти бесконечные широкие мелодии, фактура, непомерные подъемы на кульминацию, огромное дыхание. А в миниатюрах — умение поймать настроение, умение рассказать в коротком периоде историю, очень глубокую и значащую. Сергей Васильевич был очень благородным человеком, и это отражается в каждой ноте.
Есть вопрос — какой ваш любимый композитор? Тут даже трудно сказать, что Рахманинов — мой самый любимый композитор, он композитор, который является частью моего музыкального восприятия. Я не могу представить, что я бы не играл Рахманинова, не слушал Рахманинова.
— В вашей конкурсной программе есть особенное для вас произведение, которое давно хотелось исполнить на большой сцене, для публики — и вот такая возможность появилась?
— Всегда в моей программе на любом конкурсе есть центральное произведение, то есть произведение, максимально меня раскрывающее. И на этом конкурсе, конечно, такое сочинение есть — это Первая соната Рахманинова. Прекрасная, просто гениальная соната. Она полностью выражает музыкальный язык Сергея Васильевича.
Я очень много раз пытался к ней подступиться, но поводов не было. Ставить ее в концерт не всегда логично, потому что она одна занимает целое отделение, а еще в какой-то период я очень много играл Листа и был погружен в его произведения. Поэтому я очень обрадовался, что можно включить Первую сонату, это огромный стимул — просто ее выучить.
Это сочинение нравится мне от первой до последней ноты, это просто колоссальная музыка, и я надеюсь, что у меня получится серьезно ее сыграть. Как я слышу и хочу, чтобы она прозвучала.
— Если бы стало реальным взять урок у Сергея Васильевича, сыграть ему — решились бы?
— Ох-ох-ох… Просто поговорить с ним… Пообщаться, послушать, как он играет вживую. Поиграть ему… — это, конечно, страшно, но это было бы неоценимое удовольствие!
Сергей Рахманинов: “Интерпретация зависит от таланта и индивидуальности”
— Три года назад вы принимали участие в Конкурсе имени Чайковского. Я была почти на всех выступлениях пианистов, общалась с людьми, и могу сказать, что вы понравились и запомнились многим. Вы сыграли только в первом туре, но я думаю, что публике хочется услышать вас снова, услышать ваше развитие, ваш музыкальный рост. Мои слова — мысли и наблюдения благодарного слушателя, а как вы чувствовали себя после конкурса, на котором удалось сыграть только в первом туре? Переживали потом?
— Когда готовишься к конкурсу, надо точно понимать, что конкурс — это не совсем концертное выступление. Здесь важную роль играет ряд факторов: восприятие жюри, как они слушают, бесконечное число факторов. Закалка характера; в первую очередь, показ стабильности, показ того, что ты умеешь. Мастерство, некое представление себя. Концерт — это творческий процесс, где вся ответственность на тебе и в твоей власти: либо тебя публика принимает, либо не принимает.
Когда я готовился к Конкурсу имени Чайковского, я прекрасно понимал, что это будет поэтапно: первый тур, второй и финал. И на каком этапе я уйду — это не в моей компетенции. Моей задачей было максимально реализовать свои возможности, свою подготовку, то, что я хочу показать.
Первая реакция была естественной — я расстроился: столько усилий… Но с другой стороны, как сказала мой профессор, главное — с достоинством уходить. Можно сыграть удачно и запомниться, это все равно очень большой опыт. А во-вторых, это Конкурс имени Чайковского! Я всю жизнь относился и отношусь к нему как к последнему и, пожалуй, самому серьезному конкурсу в жизни пианиста, который он должен пройти. И если все сложится благополучно, это дает большие возможности дальше спокойно играть и заниматься делом твоей жизни.
Поэтому конкурсы — это в первую очередь соревнование, и это не надо отрицать. Это соревнование, и, как любое соревнование, требует подготовки, определенных качеств, конкурсных в том числе: выносливости, стабильности, стрессоустойчивости. Участие в любом конкурсе, неважно с каким результатом, предполагает работу над этими качествами. Постепенно они закаляются, ты понимаешь, какой отклик идет на твою работу, какой отклик идет на твое персоналити, и в связи с этим делаешь выводы и работаешь дальше. А там — как сойдутся звезды (улыбается).
— В конце концов, есть примеры победителей, которых недолго помнили. И есть музыканты, которые в конкурсах далеко не проходили, но их помнят, любят, и публика покупает билеты на их концерты.
— Да, конечно. Конкурс — это же просто инструмент, самый близкий, самый легкий инструмент для развития карьеры. Конкурсы такого масштаба, как Конкурс имени Чайковского, имени королевы Елизаветы, имени Вана Клиберна, имени Шопена смотрят очень много людей. После выступлений складываются какие-то отклики, реакции: нравится/не нравится. Это уже показательно.
К примеру, на Конкурсе имени Чайковского я сыграл только в первом туре, но на себе почувствовал, что люди меня запомнили. Это дает какой-то резонанс, у тебя появляется желание дальше работать, потому что раз ты запомнился — значит, в тебе что-то есть. Поэтому нужно работать.
— Помню слова одной женщины, с которой я общалась во время Конкурса имени Чайковского: «А мне понравился Яшкин — у него есть звук!».
— (улыбается) Звук — это вообще основная задача в моей работе, в моем творческом пути! Звучание… настолько бесконечная среда для творческой работы. Звуком можно заниматься бесконечно.
— По поводу соревнования. Пианист Александр Гаджиев в нашем интервью сказал, что конкурс — это соревнование с самим собой. Вы с ним согласны?
— В каком-то смысле — да. Есть такое понятие как конкурсные люди. Они очень много ездят, и у них вырабатывается иммунитет — и к стрессам, и к прочим вещам. Одно дело — ты вышел на концерт в Большом зале, другое дело, когда ты вышел в тот же Большой зал на конкурсе. Есть некая разница в восприятии самого выхода, потому что конкурс — это все-таки довольно серьезное мероприятие, и надо убирать все лишние мысли о том, что происходит на сцене, где ты играешь. Просто выходить и играть. И все.
И, конечно, есть стимул в том, что приезжают другие ребята и ты находишься в высокоуровневом музыкальном сообществе. Это позволяет не зацикливаться только на том, что ты делаешь: ты смотришь и слушаешь, как играют другие твои ровесники и не только. Конкурс — музыкальное событие, которое, на мой взгляд, должно быть в жизни каждого музыканта. Оно дает результат.
— О конкурсных людях. Предположим, идет трансляция или запись конкурса, на котором играют музыканты, за плечами которых — более десяти-двадцати конкурсов, и музыканты, до этого принявшие участие лишь в нескольких музыкальных состязаниях, а то и вовсе дебютанты. Как думаете, смогли бы определить опытных конкурсантов и новичков?
— Сложно ответить на вопрос, потому что я не очень знаю, на что буду обращать внимание. Волнение бывает у каждого, и есть какие-то намеки на то, что человек играет в первый раз на крупном конкурсе или человек уже «накатал» эти конкурсы и спокойно играет, как у себя дома. Пока не представляю, как бы я это оценивал. Кстати, очень интересная мысль, надо попробовать (улыбается).
— То есть конкурсные люди — люди, которые научились преодолевать волнение?
— Не только волнение. Есть такие… лишние мысли о том, как тебя будут воспринимать, кто в жюри сидит; а тот так думает, а этот член жюри-музыкант вот так думает. И как-то это все должно убираться, когда часто играешь на конкурсах. Ну и плюс выносливость. Программа обычно строится из расчета требований конкурса, и это не всегда бывают те произведения, которые ты бы хотел играть.
Конкурсные люди — люди, которые приспособились к таким условиям. У них редко бывают вылеты, неудачные выступления именно в рамках конкурса, потому что неудачные выступления есть у всех, и они зависят от разных факторов. Я имею в виду слет и неудачное исполнение из-за того, что ты играешь на конкурсе. Это и есть показатель.
— Вы говорите, что конкурсы — это, помимо прочего, про стабильность, закалку, умение настроиться. И эти качества развиваются. Опыт развития и взращивания этих качеств вам помогает в жизни? Или эти истории не переплетаются: жизнь — отдельно, конкурсы — отдельно?
— На мой взгляд, жизнь в искусстве и жизнь в принципе не могут быть разделены. Занятия музыкой формируют качества, поводов развивать которые вне занятий ты бы не получил. Что мне дает опыт конкурсов… спокойствие дает, наверное. И понимание того, как все строится, по каким принципам, оно и в жизни то же самое. На работе, в искусстве/ не искусстве, бизнесе/ не бизнесе есть одинаковые пункты — нужны целеустремленность, доля уверенности в себе, понимание того, что ты можешь.
Помню, как мой профессор задала вопрос студенту, который собирался на конкурс. Она спросила: «Чем ты можешь привлечь внимание?». А ведь это тоже нужно понимать: твои сильные и слабые стороны. А где, как не на конкурсах, ты их будешь понимать, узнавать? Потому что не бывает совсем универсальных пианистом. Универсальный пианист — довольно странное понятие, которое иногда в моей жизни возникает, когда мне говорят о ком-то, что вот он — универсальный пианист. Для меня это немного непонятно (улыбается).
Профессия — часть нашей жизни, мы в ней развиваемся так же, как люди развиваются в других специальностях и сферах. У нас вырабатываются определенные качества: стрессоустойчивость, умение контролировать свои эмоции — очень ценные качества в жизни. Как и умение контролировать эмоциональный поток и передавать его. Как мы выходим на кульминацию — это темперамент, он развивается.
Плюс нужен огромный кругозор, эмоциональный в первую очередь, потому что нужно понимать, что есть эмоция и как ее нужно показывать, понимать сценически, артистически; при этом ты можешь никогда не пережить подобных эмоций в жизни. Это также полезно, потому что мы же живем в обществе, а общество живет с эмоциональными потоками. Такой опыт помогает и в общении с людьми, и с налаживанием контактов, и в принципе серьезно развивает твою личность.
— Вы считываете, чего публика ждет от вас в конкретный момент выступления? Находясь на сцене, чувствуете контакт с людьми, энергетический обмен?
— Да, конечно! На самом деле, можно определить, есть ли у тебя контакт с публикой. Ты можешь выходить и играть, тебе кажется, что ты все делаешь, но зал не реагирует, потому что ты играешь «в себя». И это тоже дает опыт, ты понимаешь, что можешь с первых звуков чувствовать, что нужно играть именно так, подавать музыку именно так. Ты чувствуешь, что в данном контексте, в данное время можешь себе это позволить.
Контакт с публикой — довольно серьезная тема, ведь мы все играем для кого? — не для себя. Мы играем для людей. Соответственно, мы должны очень точно и качественно передавать, чем наполнена музыка, которую мы исполняем, чтобы люди понимали, зачем они пришли.
Помню, после классного вечера моего профессора Наталии Владимировны Трулль мы обсуждали выступления, проводили работу над ошибками. Я играл произведение Листа, Легенду «О Святом Франциске, проповедующим птицам». К нам подошла женщина и говорит: «Я сижу, и в какой-то момент вокруг меня будто летают птицы. У меня даже прошла головная боль. Таблетки не помогали, а после концерта вся боль исчезла!». Вот это и есть, на мой взгляд, самое ценное, что ты можешь получить помимо работы над музыкой.
Ты можешь получить этот обмен, когда ты отдал — и тебе люди возвращают энергию с положительными эмоциями. Это и есть стимул, чтобы дальше заниматься. И, конечно, важный стимул — любовь к музыке.
— Если бы проводили опрос на учреждение новой премии в музыкальных конкурсах, какую премию вы бы придумали?
— Я бы давал премию за искренность в музыке. За любовь к музыке. Очень часто слышно, точнее, практически всегда, как человек относится к музыке. Можно иметь хорошую школу, можно иметь хорошую базу, ты можешь делать все правильно, как написано. Ты даже что-то даешь в этой музыке… Но иногда это прикрывается школой…
Мой профессор делилась впечатлениями о своей работе в качестве члена жюри. Она рассказывала, что порой пианист исполняет произведение, которое она сама играла бы совсем не так. Но это хорошо, потому что убедительно. И всегда видно, что человек искренне и правильно все делает.
А бывает, что пианист играет все абсолютно точно, играет все ноты — не придерешься… но не убеждает. Вот поэтому я бы включил эту премию — за искренность и любовь к музыке. Потому что все, кто занимаются музыкой, должны ее любить, иначе трудно ей заниматься. Искренности в музыке, искренности к тому, что ты делаешь, как ты это выражаешь — вот этого хочется.
— Класс вашего профессора Наталии Трулль можно назвать «звездным». Среди учеников Наталии Владимировны — лауреаты престижных международных конкурсов, в их числе — Ева Геворгян, которая также участвует в конкурсе имени Рахманинова. Вам это помогает — то, что на сцене будут «свои», или прибавляет еще больше ответственности и волнения? Или вы вообще об этом не думаете, насколько возможно об этом не думать?
— В последнее время я отошел от мысли, что есть конкурент, нужно волноваться и делать лучше, чем он. Приехали музыканты, половину из них я знаю. Какой смысл переживать и волноваться? Я должен сделать то, что я должен сделать, моя задача — максимально реализовать свои возможности. У нас очень много ребят из класса участвуют в конкурсах и выигрывают, и это всегда вызывает радость: потому что это наш класс. А как на конкурсе будет — так и будет. Я буду рад любому результату, и мне хочется, чтобы наш класс всегда играл так, как он может играть. А ребята у нас все талантливые, поэтому хочется, чтобы все максимально реализовали себя.
Волнение есть только от самой подготовки, когда понимаешь, что тебе много чего нужно делать — и это надо делать. На конкурсе волнение присутствует, но не носит панический характер, от него не должно теряться ни качество, ни внутреннее состояние. Поэтому я буду только рад, если все у нас будут играть, как могут. А могут хорошо.
— Если бы у вас была возможность заказать у любого из живущих и живших композиторов сочинение, написанное специально для вас, к кому бы обратились?
— Это вполне решенный вопрос. Рахманинов, Лист, Шуберт и Бетховен. И, конечно, Бах. Думаю, любой пианист хотел бы поиграть произведение, написанное для него Бахом.
— А если бы в скором времени записывали диск, из какой музыки он бы состоял?
— У меня есть мечта записать поздние сонаты Бетховена, есть мечта записать те пьесы Листа, которые я считаю невероятными. Я всегда хотел записать концерты Рахманинова, Листа и, возможно, Второй концерт Брамса. Из сольных произведений — обязательно прелюдии Рахманинова (циклами) и Этюды-картины. И Первую сонату.
— Антон, как думаете, какая вы тональность?
— Я думаю, минор. Но минор бывает разный. Это хороший вопрос, потому что у Рахманинова основные масштабные произведения — они все в миноре. Три симфонии — в миноре, пять концертов — все в миноре. Я все-таки отношусь к положительно настроенному типажу, но мне свойственно тяготение к минорным тональностям.
— Может, потому, что у минора больше возможностей?
— Да. На мой взгляд, любые печальные и не очень положительные события нашей жизни помогают нам развиваться. Все люди закаляются, развиваются в страданиях и трудностях. Конечно, страдания бывают разные, в любом случае, когда у человека все хорошо, ему не свойственно развиваться в ускоренном темпе. А вот когда сжимается вокруг тебя все — вот тогда ты начинаешь усиленно работать.
Я говорю о своем опыте, о наблюдениях из своей жизни. Вообще все печальные, напряженные эмоции наиболее сильно отпечатываются на нас. Нас трогает и заставляет испытывать сильные эмоции именно минор.
— Что бы вы пожелали себе в послании, которое прочтете через пять лет?
— Я бы себе пожелал продолжать накапливать эмоциональный опыт и следить за своим внутренним состоянием. Когда человек играет, слышно, что он имеет внутри и о чем он может рассказывать. И мне бы хотелось продолжать расти и развиваться.
У меня не стоит амбициозного карьерного пункта: вот я хочу через пять лет играть в Карнеги-Холл, колесить по миру, играть сто пятьдесят концертов в год — нет. Я хочу пожелать себе в этом письме становиться музыкантом, иметь цель развиваться в профессии. Потому что это бесконечное поле, которое, если все правильно делать, приносит очень большие плоды. И пожелаю себе не разочаровываться.
Беседовала Татьяна Плющай