
В Королевском оперном театре в Мадриде с минувшей пятницы идет новая постановка «Турандот» Пуччини, которую впервые поставил прославленный американский визионер театра Боб Уилсон.
Много лет назад Уилсон поставил практически совершенный спектакль по другой ориенталистской опере Пуччини – «Мадам Баттерфляй», который еще сравнительно недавно шел и в Большом театре. И вот новое обращение мастера к опере с восточным сюжетом.
Королевский театр в Мадриде переживает сегодня не лучшие времена и отчаянно борется с барселонским Лисео и валенсианским Дворцом искусств за звание лучшего оперного театра страны. Но тем не менее здесь явно не хватает денег для лидерства, а главное, публика в Мадриде крайне консервативная. Здесь предпочитают что-нибудь старое и костюмное, чем передовое.
Особенно пытался встряхнуть мадридский театр покойный Жерар Мортье, при котором здесь шли спектакли того же Уилсона, Дмитрия Чернякова, Питера Селларса с Теодором Курентзисом за пультом. Но именно борьба с консервативными традициями этого театра довела Жерара до ухудшения его здоровья.
Кстати, и премьеру «Травиаты» Уилсона в Мадриде сразу отменили после увольнения Мортье, потом ее показали в Линце, а потом у нас в Перми.
После этого в Мадрид позвали опытного театрального менеджера Хуана Матабоша, который долго правил в Лисео и в ус не дул. Теперь он крутится как уж на сковородке, пытаясь и угодить консервативной публике, и не прослыть интендантом, у которого совсем нет свежих идей. За второй пункт и отвечала новая постановка «Турандот», которую, как принято сегодня, осуществили совместно с Торонто, Хьюстоном и Вильнюсом.
После отмены постановки «Травиаты» у Уилсона было сложное отношение к этому театру. Но, тем не менее, спектакль у него получился необычный и интересный. Часто именно его формализованный подход к материалу дает неожиданный эффект.
Мелодрамтизм, который был так свойственен Пуччини, исчезает, а герои превращаются в живых людей, чья душевная теплота неожиданно принимает невиданный на оперной сцене размах. «Мадам Баттерфляй» никто лучше него и не поставил. В первую очередь потому, что большой знаток восточных театральных ритуалов, Боб стремится уйти от иллюстративного ориентализма в сторону аутентичных образов, которые скорее выглядят нашими сновидениями о Японии и ее людях.
Другое дело сказочный, былинный Китай в Турандот. Он изначально должен быть лишен псевдоориентальности, но сколько я видел версий «Турандот», постановщики обычно всегда скатываются либо к халатам с китайского рынка, либо временам маоизма и хунвейбинов. А иногда, как в спектакле Франчески Замбелло в Большом театре было и то, и другое.
Пуччини старался не уезжать далеко от Торре дель Лаго, где у него была его любимая охота на водоплавающих. Китай в его музыке – и есть сон и мечта человека европейской цивилизации о далеких странствиях. Пуччини в «Турандот», наверное, наименее мелодраматичный, да и наконец в его музыке слышно, что на дворе XX век, но постановщикам во всем мире почему-то так нравится идея, что редкая мегера Турандот внезапно меняется к лучшему, увидев самоубийство рабыни Лю. С какой стати?
Спектакль Уилсона оказался как никогда связан с музыкальной стороной постановки. Давно я не слышал таких средних оркестра и хора. Хор еще и не пытается чисто выполнить поставленные мизансцены.
Дирижер Никола Луизотти старается расчистить музыку, выявить в ней детали, которые утопают обычно в плотном оркестровом звучани. Это приводит к странному эффекту: музыка, лишенная пылкой итальянской душевности, с одной стороны заставляет услышать ее как-то иначе. С другой – звучит холодно, отстранённо, а местами и равнодушно.
Под стать этому и солисты. Вагнеровская примадонна Ирен Теорин, вечная Изольда и Брунгильда, чья «Турандот» всегда звучит остро и мощно, но от нее веет скорее скандинавским холодом. И тенор Грегори Кунде, который еще недавно совмещал трели Россини с драматизмом Верди, в партии Калафа выглядит тоже несколько замороженным, хотя его свободные верха делают его абсолютным фаворитом вечера. Давно я не слышал такого «Nessun dorma», чтобы не было страшно за тенора.
Вообще в этом составе верхние ноты, которые у Пуччини вечная загвоздка для исполнителей партий Турандот и Калафа, выглядят самой простой проблемой.
К сожалению, на этом список хороших певцов заканчивается. И сразу ощущается бюджетный дефицит театра. Иоланда Ауянет в партии Лю произвела странно впечатление, все время приблизительное пение, блекло выглядел и Андреа Мастрони в партии Тимура.
Но вернемся к человеку, который сделал этот спектакль. Как я уже заметил, постановка сочеталась с музыкальным исполнением, в ней тоже было много холодного отстранения, невероятной красоты графичных мизансцен. От исторического Китая в спектакле остаются только воины в традиционных костюмах, которые сегодня скорее выглядят инопланетными пришельцами. Уилсон тщательно подчеркивает музейность этих персонажей, они становятся настоящими живыми статуями.

Многие китайские мотивы даны легким штрихом и намеком. Вот министры, мечтающие о тихом прудике с бамбуком, все время подпрыгивают на месте, пластикой напоминая китайский танец из «Щелкунчика» Григоровича. Их руки и головы трясутся непрерывно, испанские артисты с честью выходят из ситуации, когда надо петь и все время шевелиться. Или император в роскошном халате парит над сценой, недаром все называют его «сын неба». Альтоума поет, кстати, знаменитый в прошлом россиниевский тенор Рауль Хименес.
Конечно, самые тонкие и красивые сцены – моление луне, когда свет, зарождающийся вместе с музыкальными пианиссимо белой полосой на бледно-голубом экране, расцветает на форте сияющим диском небесного светила. Но это в первом акте оперы. Вообще, главный цвет спектакля – редкий для Уилсона ярко-красный. Уже до начала представления вас встречает огромная кровавая Луна на алом фоне.
Спектакль Боба – о торжестве женского начала, зависимости женской природы от мифологем прошлого (как в арии Турандот из второго акта), лунных циклов, власти, к которой сегодня в эпоху #metoo стремятся женщины.
Поэтому погибает белоснежная и чистая Лю, как образ жертвенной женщины прошлого. Необычно решена сцена смерти. Она связана с текстом, который поет Тимур над трупом рабыни, редкий пример такого использования нарратива для Уилсона. Пока Тимур поет о том, как он бы еще не раз прошел с Лю рука об руку, она уводит его в иной мир. Они освобождают сцену кровожадной женщине.
Алая Турандот весь спектакль ведет дуэль с белоснежным Калафом. Уверенность в своей правоте, следование раз и навсегда рожденной схеме мужененавистницы, приводит к полной атрофии чувств. Лучшее положение для Турандот – на выезжающем высоко над сценой балконе, она царит над миром, сама как кроваво-красная луна. В момент состязания с принцем на заднике появляются устрашающая картины двигающихся нейронов мозга. Ничего так не хочет Турандот, как победить.

Будто материализовавшись, нервные окончания превращаются в дикий лес переплетенных лиан, среди которых потерялся Калаф во вступлении к своей знаменитой арии. И только его чистая песня заставляет сгинуть эту страшную массу. Но победить принцессу ему все равно не удается. И в финале он растворяется в темноте вместе с толпой, поющий вроде бы о счастье.
Но в сознании Турандот счастье выглядит иначе. Она одна на авансцене, а красный задник разрезает белоснежная игла. Рядом с современной Турандот нет места для равного мужчины. Вечный уилсоновский синий цвет, который, как считал Гете есть «волнующее ничто», меняется на алый цвет Турандот – цвет стремления к вечной молодости, идеальное удовлетворение для глаз.
Такой феминистский финал оперы Пуччини сегодня выглядит не просто актуальным, а совершенно идеальным. Почти двадцать лет назад в “Баттерфляй” главная героиня ради мужчины пригвоздила себя кинжалом, точно бабочку булавкой. Сегодня Турандот пригвождает весь мужской мир белоснежной иглой.
В марте «Турандот» можно будет увидеть в Вильнюсе, а в апреле и мае в Амстердаме будет последний раз показана постановка «Баттерфляй» с нашей Еленой Стихиной в главной партии. Выбирайте сами, куда ехать. Но сны Уилсона о Востоке были и остаются серьезным поводом пересмотреть эти оперы Пуччини.
Кандидат искусствоведения, защитил диссертацию об особенностях режиссерских решений в рамках летних фестивальных постановок на примере Зальцбургского фестиваля конца XX – начала XXI в.в.
Опубликовал более тысячи статей о музыке и музыкальном театре в ведущих российских изданиях. Вел авторскую программу «Человеческий голос» на радио «Эхо Москвы». Сотрудничал с программой «Вести» телеканала РТР.
Был членом жюри международных вокальных конкурсов в Марселе, Риме, Марманде (Франция), Буссето-Парме («Вердиевские голоса»). Неоднократно был членом экспертного совета и жюри Национального театрального фестиваля «Золотая маска».
С 2002 по 2009 года возглавлял отдел творческого планирования Государственного академического Большого театра России. С 2009 года – советник президента Московского международного дома музыки.
Автор книги «Дмитрий Черняков. Герой оперного времени». Книга вошла в лонг-лист премии "Театральный роман-2018".
Ведущий видеоблога «Сумерки богов» на YouTube и в Telegram.
Автор популярного оперного лектория и цикла выездных лекций (Берлин, Париж, Зальцбург, Экс-ан-Прованс и др.)