
В «Новой опере» исполнили Мессу Антона Брукнера.
Концерт в театре, далеко не первый с музыкой великого австрийца, приурочен к 200-летию со рождения композитора. Из нескольких месс Брукнера выбрали Третью, мессу фа-минор для солистов, смешанного хора и оркестра. За пультом стоял Филипп Чижевский. Он не впервые исполняет Брукнера в «Новой опере», но Мессой прежде не дирижировал.
В 1867 году, после успеха предыдущей Мессы ре минор, Брукнер получил заказ написать еще одну мессу для придворного оркестра. Новый опус был отвергнут как непригодный для исполнения. Тогда Брукнер на свои средства нанял оркестр и спустя пять лет после создания, в 1872 году, Месса была исполнена.
Но и тогда не обошлось без проблем: репетиции, как вспоминают современники, были непростыми, а дирижер в последний момент отказался, и Брукнер сам управлял оркестром. Мало того: эта Месса «так и осталась неисполнимой для «обычной» церковной музыки и была зарезервирована для тех немногих мест, где в распоряжении были лучшие певцы и оркестровые музыканты». Есть даже мнение, что музыка объемом и масштабностью довлеет сама себе, затмевая сакральные слова.
Конечно, Брукнер, очень религиозный человек, не ставил такую задачу. Просто его христианское чувство было так непосредственно и так глубоко, что для музыкального воплощения понадобились тотальные средства. В том числе такие, от которых, как сказал знакомый музыкант, у струнных руки отваливаются, у духовиков садятся губы, а хористы выплёвывают связки. Да и вообще, помнил ли автор музыки, что духовикам в оркестре нужно иногда дышать? Это, конечно, преувеличение, но доля истины есть: Брукнер ставит задачи, технически часто близкие к невыполнимым. Не случайно Мессу при жизни Брукнера отказывались играть.
Торжественное благоговение перед темой Мессы у композитора выражено практически в перманентном экстазе. Иногда он грустен, иногда наоборот, но это экстаз. На него нацелены оркестровые средства, начиная со старинной символики тональностей, (например, фа-минор – «оплакивание умершего, стоны страданий на могиле» а ре-бемоль мажор – ликующий «ключ божественного») и кончая повторениями коротких периодов, кажущихся иногда банальными.
«Кажется, что Брукнер как будто говорит слушателю: «Да, мы уже беседовали об этом, но, понимаете, оно опять пришло мне на ум, и вот что я хотел ещё сказать…»
Замечено было о его симфониях, но и в Мессе такое есть. Так Брукнер мыслил в принципе. Его можно обвинять в тривиальности, но это неправда: тривиальность автор использовал нетривиально. И у него даже пиано и пианиссимо воспринимаются как подготовка и предчувствие великой трепетности, то есть — для композитора — форте и фортиссимо. Хотя Месса и начинается тихо, задача автора, кажется, была в том, чтобы один апофеоз, тревожный или ликующий, переходил в другой.
В сущности, музыка состоит из череды сильных громкостей, в которых голоса оркестра и хора взмывают вверх, пиано служат музыкальными связками, а короткие реплики четырех солистов – точками опоры и узлами структуры. При этом финал Мессы, когда хор провозглашает «dona nobis pacem», неожиданно тихий. Молитва о мире как будто растворяется в воздухе. Страсти жития Христа улеглись, великое свершилось. Или свершится. Вот такая «блаженная элегия», в которой тотальные атаки меди служат истовой набожности автора.
Сильный тенор Алексея Неклюдова и звучное сопрано Елене Гвртишвили из Молодежной оперной программы Большого театра выделялись на фоне более скромного вклада меццо Гаяне Бабаджанян и баса Алексея Антонова. Кстати, чуть ли не единственное в Мессе развернутое пение тенора в Credo,о воплощении Бога сопровождалось выразительным диалогом солирующей скрипки (Максим Гуреев) и солирующего альта (Павел Безинский), причем
«солист и хор тут поют в метре, а солирующие инструменты аккомпанируют в синкопах, то есть «против ритма».
Строгость канона и пышность переживания у Брукнера сочетаются естественно и можно сказать, неотвратимо. Филипп Чижевский, пожалуй, сделал больше упор на строгость, чем на пышность, и это правильно: вопль и так неизбежен, достучаться до небес и так получится, ведь у Брукнера иной раз (например, когда Воскресение, et resurrexit) прописано не просто «crescendo», но и «sempre crescendo».
Дирижер уверенно провел музыку через преображения сонатной формы, объемные фуги, отсылки к григорианским напевам, энгармонические пульсации, интервальные скачки, полифонию и прочие премудрости партитуры. И было видно, что дирижировать часовой махиной с двумя хорами и впрямь большое физическое усилие, с которым маэстро вполне справился,
Громкость иногда приносила сюрпризы: разобрать слова латинского текста часто не удавалось, царил этакий благочестивый гул. Но так писал Брукнер. Таков был его способ личного переживания веры. Искусно-сложные хоры, когда переклички голосов образуют смысловые «арки», обозначающие вселенское начало мистерии, хорошо удались хоровикам Новой оперы. Впрочем, хор театра давно известен своим качеством.
Эту музыку любили Лист и Брамс, современники композитора. Своей «безапелляционной» Мессой и не только ею, Брукнер утверждал право на горячность личной веры, на духовное целомудрие, противопоставляя ее нарастающему скептицизму и позитивизму своего времени. Он, как и Бах, был уверен, что музыка может общаться с небом напрямую. Так ли это, решать – в конечном итоге- уже не музыкантам, а слушателям. А они судя по аплодисментам, были согласны.
Перед концертом Чижевский рассказал о Мессе и почему он ее любит .
— Каким вам видится Брукнер в истории музыки?
— Брукнер писал в строгих формах, использовал канонические конструкции , но расширенные до гигантских масштабов. В мессах часто хор и оркестр звучат как большой орган. Вся его музыка религиозна и сакральна, как и у Баха. Молитва написанная крупными, широкими мазками. Брукнер честный и скромный мастер. Он смиренен пред Творцом.
— Есть ли в партитуре Мессы что-то необычное для XIX века? непривычное для исполнителей тогда?
— Всё творчество Брукнера необычно своим гигантизмом и крайне неудобно для исполнителей. Его музыку физически сложно играть. Он настолько «всеобъемлющ», заполняет всё существо, а что делать со всей этой «махиной»? Далеко не всегда ясно. Думаю, и сам Брукнер не всегда отдавал себе отчёт в этом…
— Почему вы выбрали именно эту Мессу?
— Это предложение Антона Гетьмана и театра «Новая опера», которому я очень рад. Буду исполнять её впервые. Месса во многом уникальна. У Брукнера особые отношения с музыкальным временем. Нет ощущения привычных критериев темпов – быстро или медленно. Нельзя же сказать о молитве, быстрая она или медленная. Это композиторская исповедь. Брукнер молится за мир.
Мессу фа минор я узнал в студенческие годы. Вообще, открыл для себя Брукнера через его симфонии, 8- ю и 9- ю. Они стали для меня настольными партитурами. И понял, что в музыку Брукнера влюбляешься по мере погружения. Она для музыканта становится его монашеской кельей. А публике нужно не слушать, а внимать, потому что слово «просветление» для Брукнера не высокий стиль, а реальность. Величие Мироздания.
— Вы говорите о молитве. Что же могут услышать агностики и атеисты?
— Не бывает неверующих людей, любой человек во что-то верит. Слушать эту музыку – как зайти в собор, чтобы любоваться фресками, например. Это делают и атеисты, и агностики.
— Месса не длинная. Вы к ней что-то добавляете?
— Нет. Есть опусы, после которых ничего не хочется, ни исполнять, ни слушать.
— Каковы особенности Мессы?
— По составу исполнителей нет изысков. В Мессе каноническое количество частей. Воскресение Христово обычно сразу громко-мажорное, как, например, у Баха в си минорной мессе.
У Брукнера радость Воскресения начинается очень тихо, как пение в алтаре, а через несколько тактов разрастается в шествие Славы. Тогда он уже не щадит хора и оркестра. Дает три форте. Слава, которой тесно на земле, она Вселенская.
Эту музыку следует исполнять максимально объективно, без «трактовок». Отойти от своего «я», насколько это возможно и тихо постоять рядом.
Майя Крылова
Музыкальный и балетный журналист. Неоднократно эксперт фестиваля "Золотая маска".