В Большом театре показали премьеру оперы Берлиоза «Беатриче и Бенедикт».
Берлиоз написал эту вещь для немецкого театра, причем сам сочинил либретто, используя шекспировские фразы и добавив свои.
От пьесы фабула радикально отличается: выпущена почти вся линия Геро и Клавдио, акцент, как видно из названия, сделан на истории комедийных персонажей: их пикировка и возникающее (с помощью дружеского обмана окружающих) любовное чувство и есть сюжет. Это не мешает наличию больших лирических эпизодов, подобно красивому дуэтному ноктюрну первого действия.
Вообще музыка Берлиоза, несколько вязкая, слегка вычурная и построенная на густой, изощренной инструментовке, полна романтического воодушевления и, как выразился дирижер Жюльен Салемкур, «вездесущих нерегулярностей». Хроматизмы, модуляции, смены ритма, нешуточный пафос, почти барочная размеренность с повторениями фактур, яркая французская мелодичность – есть всё.
Увы, именно нерегулярности, эмоциональной, не хватало дирижеру (а поэтому оркестру). Проблема в том, что Салемкур, смазавший музыкальные жанры, всё сыграл одинаково. Что тарантелла, что эпиталама, что молитва, что полифония, что лирический дуэт, что вальс – все сделано одной краской, довольно монотонной, надо сказать. Если б не изначальное, комическое, заложенное в нотах воодушевление самого Берлиоза, было бы, простите, невесело.
Занавес спектакля – старинная гравюра с парусниками, и надписями «Сицилия» и «Мессина». Место действия обозначено, но этого постановщику показалось мало. Еще долго текст, выведенный на тот же занавес, будет рассказывать о географическом положении, экономике, виноделии, истории, ликере «Бенедиктин» и часовом поясе итальянского города на острове.
Режиссер Александр Петров, видно, думает, что без разъяснений публика не поймет, в чем суть подхода. Как будто он первый, кто переносит действие либретто в иное, чем в оригинале, время. У Петрова это 1918 год, конец войны, победа Антанты (значит, и Италии) над Германией. Что касается места действия (то ли госпиталь, то ли пансионат для выздоравливающих солдат), есть прелестный спектакль Александра Тителя в МАМТе, где опера Моцарта «Так поступают все» как раз и развернута в военном госпитале. Хотя Петров ссылается на роман «Прощай, оружие».
«Именно в этой среде госпиталя, в которой, конечно, есть параллели с Хемингуэем, возникло огромное количество проявлений человеческой как бы и скандальности, и тепла, и нежности, и каких-то удивительных вещей, которых было бы трудно добиться в париках и камзолах».
На самом деле письменные предисловия на занавесе излишни, но не может, (наверно, решил режиссер) увертюра звучать просто так! Просто так не интересно будет. Надо публику развлечь. И нам сообщают, что Верди именно на Сицилии написал хор пленных иудеев для «Набукко», а футболист Месси не имеет никакого отношения к Мессине, «к сожалению».
В этом музыкальном спектакле вообще слишком много слов, до половины всего действия, Я помню, что разговорные диалоги были у Берлиоза изначально. Тем не менее на спектакле ГАБТа кажется, что перед нами не опера с диалогами, а разговорная комедия с пением. Тем более что диалоги – на русском, переписанные по-своему постановочной командой – ведутся в микрофоны. При пении (на французском) техника отключается, но на первом спектакле звукооператор еще не очень приноровился.
В защиту солистов хочу сказать, что с непривычным разговорным жанром они справились вполне удовлетворительно. А что искусственный газон во все стороны (декорации Семена Пастуха – боскетный сад, с геометрически постриженными вечнозелеными растениями типа лабиринта) мешал акустике при пении, об этом в постановочной команде мало кто подумал. Зато по боскетам удобно прятаться при розыгрышах, да и выпустить на сцену пару садовников с ножницами – для оживления картинки – можно, но почему именно в кустах ставят кровати для раненых, еще и с капельницами? Как-то странно.
Это не единственный вопрос, который у меня возник.
А так все идет своим чередом, хоть и без особой искрометности. Фланирующие дамы с букетами для солдат, в ботинках на пуговках и больших шляпах 1918 года (художник по костюмам – Галина Соловьева), кровати, которые возят по сцене туда-сюда, мотоциклист–вестник, тарахтящий под фонограмму. Белые «нимфы» в античных туниках – костюмированные участницы а-ля античность, томно танцующие, но не забывающие задрать ногу к уху, рядом с очень активным мимансом (медсестры с книксенами и медбратья с бравыми шагами), Бенедикт и Клавдио в военной форме, они на момент действия ранены, Геро в невинно-белом платье и Беатриче в конноспортивном костюме с хлыстом,.
Декоративная битва с ряжеными сарацинами, типа историческая реминисценция. «Плавающие» кусты, за которыми прячутся персонажи в сценах розыгрыша, забытые на больничных тумбочках любовные вирши и бутылка спиртного, которую медсестра отнимает у негодующего пациента. Еще одна бутылка, гигантская, ее выносят как символ виноделия. Жених с невестой приплясывают на столе.
Режиссер по пластике Альбертс Альбертс, много чего поставил, благо и повод есть, праздник встречи победивших воинов. Хор качается в унисон взмахам дирижерской палочки. Урсула и Геро пьют медицинский спирт из мензурок на лавочке.
Еще для смеха: в местном мессинском оркестре играет гобоист по имени Берлиоз. Он сперва фальшивит, а потом играет с листа. За что ему обещают написать «фантастическую симфонию». Не сам Берлиоз, автор знаменитой Фантастической симфонии, готов ее сочинить, а ему сочинят.
Из исполнителей самый органичный в комедии — Николай Казанский — Сомароне (от итальянского слова «осел»), придуманный Берлиозом пародийный персонаж-капельмейстер, по легенде – сатира автора на композитора Спонтини. Певец так смачно сыграл самодовольного олуха, для которого Берлиозом сочинена ария про сиракузское вино с оригинальной инструментовкой (три трубы, две гитары, бубен и звон бокалов) , что можно было наслаждаться каждой минутой.
Не менее колоритна Алина Черташ (Урсула, подруга Геро), с ее гомерическим меццо и манерой простодушной хитрюги. Как чудно она подыгрывала в розыгрыше Беатриче, помогая смывать с героини женскую «независимость». В итоге Шпилька (как называет свою оппонентку Бенедикт) уже не может жить без своего Фанфарона (ответное прозвище ,данное говорливому синьору). Как и он без нее.
Алина Черташ: «В Большом театре у меня есть много пространства и возможностей»
И, хотя после свадеб обоих женихов в версии Петрова срочно забирают на маневры,(снова привет моцартовской опере), мы понимаем, что семейная жизнь шпильки с фанфароном не будет скучной.
Это понимание до нас донесли (с большим или меньшим успехом) Константин Артемьев (Бенедикт) и Екатерина Воронцова (Беатриче). С комедийным началом у обоих не очень, но голоса звучали (помним о газоне из травы).
Анна Аглатова (Геро) не сказать чтобы блистала сильной актерской нежностью или, к примеру, выпукло выраженным характером (Геро у Берлиоза фактически роль-функция), но выступила гладко и улыбалась лукаво.
А Клавдио (Василий Соколов) и генерал дон Педро (Денис Макаров) по воле режиссера увлеклись фронтовыми ранами, обыгрывая их и так, и этак.
И еще: всем певицам идет форма медсестер. С большим красным крестом на груди. В Мессине живут броские красотки.
Майя Крылова