Возрожденный осенний Фестиваль Российского национального оркестра включил в программу «Песни Гурре».
Масштабное сочинение для солистов, хора и оркестра исполнили в честь 150-летия Шёнберга и не пожалели на это творческих сил. Вел вечер Ярослав Тимофеев, что уже гарантия качества. Два оркестра — РНО и Оркестр имени Светланова, хоровая капелла имени Юрлова и три хора: имени Свешникова, камерный хор Московской консерватории, мужской хор училища имени Свешникова. Дирижер Филипп Чижевский, вокалисты Екатерина Семенчук, Мария Баракова, Сергей Скороходов, Антон Бочкарев и Михаил Петренко, актриса Дарья Мороз (художественное слово).
В целом сотни участников для работы с одной из самых удивительных партитур XX века (это рекорд для Филармонии и Зала имени Чайковского, но меньше половины премьерного состава в 1913 году в Вене).
«Песни Гурре» — опус, созданный перед первой мировой войной, когда молодой Шёнберг уже примеривался к своей знаменитой реформе по линии атональной музыки и додекафонии, но еще не развернул ее тотально. («Участник финальной сцены в огромной истории музыки», сказал об авторе Тимофеев). После этого, добавил ведущий, в части своей истории в XX веке
«музыка отвернулась от публики, а публика – от музыки».
И поиски новатора Шёнберга в финале истории тем более ценны, что он был в первых рядах отвернувшихся.
На временной дистанции предвоенная оратория, с ее изощренной оркестровкой и такой же вязью фактуры, воспринимается как последний всплеск неоромантизма перед наступлением совсем не романтического времени. Приметы этого видны в партитуре.
Сказочный сюжет о любви датского средневекового короля Вольдемара к девушке Тове в замке Гурре, убийстве Тове по приказу ревнивой королевы, о богоборчестве безутешного властелина и проклятии неба за этот вызов, о Дикой охоте (средневековая европейская легенда про призраки мертвых охотников на конях и их мертвых гончих) – основа сочинения-грезы.
В России гигантская греза исполнялась всего лишь в пятый раз. Это неудивительно, если учесть масштабность проекта. Последние вторые скрипки на концерте сидели практически уже за кулисами, хоры едва поместились на задах сцены и двух боковых портиках. А ведь автор поначалу хотел сделать камерный вокальный цикл для двух голосов и фортепиано…
Чижевский, как и положено, проявил в исполнении влияние Вагнера и Малера, с их громадными составами, изощренной оркестровкой, богатейшими гармониями, тембровыми изысками, хоровым многоголосием и мистическим ночным размахом. (Дирижер упирает на то, что и Рихарда Штрауса в опусе много). Есть еще лирика немецких романтических песен.
Шёнберг, который от Вагнера взял тему и лейтмотивы великой страсти, а от Малера – масштабы Восьмой симфонии, новаторски использовал технику Sprechgesang (голосоведение между пением и речитативом). В итоге, как показал юбилейный вечер, он никому не подражает. Скорее продолжает и преображает.
Исполнять «Песни Гурре» непросто. С одной стороны, успех обеспечен: пышный любовный пафос с громкими апофеозами («роскошный замок», сказал Тимофеев) всегда трогает публику. С другой, всё не так просто, ибо, как точно замечено,
«сочинение действительно кажется сотканным из противоречий: интимно-лирическое приобретает здесь вселенские масштабы, а грандиозность стремится к камерной детализации. Все это соединяется в действии, происходящем в течение одной ночи и заключенном в величественную пантеистическую раму: начальной картине вечернего заката отвечает заключительный хор «Смотрите, солнце».
Всесилие и нерушимость установленного природного порядка образует не фон, но незыблемое основание, на котором покоится все происходящее».
Есть в партитуре нега и томление, есть юмор и восторг, изобразительность игры ветра и дрожания листьев, зримая слухом лошадиная скачка, всякие «звяки и бряки», как поют в оратории. Есть моменты предельного обострения личных чувств, от великой радости встречи до нестерпимой боли утраты. Есть места, где поют о легчайшем полете пылинок и мрак описаний мертвецов, восставших из гроба.
Мир Шёнберга то идет в экзистенциальный разнос, то сливается в космическую цельность. Гигантский плотный оркестр в какие-то моменты должен играть нежно и прозрачно. Но для дирижера оратория — прежде всего «океан буйств и эмоций», сочность звука. Парадокс? Да.
Чижевский с парадоксом справился, соединив необходимую в таком конгломерате пышность с рассудочностью эмоциональных «расстановок» и покрыв всё это декадентской красотой, заменяющей у Шёнберга чисто романтическую непосредственность.
Собрать всё в единое целое и при этом дать солистам свободно петь (то есть не заглушать вокал) – задача, которую Чижевский решил лишь частично. Были моменты, когда слух ловил дисбаланс: досадное «перекрикивание» певцами звукового океана в оркестре. Это создало трудности меццо Екатерине Семенчук (певшей сопрановую партию Тове), Сергею Скороходову (Король), поднаторевшему на вагнеровских партиях, и Михаилу Петренко (резонер Крестьянин).
Лучше всех справились Мария Баракова («густая» тембром и владеющая драмой настроений Горлица) и Антон Бочкарев (Шут), под звуки трубы и челесты цепко схвативший эксцентрический и «скачущий» гротеск эпизода. Тут, кстати, хорош был оркестр, говоривший короткими «репликами» перемен регистров, темпов и размеров.
Актриса Дарья Мороз (выразительный Чтец) стала единственной, о ком можно сказать: немецкий язык артист точно знает.
При некоторых недостатках сам факт исполнения редко исполняемого колосса заслуживает слов «большое спасибо». Есть мнение, что
«каждое исполнение оратории… сравнимо с творческим подвигом, подобным, к примеру, полной записи всех симфоний Бетховена».
Если отмечать юбилей Шёнберга, то именно «Песнями Гурре». Не концертное же исполнение оперы «Моисей и Аарон» давать. При консервативности широкой филармонической публики в таком случае были бы не овации, а массовый исход во время концерта. Тимофеев точно сказал, что в народе имя Шёнберга стало синонимом «непонятной, чуждой, неприятной музыки». А так из зала ушел всего десяток. И зря.
Майя Крылова
Музыкальный и балетный журналист. Неоднократно эксперт фестиваля "Золотая маска".