Премьера одноактного балета «Парижское веселье» прошла в Большом театре.
Чтобы получился полный театральный вечер, к постановке Мориса Бежара добавили возобновленную (она уже шла в ГАБТе) «Симфонию До мажор» Баланчина.
История отношений Большого театра и российских балетных домов с балетами Баланчина и Бежара совершенно разная.
Если Баланчин с конца прошлого века прижился на российских подмостках, то Бежар – наоборот.
Великого француза (отнюдь не адепта старины и традиции, в этом все дело) знали лишь по нечастым гастролям его труппы и по записям. Советский Минкульт опасался тлетворных влияний Запада; Юрий Григорович в бытность главой балета Бежаром не интересовался, мощный конкурент был; сменивший его Владимир Васильев планировал сотрудничество аж на целую программу, в том числе – на «Парижское веселье» с музыкой Оффенбаха, но не сложилось.
С тех пор, при прочих худруках, была тишина. И непонятно почему. У Бежара, создавшего новый тип мультикультурного спектакля, часто – на основе синтеза искусств, есть неувядающие работы. Я бы, например, взяла «Весну священную». ГАБТ решил взять «Парижское веселье».
У этого балета долгая предыстория. Сперва, в позапрошлом столетии, была оперетта Оффенбаха «Парижская жизнь». Потом, в 1938 году в Монте-Карло, возник балет Леонида Мясина, «Парижское веселье» с сборной музыкой Оффенбаха. В этом балете, годы спустя, молодой танцовщик Бежар должен был танцевать. И наконец, маститый хореограф Бежар создал свою версию, тоже со сборной музыкой, объединившую оммаж в честь старого Парижа времен Наполеона Третьего (время, когда жил Оффенбах) и ностальгию автора по своей молодости (середина двадцатого века).
Как сказал Бежар, это
«смесь личного дневника и юмористической газеты того времени».
Спектакль о передаче традиций, балет-контекст, из серии «как рождаются стихи». И свидетельство всеобъемлющей страсти Бежара к французской и мировой культуре. Где всё, начиная с кулис в стиле старинного театра с маскаронами и кончая современными балетными трико, переплетается в один грандиозный мета- и гипертекст в эстетике кабаре.
Дано: юный танцовщик Бим, рожденный, как принцесса Аврора из «Спящей красавицы», под покровительством «фей», тут – мальчиков (девять минут мужского танца без музыки) и страдающий из-за малого роста (как и сам Бежар). Он учится танцу в Париже у некой Мадам, строгой наставницы с криками «хватит жалеть свои ноги». Ее прототип – педагог Бежара мадам Рузанн.
Бим старается научиться танцу, при этом жадно впитывая краски города. И одновременно живет в мире грез, где его отец-философ существует наравне с королем-мечтателем Людвигом Баварским.
Наполеон выходит со своей императрицей Евгенией, законодательницей мод, демонстрирующей краску времени – огромный кринолин; графиня де Сегюр (автор популярных детских книг, читанных ребенком Бежаром) прохаживается рядом с Терпсихорой, поющей на пьедестале красивым сопрано, а Оффенбах собственной персоной выделывает озорные па. И пляшет Марианна во фригийском колпаке – символ страны.
Чтобы все это осознать, нужно многое знать о Франции. Как и то, что развалины домов на заднике, озадачившие публику, не что иное, как руины старого Парижа, снесенные во времена Второй империи по приказанию барона Османа. Чтобы на их месте построить нынешний Париж.
Многие детали спектакля, знакомые любому французу, кажется, ускользнули от понимания российской публики. Так что некоторую прохладность аплодисментов в финале можно объяснить тем, что люди просто не поняли, что увидели. Небольшой ликбез на тему «кто есть кто в «Парижском веселье» на сайте театра и в буклете спектакля не помешал бы.
Тем не менее, отдельные яркие работы придали спектаклю живость и терпкий вкус. Прежде всего Бим (Георгий Гусев), гибкий и трогательный, он может быть и забавным Арлекином, и печальным Пьеро.
В финале, под щемящую баркаролу из «Сказок Гофмана», герой остается один на один с громадным театральным зеркалом на сцене. И мы понимаем, что слово «веселье» в названии – лишь часть правды. Есть и парижская задумчивость.
Еще – пантомимно-разговорная Мадам, злая и добрая одновременно (Ирина Зиброва), и отец Бима в облике героя (Руслан Скворцов), и шустрый трикстер Оффенбах (Игорь Цвирко), и идеальный «аполлонический» балетный дуэт (Евгения Образцова и Семен Чудин). Да и общая картина вполне привлекательна, если не считать технических огрехов в танце мужских «фей» у колыбели младенца-будущего танцовщика. Правда, именно этот эпизод – по идее – должен бы быть безупречным: ведь каковы феи, таков и питомец фей.
***
Баланчин в Большом театре впервые был показан в 1999 году, и тогда произошла сенсация. Критики писали, что ГАБТ в конце столетия проходил проверку на подтверждение статуса. Что Большой наконец-то вошел в список серьезных музыкальных театров мира, потому что таковой театр не может не иметь в репертуаре балетов великого «Мистера Би».
«Никакая значительная балетная труппа не будет считаться таковой, если не освоит баланчинский стиль — классический танец в постгармоничную эпоху».
Да и патриотизм тоже укрепился: да, гениальный балет поставил американец Джордж Баланчин. Но ведь прежде, до того как уехать из большевистской России, он был Георгием Баланчивадзе из Петербурга.
Балет шел какое-то время, потом исчез из афиши, потом его возобновляли – до нового исчезновения. И вот снова.
Фишка в том, что любую постановку наследия Баланчина можно делать только с разрешения его американского Фонда, на афишах пишут, что все стандарты оригинала соблюдены. Для этого Фонд посылает в театры мира своих представителей, работающих с труппой. Впрочем, это неизбежная дань авторским правам, а конкретный результат бывает разным.
В России, как правило, Баланчин «обрусевает», обретая приметы нашей классики. Это тем более легко, что и тут, и там пуанты с как бы классическими па. Но, разумеется, не все так просто. В плане координации, техники, иной работы мышц, общего настроения. Нужно много репетиций и понимание, что это – иной стиль.
Пока что лучезарную и при этом четко структурированную «Симфонию» почти все 48 танцовщиков исполняют так, что нельзя не процитировать американского балетного критика Джоан Акочелла:
“Видеть смазанными баланчинские па – все равно, что слышать монолог Гамлета в виде “Быть? Не быть? Быть? Не быть?”, да еще с ромашкой в руке”.
По этой причине не называю конкретных имен: проблема общая.
Фиксация поз, ракурсы тел, энергетический посыл, беглость пуантов, надлежащая скорость, да и просто техника комбинаций (у мужчин-солистов) – надо всем предстоит еще большая работа.
Непонятно также, зачем исполнительницам поменяли цвета костюмов. В каждой части (их четыре) – свой цвет.
Ну, и чувство музыки исполнителям бы усилить, в этом балете, где изобразительности и нарратива нет, а есть пластический рассказ об опусе молодого Бизе, написавшего симфонию. Есть, как я писала ранее, танцевальная игра с темпами и ритмами, и
«это зрелище может захватить зрителя, как футбольный матч – болельщика».
Стравинский говорил о хореографии Баланчина:
«слушать музыку с помощью глаз».
А сам хореограф
«считал свои «балеты без повествования» по-своему сюжетными: на сцене взаимодействуют мужчины и женщины, а значит, неизбежен конфликт и столкновение интересов».
В общем ждем. Конфликта и столкновения. А не скучноватой манной каши, как сейчас.
Майя Крылова