Финальный концерт фестиваля «Возвращение» всегда называется «Концерт по заявкам» и не обладает концепцией, кроме желания тех или иных музыкантов играть то или иное.
Сходство финала с тематическими концертами видно в откровениях афиши, где давно написанные вещи могут соседствовать с современными опусами, экзистенциальные композиторские высказывания – с легковесной живостью, а хиты – с раритетами. Дело даже не в качестве музыки, оно бывает разным, а в чистосердечном признании исполнителей в любви, слышном в пяти номерах концерта.
Трио Леонарда Берстайна для фортепиано, скрипки и виолончели (1937) – кажется, первая сохранившаяся вещь молодого автора. Считается, что в жизнерадостно-смешливой, чуть созерцательной музыке отразилась атмосфера студенческой жизни автора в Гарварде. Это так, если иметь в виду авторскую радость узнавания многих композиторов, изучаемых юным дарованием.
Но когда виолончель Евгения Тонхи задала настроение, которое поддержали скрипка Айлена Притчина и (потом) рояль Ксении Башмет, мое воображение нарисовало панораму весеннего Нью-Йорка: блюз в летнем кафе, заповедные уголки Центрального парка, прогулки по Бродвею. Даже походку городских прохожих, шуструю или неторопливую.
В исполнении музыкантов «Возвращения» партитура и правда картинна, во многом за счет искусного переключения ритмов и скоростей: она топает, переваливается, скачет и бежит. А главное, она наблюдает за картинками, сама их создавая.
Современный каталонский композитор Альберт Гиноварт удачно назвал свой опус для трубы, скрипки и фортепиано «Разбитое зеркало» (2009). И не потому, что трио написано по музыке к одноименному телесериалу, в котором судьбы героев идут трещинами, разбиваются и склеиваются вновь. А потому, что характер композиции тут «осколочный» и «наплывный», словно камбэки в кино.
Медный духовой инструмент у Кирилла Солдатова программно доминировал над скрипкой Бориса Абрамова и роялем Александра Кобрина (когда он, конечно, не солировал): откуда у хлопца испанская грусть? А шлягерный тип высказывания (у Гиноварта царит длящийся набор довольно банальных задушевностей) не дает публике забыть о могуществе популярного жанра.
Душа моя отдыхала не на Гиноварте, а на Теодоре Дюбуа, его неоромантическом Квинтете для гобоя, фортепиано и струнных (1905). Словно вникаешь в детскую сказку, рассказанную взрослым.
Мне довелось слышать это произведение на летнем фестивале Hiiumaa Homecoming (на острове Хийумаа в Эстонии), и тогда гобоист Дмитрий Булгаков рассказывал:
«Дюбуа очень искренне высказался о теплых человеческих отношениях. Его музыка полна оптимизма, но одновременно есть и темные бемольные миноры, мгновенная густая грусть, как будто радостно светило солнце – и вдруг облака закрыли свет».
На московском «Возвращении», где квинтет, кроме Булгакова, исполнили Александр Кобрин, Роман Минц, Тимур Якубов и Евгений Тонха, простодушная и ласковая мелодия, написанная от чистого сердца, стала выражением идеи камерного ансамбля: его дружеского равноправия и взаимного художественного участия. А как иначе, если гобой то и дело ярко запевает, струнные, выражая симпатию, «поддакивают» в заданной теме, а слегка перефразирующий ее рояль резюмирует, всецело соглашаясь с предыдущими ораторами.
А потом стало не до отдыха, потому что концерт – и фестиваль в целом – завершился музыкой Губайдулиной и Брамса.
«Сад радости и печали» (1980) сыграли флейтист Евгений Яковлев, альтист Сергей Полтавский и арфистка Татьяна Осколкова. В этой поэме о жизни и смерти особенно интересны партии альта и арфы: у него – глиссандо с флажолетами для левой руки, у нее – «подготовленный» инструмент, вибрато на одной струне и глиссандо ключом для настройки.
Флейта изобилует трепещущими, тревожно-красивыми хроматизмами. В финале альтист прочел несколько предписанных поэтических строк, подводя итоги «звону поющего сада».
«Этот номер в программу выбрал не я, но когда мне предложили сыграть, понял, что это и мой выбор»,
— говорит Полтавский.
«Сад» – одно из давно любимых произведений. Музыка удивительно говорит просто о сложном, она философская и вместе с тем полна эмоций. Флейта – любовь, и она как бы в одиночестве, альт – объективная реальность, арфа – словно звук падающих капель воды. Такой пост-Дебюсси, на 60 лет позже. Всё наполнено переживанием и светлой энергией.
Губайдулина фактически создает графическую партитуру и дает свободу исполнителю: в моей партии много не выписанных нот. Такая свобода нехарактерна для советских композиторов в 70-х годах».
Брамсом не впервые заканчивается «Возвращение», ведь этого композитора любит и один из худруков фестиваля Роман Минц, и многие участники.
На этот раз немецкий классик был представлен Квинтетом для двух скрипок, двух альтов и виолончели. Поздняя вещь, один из итогов романтизма, с начальным виолончельным соло (Алексей Стеблев) сменилось вальсом с вариациями «малых» струнных (Роман Минц, Борис Абрамов, Тимур Якубов и Михаил Рудой), амбивалентным по эмоциям, типично брамсовским переплетением тем и душеподъемным чардашем в конце, от которого возникало настроение для будущего.
Участники соль-мажорного квинтета показали, что старый Брамс, у которого переживания всегда неоднозначны, написал, кажется, свою личную оду к радости, хоть и с оговорками в печаль.
Это снова напомнило о могуществе музыки, которая все-таки многое может. Она не отвечает за дураков и дороги. Но несет в себе избавление от их могущества.
Майя Крылова