В Музее имени Пушкина близится к финалу фестиваль «Декабрьские вечера».
Идея музыкальных сопоставлений, спаянная с выставкой «Бывают странные сближенья», продолжилась в концертах и даже в балете, показанном в Белом зале ГМИИ. По словам директора музея Марины Лошак, фестивальные вечера, с их свободой ассоциаций – «невероятная точка попадания».
Это попадание в смыслы искусства вообще и в идею выставки в частности, ибо и то, и другое подразумевает, прежде всего, прекрасную эклектику. Не жесткое раскладывание картин и партитур по полочкам эпох, стран и стилей, но их неожиданные – и равноправные – встречи во времени и пространстве. А зритель и слушатель испытывают художественное чувство, как выразилась директор, «без короткого поводка».
Концерт «Аффекты барокко» дал возможность пережить это и буквально, и символически, когда разные голоса музыкального и вокального многоголосия складываются в пазл, а он тоже не стоит на месте, играя формами. Программа ансамбля Le Poème Harmonique (Франция),основанного энтузиастом аутентичного исполнительства Венсаном Дюместром, построена на диалоге между испанской и итальянской музыкой семнадцатого века, но не только.
Представлять Дюместра российской аудитории не нужно: он не однажды тут гастролировал, и всякий раз привозил что-то, преображающее наши представления о старинной музыке. Тонкая работа с исторической памятью – главное в подходе Дюместра. Ему, как я писала,
«важнее стиль времени во всех вариантах, а не всеми признанные вершины. И вообще, по Дюместру, вершин куда больше, чем кажется на первый взгляд».
В концерте разговаривают разные аффекты, коими была богата эпоха барокко, беседуют между собой настроения, вполголоса вступают в диалог порывы, громко болтают шутки. Воплощено название фестиваля этого года – «Вариации в свободном стиле». Именно вариативность исполнения, импровизация, основанная на знании, а также избыточность как прием искусства (вспомним экспозицию зала «Пять чувств» на выставке про сближенья) выступали на концерте то в облике пышной пост-ренессансной полифонии, то в яркости «второй практики» барочного времени.
Сам Дюместр играл на испанской гитаре, отбивая ритм ладонью по деке и передавая его прочим жильным струнным. Организовывал благородное неспешество и благородный азарт (когда аккомпанировал певице Изабель Дрюйе, испански-стильно воспевшей скорбь души и веселье его же). И дирижировал превосходным хоровым ансамблем «Интрада» (руководитель Екатерина Антоненко), вместе с французами воссоздавшем мадригалы и прочие красоты четырехвековой давности.
И если меломаны, любители старины, неплохо знают Монтеверди, то с испанским барокко они знакомы куда меньше, поэтому сарабанды, фолии и чаконы с Иберийского полуострова, замешанные на фольклоре, принимались на ура, как и любимый звук кастаньет. И мастерство исполнителей, воссоздавших, например, сочинения испанца Луиса де Брисеньо:
«пьесы в музыкальных сборниках Брисеньо лишены мелодии, которая импровизировалась исполнителем, и музыканты проделали серьезную исследовательскую работу, изучая и сравнивая различные печатные и рукописные источники».
Вечер, в котором исполнитель на виоле да гамба играл не только смычком, но и как на гитаре, пальцами, с азартом уличного музыканта. Или перкуссионист Дмитрий Щелкин, заменивший заболевшего музыканта французского ансамбля, забавлялся со звучанием запястных бубенцов. А ансамбль игриво выдал опус под названием «Лошадь маркиза». В общем, почти театрализованный концерт, в котором пресловутый аутентизм – не академическая цель, а средство современной выразительности.
Хореограф Алла Сигалова поставила «Магию маски», которая подается фестивалем как «синтез архаического ритуала, звучания аутентичных инструментов и современной электронной музыки». За ритуал отвечает картинка, выдержанная в античных тонах, за инструменты и музыку – певица Алиса Тен (ее неакадемический вокал мощно пламенеет, что бы Алиса ни пела) и музыканты Руст Позюмский и Петр Главатских. С сэмплами из сочинений Владимира Мартынова, Ираиды Юсуповой, Владимира Николаева и Алексея Сюмака.
Петр Главатских: “Поиск звука – это не то, что модно сегодня”
Сближений снова масса: композиторы между собой, виола с электроникой, архаика с аллюзиями на нее. Да и просто танец – с экспонатами выставки, включающей изображения героев греческих мифов. Танцовщик Ильдар Гайнутдинов, красавец с белыми волосами и гибким телом, наделен цитатами из известных балетов: он ходит «профильными» позами фокинского Фавна, декоративно выставив ладони, и балансирует, скрестив ноги и шатаясь над воображаемой «водой», как Нарцисс в миниатюре Голейзовского. Можно вспомнить и первую редакцию баланчинского «Аполлона», где пролог посвящен рождению бога света Латоной.
Некая жрица в черной тунике – или хитоне? – (ее роль исполняет сама Сигалова), лежа на полу и растопырив ноги, ритуально «рожает» главного героя. Кто он? Аполлон, Прометей, Фавн, Нарцисс, и много кто еще, да всё, вместе взятое, если перечислить возможных кандидатов на прототип. Включая статуи музея (Давида в Итальянском дворике вспоминали все, кому не лень).
Может, это мистерия и (или) рефлексия на нее, Может, аллегория времен года и (или) человеческой жизни. Идея ритуальности важна автору, но, как говорит Сигалова,
«мы все понимаем, что это очень широкое понятие, что можно под него «подложить» и Беккета, и Ионеско, и Достоевского, и все что хочешь. Что же касается масок — мы надеваем их каждый день: одну с коллегами, другую с друзьями, эти маски мы меняем бесконечно.
И только тот человек, который пришел к себе, может себе позволить эти маски не напяливать и быть таким, какой он есть на самом деле. И ничто не заставит его изменить себе. Это то, о чем мы разговариваем в этом спектакле».
Колонны Белого зала отлично играют роль портика храма. Порывы, корчи, страхи героя туда реально вписаны. Его «голое» тело сперва облекается в белое, потом – в черное. В ход идут глина и вода: символику этого зритель должен понять сам. Финал – смерть шаманства и диковинной грации. Потом, конечно, оплакивание-пьета, тоже с аллюзиями на многое. Даже вспоминается Гумилев: «Кричит наш дух, изнемогает плоть, рождая орган для шестого чувства».
Концерт «Геометрия контрапункта», сыгранный ансамблем современной музыки Klangforum Wien (Австрия), музей анонсировал как иллюстрацию тезиса «музыка — «сестра математики». В Москву приехали современные композиторы Беат Фуррер и Клаус Ланг.
На фестивале “Опера Априори” прошел вечер австрийской музыки
Вместе с их сочинениями звучали классики современной музыки – Веберн, Лигети и Штокхаузен. Кстати, название опуса последнего – «Перекрестные игры» – перекликается с идеей сближений. А опусы прочих композиторов можно сравнить с разделом выставки, называемым «От складки к геометрии».
Штокхаузен увлек рваной игрой аккордов и ритмов, Лигети (Камерный концерт) – последовательной, но переменчивой заумью, Веберн (Шесть пьес для оркестра, переложение для камерного оркестра) – почти уже старомодной учтивостью и тембровой меткостью звуковых афоризмов.
Музыка Фуррера, которую можно узнать по тягучему, осязаемо длящемуся звуку (как трепещущее сердце в руках, сказал композитор Владимир Тарнопольский), во многом сопоставима с музыкой Ланга: то же парение звука, апофеоз космической протяженности, трансформация как непрерывный процесс, за которым нужно следить, как за пролетом кометы по небу.
Но они и разные. Вещь Фуррера (Intorno al bianco («Вокруг белого» 2016, для трех струнных и кларнета) – уроки спектрализма на новом витке развития. С мелкими поворотами развития, экстравагантными шумами и большой долей воли исполнителей. Музыка постепенно ускоряется к финалу и, набрав потенциальную энергию, в финале словно катится с горки, и она более плотная, чем достаточно эфемерный опус Ланга. Он же увлечен контрапунктом старинной звукописи, нащупывая пути ее включенности в контекст нынешнего дня.
«Музыка – слышимое время»: лозунг композитора, предполагающий и свободную нотацию, и всматривание в процесс, в линейное развертывание структуры. Опус «Eine Bearbeitung von Ockeghem («Риза. Сочинение на темы Окегема», 2021) написан специально для фестиваля «Декабрьские вечера». Ланг красиво соединил – снова сближенья!- мотивы средневековой мессы, подражание канону, диссонансы авангарда и свое восприятие русской иконописи.
«Свое сочинение я хотел построить по тому же принципу, по которому мы воспринимаем икону в окладе: сначала мы видим лишь блестящее, сверкающее облачение, потом некие темные пятна, поскольку икона естественно темнеет с ходом времени, и лишь затем — детали изображения.
То же самое в этой пьесе — сначала мы улавливаем лишь некие мерцающие звуковые пятна, затем звук становится все ниже, темнее, и потом вдруг «проявляется» оригинальная тема Окегема. Сначала в низком регистре появляются «ноги», затем в высоком — «лицо» и, наконец, в среднем — «руки». И, отдаляясь от оригинала, мы снова погружаемся в золотое мерцание».
Впрочем, на встрече с публикой Ланг сказал гораздо проще: «моя музыка – как счастливая корова на лугу». Мастерство венского ансамбля, чуткого к извилистому переплетению тембров и к разности опусов, будем надеяться, прибавило счастья его слушателям. Ведь человек понимает больше, чем корова.
Майя Крылова