Концертный зал «Зарядье» предоставил Большой зал для вечера Венсана Дюместра и его ансамбля Le Poème Harmonique – мастеров исторически информированного исполнительства.
Дюместр, гитарист, лютнист и дирижер, основал свой ансамбль в 1998 году, и с тех пор пленил публику замечательным сочетанием исследования и вдохновения. В его резюме, в частности, сказано: Исполнил вместе с ансамблем «Калигулу» Пальярди, «Эгист» Кавалли, «Кадм и Гермиона» Люлли, «Ламентации на страстную неделю» де Кавальери, «Большие мотеты» Делаланда и различные сочинения де Брисено, Белли и Тессье.
Он играет произведения тех,
«кто когда-то задавал ритм жизни в Версале, его повседневности и его церемониях»,
а также английское, испанское и итальянское.
Из списка ясно, что редкость музыки – конек Дюместра. Многие ли слышали о композиторе де Брисено? Дирижер не согласен с тем, что исполнять нужно лишь опусы так называемого первого ряда: «музыку делает не человек, а эпоха». Ему важнее стиль времени во всех вариантах, а не всеми признанные вершины.
И вообще, по Дюместру, вершин куда больше, чем кажется на первый взгляд. Именно это послание было заложено в московском концерте.
Креативность маэстро не знает границ. Он скрещивает музыку с цирком, театром, карнавалом и куклами. Создает оригинальные тематические программы и выпускает диски, которые тут же премируют. Потому что у Дюместра все эти виолы да гамба, с клавесинами и барочные гобои с такой же гитарой становятся чем-то вроде волшебных палочек, которыми создается магия. Или поэма экстаза, не обязательно декоративного и внешнего. В «Зарядье» так и было.
Дюместр с ансамблем в Москве сыграли программу «Анаморфозы», совпадающую с одноименным диском. Это концептуальный проект, о котором образованнейший Венсан в предисловии к записи говорит возвышенно и философски:
«В эпоху контрреформации произведение, записанное, изданное, нотированное, одним словом, “очищенное”, вступало в конфликт с живительной силой музыкального воплощения, импровизацией. От нотного листа до звучащей реальности персональный акт интерпретации являлся противоположностью процессу написания и превращал простоту гомофонии… во взаимодействие вокальной виртуозности и гармонического напряжения.
Подобная традиция, используя мощные духовные тексты … звучала в то время как вызов миру рационального. К подобным призрачным “искривлениям” можно добавить и музыкальные иллюзии и фикции. …
Мы выбрали… сочинения, перемещённые из сферы светского, плотского в область сакральную, будучи трансформированными, переписанными, переработанными подобно “лукавой истине” …
Музыкальный анаморфоз, в котором появляется что-то совершенно отличное от изображённого, если посмотреть с его собственной стороны, позволяет мистическим образом раскрыть самого себя”.
Программа концерта стала прекрасной иллюстрацией этих тезисов. Светская ли музыка, ставшая сакральной благодаря новому тексту, или мелодия, щедро посыпанная исполнительским «орнаментом» из разного рода украшений, не прописанных, как было в эпоху барокко, в партитуре, но потенциально заложенных – всё следовало принципу развития и преображения формы. А преображается форма благодаря новому на нее взгляду. Не зря на обложку программки концерта вынесли картину Гольбейна «Послы», где можно увидеть изображенный череп лишь тогда, когда встанешь под правильным углом к холсту.
Прибавьте к этому «саксофонное» звучание старинного корнета, совсем уже редкие инструменты – виолон и лирон, голоса певцов, один лучше другого, искусно созидающих голосами непростую ткань музыки. Плюс приглушенное освещение (уместно поданное) и антифонное пение, рождающее эффект присутствия в церкви (тоже уместный, не декоративный). И получите представление об атмосфере и эмоциональном уровне концерта.
Если перейти непосредственно к музыке, то был опус Монтеверди о Пасхе (хвала всевышнему полифонически несется со всех сторон, под конец сливаясь в единогласии), были «Крылатый вестник…» Росси, где риторику скорби Марии Магдалины перед распятием певица передавала как дрожь поверившей души, синфонии Кавалли и Аббатини, где Дюместр не дирижировал, а играл на лютне.
Мольба неизвестного автора «Господи! Не в ярости своей обличай», выразилась через вокальный октет, поющий с уникальной артикуляцией и трепетанием сердца, а в анонимном опусе «О могучий творец земли» рассказ о мощи творения вырастал из кружевной камерности звучания.
Все эти вещи стали для меня прекрасным развернутым вступлением к двум последним номерам программы, где уровень музицирования словами не описать. Нравоучительная Пассакалия Мараццоли, в которой Жизнь беседует с Наслаждением, и его же риторическая беседа Невинности с Разумом.
А потом – «Miserere mei, Deus» Аллегри, знаменитая секретная музыка Ватикана, ее печальная и мощная красота со словами Пятидесятого псалма. Мотет, который сыграли и спели так, что два многоголосных хора будто не мелодический рельеф выстраивали, но (броско и вместе с тем деликатно) глаголили последнюю истину. Все как один. Как такое получается?
Лучше всего объяснил сам маэстро:
«Музыкальные нюансы не диктуются дирижером, они рождаются из общего чувства музыкантов во время игры».
Конечно, так. Но собрать команду единомышленников и много лет не дать угаснуть творческому энтузиазму – несомненно, заслуга Дюместра.
Майя Крылова