На этом вечере было все: и «заботы и волненья, и свадьба в заключенье».
Концертное исполнение оперы Россини «Севильский цирюльник» представил в Зале имени Чайковского Нижегородский театр оперы и балета – самый амбициозный и самый быстро развивающийся из региональных театров с тех пор, как туда год назад пришли новые руководители. В частности, музыкальным начальником стал Дмитрий Синьковский.
Сразу было объявлено о больших переменах. Их стоило планировать в театре, застывшем в эстетических временах примерно сорокалетней давности, как и восприятие нижегородской публики, воспитанной аж на советских стандартах. Достаточно сказать, что еще в апреле прошлого года местное СМИ писало отдельной строкой (с вынесением информации в заголовок), что в старой постановке «Цирюльника»
«на этот раз зрителей ждут некоторые обновления. …опера будет исполнена на языке оригинала, что позволит сохранить всю аутентичную мелодику произведения. Перевод демонстрируется на экране построчно».
Оркестр и хор, а также корпус солистов подверглись стремительной и объемной перезагрузке. В театр пришли новые люди, кто – насовсем, кто – по совмещению.
Музрук во многом создал, по сути, новый коллектив, заточенный на новую театральную эстетику и повышенное качество исполнения. А новый оркестр, в котором играют музыканты из разных коллективов, получил название La Voce Strumentale, по названию ансамбля старинных инструментов, былом детище Синьковского, с этим ансамблем он много лет выступал по всему миру.
Выбрать для первых московских гастролей «Севильского цирюльника» – решение одновременно и беспроигрышное, и рискованное. Конечно, аншлаг обеспечен названием: многим захочется отвлечься от тягот через комическую и всем известную оперу Россини. А кому не тягостно, просто расслабиться, как всегда.
Вот, например, вставка отдельных русских слов в итальянский текст (это есть и в Большом, и в Мариинском) – испытанный прием, ласково встречаемый публикой. Вместе с тем «Цирюльник» – непростая вещь для исполнения. Можно иметь голос, но не быть россиниевским певцом, например. Или пережать с комикованием. Или огрубить исполнительской прямолинейностью нелинейную магию музыки.
Купюры в партитуре оставили традиционные. Например, рондо Альмавивы “Cecca di piu resistere”в финале. Ну так ее и спеть мало кто может, если не виртуоз бельканто. Нынешний граф (Ярослав Абаимов) безусловно, хороший тенор, с приятным тембром и красивыми верхами, но филигрань колоратур ему мало доступна. Так и правильно, что не взялся. Зато нежную канцону для Розины пропел надлежаще нежно, обволакивая голосом.
А вообще певческий состав подобран на весьма добротном уровне. И Розина (Яна Дьякова), вот кто обучен премудростям трелей. И Бартоло (Борис Жуков из «Новой оперы»), после такого достойного исполнения “A un dottor della mia sorte” нужно прийти в театр и послушать все партии певца. И Базилио (маститый Гарри Агаджанян, который собаку съел на этой партии, как отменно он сделал сцену «болезни», какая была оторопь, голосом и видом).
Самая большая радость – неизвестный мне до этого Тигрий Бажакин. Фигаро, конечно. Юркий (как и положено в этой роли), всегда уместно артистичный, в нахальной, коротко-желтой курточке. И с ровным, звонким, очень воспитанным, но совсем не скучным баритоном, создающим многие вокальные и актерские смыслы, включая мерную скороговорку и ритмическую изменчивую беглость для положительного прохиндея. Выходная каватина так и была спета. Почти идеально для комической партии.
Элементы театрализации действия (к примеру, тельняшка на подгулявшем «солдате», сцена бритья Бартоло или «игра» Альмавивы на клавесине) пришлись ко двору. А левый портик зрительного зала КЗЧ как нельзя лучше сыграл роль балкона в доме доктора.
И все бы хорошо, но оркестр (не он первый, понимаю, но как не сказать, если реально было?) постоянно пережимал с громкостью. И вместо того чтобы смаковать арии, дуэты и – хвала дирижеру – крепко сколоченные ансамбли, приходилось напряженно к ним продираться. И литавры с тарелками лезли на первый план.
Партитура «Цирюльника» полна гибкого разнообразия: фирменные нарастания звучности (недаром Россини прозвали «королем крещендо») короткие взрывчатые рулады, томная кантилена лирических эпизодов. Комическая неразбериха по точно выстроенным лекалам и точка схода тарантеллы и канцоны. То есть Россини не только победительно громогласен и тороплив, он еще и лиричен до прозрачности, и лукав, и уютен.
Эти качества как-то потускнели (не всегда, но местами) на фоне частых форте. О словах итальянского языка в этой ситуации я уже не говорю, просто гул, а не слова. Жаль, ибо оркестр сам по себе неплохой, слаженный, умело справляющийся с темпами, заданными дирижером Синьковским. И начало третьего акта, с бурей, впечатлило. Отдельно отмечу клавесинистку Марию Успенскую, крепко державшую речитативы.
В марте Нижегородский театр покажет еще один проект в КЗЧ, оперу Глюка «Орфей и Эвридика». Это интересная премьера прошлого сезона, первая для нового руководства. Москва услышит концертное исполнение. Но, наверно, с некоторыми спецэффектами парадоксального спектакля.
Майя Крылова