
В Большом театре показали «Саломею» с новым дирижером и новой царевной.
«Саломея» Рихарда Штрауса – одна из самых скандальных опер в истории, на момент ее создания. Теперь, больше чем через век, либретто по мотивам Ветхого завета и пьесы Оскара Уайльда кажется просто иллюстрацией к теориям психоанализа. Признанием в том, что глубины психики так называемого цивилизованного человека содержат такие пропасти и бездны, что и черту в аду не снилось. За долгое время это стало понятно.
Знаменитый режиссер Клаус Гут в 2021 году поставил в ГАБТе свою версию «Саломеи». Получился один из лучших спектаклей театра за последнее десятилетие. Вкратце напомню о нем. Я писала после премьеры, что
«московская «Саломея» …сделана умно и сдержанно, но с глубинными смыслами и не в ущерб штраусовской неврастеничности.
Действие хронологически обозначено временем написания оперы: рубеж 19-го и 20-го веков, эпоха модерна и Фрейда. Сцена, по решению сценографа Этьена Плюсса, черная. Это зал богатого дома с прихотливо разукрашенными тонкими арками и колоннами, с золотистым «поддоном» занавеса над лестницей, с черно-белой прислугой вместо солдат и серым Нарработом в «старинной» ливрее, поющим о тени белой розы в серебряном зеркале. С ярко-оранжевым пятном костюма и парика Иродиады, с бюргерским фраком Ирода, с черным (при белом воротничке и белых гольфах) скромным платьицем юницы Саломеи.
Этакая ассоциативная, по настроению, смесь Климта с Мунком, хотя буквальных отсылок к их живописи нет. И еще античная статуя, с приделанной рогатой козлиной головой. Точно такую же голову-маску, знак тупой похоти, носят гости Ирода, да и он сам, в сцене с танцем семи покрывал».
Идея спектакля построена на анализе лицемерий. Гут показывает, как внутренний беспредел в одной семье рождает чудовищный негативный круговорот. Как детство в атмосфере зла искажает не только злодея, но и жертву (о чем напоминает танец семи покрывал, где Саломея, воображая себя в прошлом, через образы девочек-клонов, вспоминает липкие домогательства отчима).
Как тело влияет на душу, а душа – на тело. Жертва или палач? Месть или разрушение всего – и себя тоже? Каприз или патология? Свобода или потакание безумию? Вот темы, которые осмысливает постановщик, идя вслед за музыкой.
Дирижер «Саломеи» должен схватить все: пряность партитуры, ее нескрываемое эстетство, отчетливый декадентский привкус и налет безумия . Исполнительница главной партии должна не только соответствовать сложным вокальным задачам, но и отменно играть. Ибо,
«в конце концов, это же опера об истерике. Не о той, бытовой, что обуревает обывателей по поводу мелких и средних неприятностей, но о метафизической истерике, которая, хоть и бьется внутри людей, но влияет на вселенную, и саму луну заставляет походить на мертвую женщину (этими словами о ночном светиле начинается либретто)».
На премьере в 2021 году за пультом стоял Туган Сохиев, и пела Асмик Григорян. Теперь это были маэстро Ян Латам-Кёниг и сопрано Евгения Муравьева (Мариинский театр).
Латам-Кёниг много лет работал в театре «Новая опера», где зарекомендовал себя вдумчивым и точным дирижером, он востребован по всему миру, сейчас – музыкальный руководитель театра Колон в Буэнос-Айресе. «Саломея» – его дебют в Большом театре. Поучительно сравнить его трактовку с подходом Сохиева.
«Об одной из опер Вагнера говорили, что «мрачный, даже болезненный ужас сценария сочетается с блаженством музыки». Эти слова в гораздо большей степени можно адресовать «Саломее», с ее громадным оркестром, почти два часа источающим матовую чувственность.
При этом сам композитор советовал дирижировать «Саломеей» так, словно это музыка эльфов Мендельсона».
Сохиев учел совет композитора, знавшего, что нагнетать Штрауса – дело ненужное, он сам себя нагнетает. На премьере музыка звучала с сохранением изысканного штраусовского смешения тембров и градаций, с подчеркиванием накатов нескончаемых оркестровых волн. Мощь оркестра не мешала пению. Но немного не хватало
«пряности, красочного, изломанного напряжения, глубинного накала, что скрывается под «градациями» и – местами – болезненной холодностью. Не хватало, скажем так, «разлитого чувства ужаса».
Версия Латам-Кёнига производит впечатление с точностью до наоборот. Дирижер подчеркнул именно неврастению, сделал акцент на кошмарности. Звуки из оркестровой ямы напоминали саунд-трек к фильму ужасов. Поменьше пластичности, побольше дискретности, резких акцентов – и перед вами образец музыкальной жути.
Такой, несколько нарочитый, подход имеет право на жизнь, хотя для меня это масло масляное. К тому же эта трактовка требует громкости, иначе не будет нужного эффекта. В итоге страдают певцы – и целое.
У Латам-Кёнига громкость оркестра зашкаливала, да так, что, например, Романа Муравицкого (Ирод) часто не было слышно. А жаль, ибо при недостатке звучности, образ певец создал отменный: этот могущественный тетрарх по сути обыватель и трус. Но и стенобитный голос Александра Краснова (Иоканаан) часто пасовал перед громоподобными кульминациями оркестра.
Лучше всего прошел «Танец семи покрывал», когда певцы молчали, а оркестр демонстрировал «душную» псевдоориентальную вязь музыки, с нарастанием вакханалии. Оркестр ГАБТа вообще молодец. Какие были духовые, в первую очередь! На духовых у Штрауса построено многое: все подсознание героев, фактически.

Сравнивать Саломею Григорян с Саломеей Муравьевой тоже можно, но не по принципу «кто лучше». У них разные подходы, но это случай, когда разница одинаково работает на глубину образа, подразумевающего многогранность…
Саломея у Гута – полуподросток, полудевушка. Возраст, когда человеку важен вызов всем вокруг. И еще она – смесь монстра с жертвой. Исполнительнице можно – на свой выбор – показать, чего в этой царевне больше. В процентном отношении.
Григорян играла героиню в поисках свободы: от гнетущих воспоминаний детства, от пакостной домашней атмосферы, от необходимости быть чьей-то игрушкой. Впитанная с молоком матери капризная уверенность в том, что все ее желания должны немедленно исполняться, стала способом освобождения. Страшным, но действенным.
Эта Саломея специально провоцирует экстремальную ситуацию, спекулируя на похоти отчима. А губы пророка на отрубленной голове ей нужны как доказательство освобождения и как способ мести: ведь Ирод уверен, что казнь заключенного принесет несчастье.
Саломея Муравьевой изначально проникнута шизофренией и патологией. С момента, когда девочка злобно ломает куклу и до последней картины, когда, упившись звуками собственного голоса, обращенными к мертвецу, почти взрослая героиня показывает изощренную психопатическую хитрость. Нарочито сексуальные телодвижения, неестественная улыбка на лице, манера держаться – все кричит о невозможности чувствовать что-либо, кроме садистских желаний.
Я бы сказала, что у оперной певицы тут иное переживание телесности. В постановке Гута это важно. А что насчет дыхания, звукового масштаба, силы и выносливости (требования, предъявляемые к партии), с этим у певицы все в порядке. Игра интонациями (это, наверно, главное у Штрауса) тоже впечатлила, как и густые низы. Некоторая резкость голоса тоже работала на роль. Возможно, на верхах возникало небольшое напряжение, но не критическое. Важнее, как эта одержимая пропускает мимо ушей возгласы пророка о покаянии: она просто не понимает, что это такое, каяться. И как она повторяет фразу «я хочу голову» – с истеричным упорством маньяка.
Если воспитать человека во зле, оно вернется бумерангом. Если человек не знает, что такое жизнь духа, он становится монстром. «Саломея» актуальна. Возможно, в афише ГАБТа в новом сезоне еще будут показы спектакля (следующие показы оперы Р. Штауса “Саломея” в Большом театре запланированы на конец ноября – начало декабря 2023 – прим. ред.). Если так, рекомендую их посетить. Ибо срок лицензии не бесконечен, а продлена она не будет.
Майя Крылова
Музыкальный и балетный журналист. Неоднократно эксперт фестиваля "Золотая маска".