Участник Международного конкурса пианистов, композиторов и дирижеров имени С. В. Рахманинова, дирижер Юрий Демидович — о ярком детстве, современной музыке, памятных встречах и любви к поэзии.
— Юрий, поздравляю вас с участием в конкурсе имени Сергея Рахманинова! Как произошло ваше знакомство с музыкой композитора? Чем запомнилось?
— Это было очень давно. Я учился в Республиканской гимназии-колледже при Белорусской государственной Академии музыки. У нас была традиция: все ученики гимназии и студенты колледжа с самого детства ходили в филармонию по абонементам. Играли эти абонементы наши студенты, в том числе и пианисты. Они исполняли фортепианные концерты Рахманинова, без которых невозможно представить репертуар серьезного пианиста. С этого и началось мое знакомство с композитором.
Я с детства много пел сольно, также пел в хоре под управлением Владимира Валерьевича Глушакова. Мы исполняли много разной музыки: и духовную, и светскую, объездили с концертами пол-Европы. Исполняли в том числе и произведения Сергея Рахманинова, духовные песнопения. Так что с музыкой композитора я познакомился достаточно рано. И что самое интересное: когда ты ребенок, не всякая музыка может тебе понравиться, не всю музыку ты можешь понять, а музыка Рахманинова доступна для любого поколения. И для юных, и для взрослых, и, наверное, для людей не совсем подготовленных.
Мне кажется, именно такая музыка способна объединять абсолютно разных людей, она доходит до сердец слушателей. И когда в детских интервью мне задавали вопрос о любимых композиторах, среди прочих очень часто я называл Сергея Рахманинова. И вот видите, как судьба свела меня (улыбается).
— Вы начинали с пения в хоре, потом было хоровое дирижирование?
— Да, я учился на отделении хорового дирижирования. У меня был великолепный педагог, который и привил мне любовь к этому искусству — Лариса Андреевна Шиманович, профессор Белорусской Академии музыки. Потрясающий человек и профессионал. Я считаю, что личность Ларисы Андреевны, ее влияние на меня стали ключевыми факторами моей любви к этой профессии.
— Вы из тех дирижеров, которые в симфоническое дирижирование пришли из хорового дирижирования. У Ивана Худякова-Веденяпина, также участника конкурса имени Рахманинова, похожая история.
— Такое в практике случается очень часто, очень многие симфонические дирижеры пели в хоре, в том числе и церковном, закончили хоровые училища. Хоровое дирижирование так или иначе смежная профессия и близка к симфоническому дирижированию, а отделения симфонического дирижирования в колледжах нет. Следующий этап развития музыканта как дирижера вполне очевиден, если человек видит себя в этой профессии и хочет развиваться дальше.
Иван Худяков-Веденяпин: «Подлинная красота не может быть вне любви и добра»
Мне кажется, каждому дирижеру-хоровику интересно расти дальше, узнать оркестр, узнать эту палитру — невероятную палитру — красок. И такая база, как хоровое дирижирование, дает симфоническому дирижеру колоссальное преимущество, во многом. Ты знаком с певческой культурой, а все духовые инструменты очень близки с вокалом, потому что все звукоизлучение строится на дыхании, что облегчает понятие техники игры на духовых инструментах. И, опять же, очень много ораториальной музыки и музыки, где симфонический оркестр взаимодействует с хором.
И если есть такой опыт, как хоровое дирижирование, он дает большое преимущество. Преимущество вообще работы с вокалистами, в разных жанрах.
— Есть мнение, что путь к сердцу оркестранта у дирижера-инструменталиста короче, чем у дирижера-хоровика. Вы своим опытом подтвердите эти слова или опровергнете? Как было у вас, симфонического дирижера с хоровым бэкграундом?
— Этот путь не то чтобы короче, просто так повелось, что инструменталисту легче стать симфоническим дирижером. Во-первых, практически все инструменталисты с самого начала играют в симфонических оркестрах — в школе, колледже, консерватории. Когда вокалисты поют в хоре, они к оркестру имеют косвенное отношение, только если участвуют в концертах, где хор выступает вместе с оркестром.
Инструменталисты непосредственно играют в оркестре, погружаются в репертуар, в особенности игры в коллективе. И они раньше познают эту стихию. Но с другой стороны, как я говорил, если человеку это очень интересно, ему никто не запрещает посещать репетиции, концерты. И такой багаж, как знание всей вокальной культуры, хорового ремесла, искусства хора, а это ведь отдельное, очень-очень сложное и большое искусство, дает такие преимущества, которых нет у инструменталистов и которые постичь со временем будет не так просто.
Классика изнутри: оркестранты о кровавых мозолях, дирижерах и рок-н-ролле
Работа с вокалистами очень часто применима в оперном театре, а как известно, оперных театров по всему миру очень много. В любом случае, если дирижер будет работать с певцами, солистами, хоровое дирижирование дает преимущества.
— Было бы желание — условные минусы можно превратить в плюсы.
— Было бы желание, конечно. Но также обязательно знание и техники игры на инструментах, знание групп симфонического оркестра. Чем глубже ты знаешь природу каждого инструмента, тем тебе легче, тем яснее ты можешь доносить свои мысли до оркестрантов, что значительно сокращает затраты на достижение какого-либо результата и экономит время. Ты можешь быстрее, яснее, понятнее объяснять свои идеи. Конечно, это очень важно. Но, опять же, в это входит и знание голоса. Голос — такой же инструмент, как и все остальные.
— Вы в музыке с самого детства. Ваши родители — музыканты?
— Мои родители никак не связаны с музыкой. Я помню, как в пять лет сам уговорил их отдать меня в музыкальную школу (смеется). Моя семья достаточно религиозная, мы ходили в церковь, там я с трех лет пел в хоре, приобщался к музыкальной культуре.
Будучи ребенком и наблюдая за людьми, которые играют на музыкальных инструментах, мне тоже очень хотелось попробовать. Мне захотелось играть на инструменте и я пошел в музыкальную школу. И вот дальше закрутилось-завертелось (улыбается).
— В вашей жизни был переломный момент, когда решалось: музыка — или что-то другое?
— Переломный момент наступал, но он не был настолько переломным, чтобы я думал: музыка или не музыка, мое или не мое. Я с самого детства, с пяти лет, как пошел в музыкальную школу, сразу попал в хор, был солистом. Очень много выступал, участвовал в конкурсах, побеждал в них. И как-то сразу было понятно, что у меня есть музыкальные способности, которые надо развивать, заниматься.
Потом меня приняли в Республиканскую гимназию-колледж — я прекрасно помню, как это было. Мы переехали жить в другой конец города, и в прежнюю музыкальную школу я ходить не мог, родителям посоветовали, что меня нужно отдать в гимназию-колледж. Был ноябрь, набор в это время не проводили. Родители пошли к директору, рассказали обо мне, попросили прослушать. Собралась фокус-группа: директор, завуч, педагоги. Что ты можешь? Я стал читать стихи, с выражением, эмоционально; спел песню. Меня определили во второй класс, с тех пор я стал там обучаться. Попал к прекрасным педагогам по вокалу, в хоре меня сразу поставили солистом. И музыка захватывала.
Когда ты с детства погружен, вовлечен в эту творческую жизнь, в интересную творческую атмосферу, учишься у больших профессионалов, выступаешь на больших сценах, переломный момент отходит на второй план. Хотя, конечно же, переходный возраст есть у каждого человека, у меня он тоже был.
И был момент, если говорить о юношестве, когда произошло «Евровидение» (Юрий Демидович представлял Беларусь на международном телевизионном песенном конкурсе «Детское Евровидение-2009», прим. ред.). Появилось просто огромное количество концертов в разных точках мира и страны, был момент перенасыщения. Не музыкой, а перенасыщения событиями и выступлениями. Мне двенадцать, я хочу играть в футбол, хочу кататься на велосипеде, а нужно жить по расписанию: концерты, репетиции, занятия, на банальный отдых не хватает времени. Нужно учить новый большой репертуар, много заниматься, а тебе звонят: выходи во двор. Но тебе нельзя, у тебя концерт, подготовка…
Думаю, такие моменты знакомы каждому музыканту. К счастью, я их прошел благополучно, и решение продолжать заниматься музыкой на профессиональном уровне было моим. Желание поступить в консерваторию, делать себе новые вызовы. И я ни о чем не жалею, я счастлив абсолютно, что выбрал именно такой путь, хотя вариантов развития было множество. Например, уйти в поп-жанры, исполнять эстрадную музыку.
Здесь уже благодарность родителям, которые решили, что будет правильным для меня получить хорошее образование, закончить учебу. Какое-то время было столько концертов, что я практически не посещал уроки в колледже, постоянно пел, выступал, и это могло перейти в некую… коммерцию что ли. Но в какой-то момент родители настояли на том, что мне надо учиться, заниматься, что я должен получить профессию.
И это произошло. Я стал много заниматься и позже поставил перед собой цель поступить в Московскую консерваторию. Помню момент, когда принял это решение. Мне было лет двенадцать, мы разговаривали с педагогом Владимиром Валерьевичем Глушаковым, и он спросил: «Юра, а какие у тебя цели?». Не знаю, почему, какая-то мистика, но я ответил, что хочу поступить в аспирантуру Московской консерватории. Владимир Валерьевич посмотрел на меня с удивлением: он в таком возрасте мечтал стать летчиком, моряком, кем угодно — какая аспирантура? Как можно в таком возрасте сказать про аспирантуру?
В этом году я поступил в аспирантуру Московской консерватории, заканчиваю первый курс ассистентуры-стажировки. Вспоминаю, что сказал об этом, когда мне было лет одиннадцать-двенадцать — и вот как жизнь повернулась. Можно сказать, что мысли материальны, а может, оживают планы, которые ты себе ставишь, которые можно и нужно реализовывать и осуществлять.
— Вы поступили в Московскую консерваторию в аспирантуру или сразу после окончания Республиканской гимназии-колледжа?
— Я поступил в Московскую консерваторию как хоровик-дирижер, проучился четыре года у Станислава Семеновича Калинина, прекрасного профессора и педагога, который очень многое мне дал в профессиональном и личностном плане, вдохновил на дальнейшее развитие в профессии.
Также со второго курса консерватории я стал заниматься по композиции, инструментовке и чтению симфонических партитур у Валерия Григорьевича Кикты. Он является одним из тех уникальных людей, которых я повстречал в своей жизни. Под его руководством я написал «Белорусский вальс-размышление» для симфонического оркестра, который исполнил на своем госэкзамене.
По окончанию четвертого курса дирижерско-хорового отделения я перевелся на кафедру оперно-симфонического дирижирования, на четвертый курс, в класс моего преподавателя Вячеслава Ахметовича Валеева. В его классе в прошлом году я закончил консерваторию и затем поступил в ассистентуру-стажировку.
— Раз вы сами затронули тему участия в конкурсе «Евровидение», хочу признаться, что ваше выступление — одно из моих любимых выступлений Беларуси на этом конкурсе. Я думала, что артистам, которые были очень популярны в детстве или юношестве, не очень-то приятно, когда их помнят по заслугам прошлых лет. Будто то, что случилось после, меркнет или не имеет значения в сравнении с былой славой. А вы так позитивно об этом вспоминаете, так легко и просто, вот я и не удержалась — призналась.
— Я к этому настолько привык, что это уже неотъемлемая часть меня. Спокойно отношусь, не считаю чем-то негативным. Наоборот: конкурс дал мне очень большие возможности в детстве увидеть мир, встретиться с прекрасными музыкантами, выступить на прекрасных сценах. Дал мне очень много творческой практики, в том числе сейчас дает возможности знакомств с очень интересными людьми, не только из сферы музыки.
Многие, кто смотрел и интересовался конкурсом, помнят меня до сих пор. И когда они узнают, что я симфонический дирижер, когда я приглашаю их на свои выступления, они приходят на концерт классической музыки и получают невероятный спектр эмоций, которые никогда бы не получали на концертах поп-групп и так далее. Люди открывают для себя новый мир.
Можно сказать, в этом есть моя небольшая миссия. Миссия — это я громко сказал, но я чувствую внутреннее удовлетворение оттого, что делаю что-то полезное для других людей и открываю для них что то-новое. Благодаря, в том числе, ярким впечатлениям и событиям детства.
— Вы были очень популярны в Беларуси, про вас снимали репортажи, брали интервью. «Звездной болезни» не случилось?
— Сложный вопрос. Я ее никогда не ощущал, может, об этом надо спросить моих близких знакомых. С моей точки зрения и по воспоминаниям, думаю, что нет.
У меня было достаточно строгое воспитание, классическое образование. Я учился в школе, где были строгие профессора и педагоги, которые все это пресекали на корню. И родители тоже: чуть что появляется — с этим было очень строго, с советскими, можно сказать, методами. Но это работало.
— А если соединить возможности дирижера с тем желанием делиться музыкой, о котором вы говорите, не возникало идеи номера, где бы звучала неклассическая музыка в сопровождении симфонического оркестра под вашим управлением? И таким образом знакомить людей с оркестром, его возможностями, постепенно усложняя жанр.
— Во-первых, такая практика давно существует. Например, оркестр исполняет киномузыку с поп-певцами, я тут Америки не открою. А во-вторых, вся палитра и весь интерес симфонического оркестра раскрываются именно в партитурах великих композиторов, которые всю жизнь положили на то, чтобы показать все богатство симфонического оркестра.
Рок-музыка — прекрасная музыка, я в этом плане меломан и слушаю абсолютно разные музыкальные жанры. Но я считаю, что рок-музыка должна оставаться рок-музыкой, симфоническая музыка — симфонический. Конечно, бывают очень интересные синтезы, но, скорее, в качестве эксперимента, а не в качестве постоянной единицы.
Привлекать и расширять аудиторию, я считаю, необходимо, потому что популяризация эстрадной музыки и всей поп-индустрии гораздо масштабнее, чем у академической музыки. И преподносить классическую музыку для молодежи таким образом, каким ты можешь, нужно. Необходимо и правильно.
— Юрий, что у вас в плейлисте?
— В плейлисте у меня много и классической музыки, и кроссоверов, и поп-музыки. Вот я сейчас открыл плейлист: Сэм Смит, пожалуйста; Билли Айлиш. Обожаю творчество Эда Ширана. Макс Корж, Coldplay. Ариана Гранде, певица с невероятным эстрадным голосом, тембром и возможностями.
Я слушаю разные жанры, считаю, что ничего в этом стыдного и плохого нет — наоборот, это расширяет кругозор. Ты находишься во времени, понимаешь, что сейчас слушают твои современники и, опять же, анализируешь все.
Я могу идти по улице, услышать песню, «зашезамить» ее, добавить в плейлист и с удовольствием слушать. Вместе с этим могут быть симфонии Бетховена, Рахманинова, музыка Бриттена, Прокофьева. Такой я меломан (улыбается).
— Вернемся к серьезному. Что в дирижировании привлекает вас больше всего? Что для вас самое притягательное?
— Я думаю, что это, конечно же, сам процесс. Когда ты выходишь на сцену, перед тобой сидят профессионалы своего дела (я говорю о профессиональных и полупрофессиональных оркестрах), и ты можешь делать музыку именно так, как чувствуешь ее ты. Возможность интерпретации.
Это непередаваемые ощущения, когда ты можешь творить своими руками, своими жестами, своей мимикой, своей энергетикой. Можешь влиять на исполнение того или иного произведения и слышать результат именно такой, какой хочешь. Как ты это чувствуешь, как ощущаешь. И когда действительно добиваешься этого результата… это просто невероятно, эйфория своего рода. Очень сложно описать это ощущение, одно из самых ярких в процессе дирижирования, в нашей профессии.
— А доверие оркестрантов — его сложно его завоевать?
— Доверие оркестрантов… такой относительный вопрос. Вы можете абсолютно не знать человека, но вы его встречаете — и вот сразу у вас есть к нему какое-то расположение либо нет, может возникнуть отторжение, неприязнь. И даже бывает, что по объективно непонятным причинам вы чувствуете: ваш это человек или не ваш, комфортно с ним или нет.
Так и оркестр — это живой организм, живые люди и живое общение. Это психология. И оркестр так же чувствует, когда ты выходишь к нему. Чувствует, кто перед ним стоит, сразу. Появляется это притяжение либо наоборот — какой-то барьер и стена.
Я такое, пожалуй, практически никогда не испытывал, и очень рад, что у меня получалось всегда находить этот контакт, который в процессе работы играет важнейшую роль. Сложно сказать сразу же о большом уважении к дирижеру, но можно говорить о контакте, который должен случиться, и если его нет, наверное, возникают большие сложности. Но когда он случается, тогда происходит Музыка. Происходит Творчество.
— Если бы у вас была возможность пообщаться с любым дирижером, задать ему вопрос — о дирижировании, жизни, музыке, спросить совета, что угодно. С кем бы поговорили?
— Все зависит, конечно, от человека, с которым я бы разговаривал. Возможно, попросил бы дать мне несколько советов, не обязательно касающихся профессии. Я очень люблю поэзию, она для меня очень сильно связана с музыкой. Поэзия в музыке… Я бы с удовольствием поговорил об этом.
И вообще, я бы, наверное, больше слушал, чем пытался задавать множество вопросов. Думаю, что великим людям и большим музыкантам всегда есть что сказать!
— Поэзия… С кем из дирижеров вы поговорили бы о поэзии?
— С тем, с кем я и говорил об этом и кому за это очень благодарен, кто привил мне любовь к этому искусству — дирижер нашего оркестра в гимназии-колледже, профессор, виолончелист, невероятный педагог, воспитавший лауреатов Конкурса имени Чайковского. Владимир Павлович Перлин.
Когда я поступил в гимназию-колледж, он меня сразу же взял к себе в класс. Не учиться играть на виолончели, но общаться, слушать музыку. Мы разговаривали о музыке, Владимир Павлович включал мне пластинки Лоретти, Карузо, говорил, чтобы я учился у них стилю. И очень много говорил об искусстве, о поэзии. Читал стихи.
Я помню, как в детстве пел романс на стихотворение Лермонтова «Белеет парус одинокий» и как Владимир Павлович читал мне это стихотворение. Он был уже в возрасте, с большим жизненным опытом человек. С каким выражением, с какой глубиной, как чувственно он читал! Как это касалось моего детского сердца…
И сейчас, в какие-то определенные моменты, я пишу стихи, у меня есть небольшое собрание поэзии, достаточно личное, сокровенное. Оно есть, и я это очень люблю.
— В детстве я посмотрела документальный фильм о Владимире Павловиче. Мои детские впечатления были чем-то… очень сокровенным, ярким, совсем отличались от многого, что было привычным, будто другая планета. Личность Владимира Павловича, его ученики, мир, который он создал вокруг себя. И как он читает стихи… Это гипноз.
— А я вживую слышал, это невероятно. У меня остались очень яркие впечатления. И когда проходят годы, вспоминаешь и начинаешь ценить эти моменты. Ценить, что у меня было такое, и был такой человек в жизни, который научил чувствовать так, научил раскрывать для себя мир поэзии, мир музыки.
Владимир Павлович интерпретировал музыку, показывал любую фразу. Я пел, а он мог на виолончели это сыграть, показать, насколько богато это можно сделать с точки зрения музыки. И я понимаю, что ведь не у каждого музыканта и человека была такая возможность — общения с такими людьми. И кому-то повезло, и это редкость. Это то, что надо ценить и чем надо дорожить.
— Каким бы вам хотелось видеть себя через пять лет — и как человека, и как дирижера? К чему стремитесь?
— Через пять лет… Сложно загадывать. Как говорится, расскажи Богу о своих планах…
Я смотрю на свою жизнь и понимаю, что иногда то, о чем я вообще никогда не мог подумать — оно случается. А цели, которые перед собой ставил и был уверен в их воплощении, могли не реализоваться, и я очень расстраивался: ну как же так. А потом происходило что-то абсолютно другое, и оно оказывалось лучше. И я был счастлив, что произошло именно так. Поэтому что-то планировать и определять основные точки я не хочу.
Но я точно сейчас могу сказать, что хотел бы заниматься искусством, творчеством, хотел бы иметь возможность выступать с большими музыкантами, с людьми, которые любят свое дело, которые готовы отдавать себя музыке и с которыми можно музицировать в полной мере. Мне кажется, это счастье — иметь возможность выступать и творить с музыкантами, с коллективами, с оркестрами. И, конечно же, развиваться в этом плане сейчас для меня очень интересно. Невероятно интересно. Хочется как можно больше общаться с музыкантами, выступать с новыми именами, коллективами. И творить музыку от всей души.
— Юрий, что для вас — красота?
— Красота — это что-то вечное, то, к чему стремится каждый человек. Это что-то, с одной стороны, недосягаемое, а с другой — то, к чему всегда надо стремиться. Для чего мы созданы на этой земле? Для того, чтобы тянуться к прекрасному, к красоте, к любви. Красота и есть любовь. И, безусловно, красота — это Музыка.
Беседовала Татьяна Плющай