Генеральный директор Большого театра Владимир Урин рассказал «Коммерсанту» о ценовой политике ГАБТ, о новом филиале в Калининграде и об экспериментальных спектаклях.
«Филиал Большого будет только один, в Калининграде»
“Когда возникла идея филиала, мы согласились взять на себя эту задачу, подчеркиваю, только потому, что понимаем: с нуля создать коллектив большого музыкального театра в России невероятно сложно. Особенно в Калининграде”.
В конце 2023 года в Калининграде откроют филиал Большого театра
“В Калининграде строится хореографическое училище, высшая школа искусств, которые будут готовить специалистов, причем не только для театра, но и для музейного комплекса, который там будет. Плюс — строится пять прекрасных жилых домов, где будут жить специалисты, работающие и в музейном комплексе, педагоги хореографического училища, артисты театра и так далее.
На первоначальном этапе, наверное, можно будет использовать те или иные спектакли Большого. И какое-то время солисты нашего театра будут участвовать в спектаклях в Калининграде. В дальнейшем, мне кажется, это должен быть независимый творческий коллектив, который будет самостоятельно ставить спектакли, иметь свой репертуар.
На формирование коллектива уйдет не менее трех-пяти лет. Даже скорее пять-семь лет. Но в любом случае мы уже сейчас думаем о тех, кто возглавит и оперную труппу, и балетную: руководить из Москвы творческим состоянием этого театра мы не будем, разве только помогать на первом этапе становления.
И еще очень важно, что финансирование будет федеральное. Бюджет Большого театра пропорционально увеличивается. Но эти дополнительные деньги рассчитаны на калининградский филиал, и мы не можем их расходовать на что-то еще. Вы же знаете, Большой театр обладает особым статусом, так же как и Эрмитаж, как Госфильмофонд, мы имеем отдельную строчку в бюджете России”.
«Зачем вам такое количество премьер?»
“Государственное задание не определяет, что вы должны ставить, но количество премьер определяет, потому что из этого количества рассчитывается финансирование. Предположим, госзадание говорит, что вы за год должны поставить на Исторической и на Новой сцене семь премьер. Вы можете поставить девять, но тогда уже это ваша забота — найти средства для постановки этих двух дополнительных спектаклей.
Я считаю, что театр живет, когда он загружен работой: репетициями, показом спектаклей. Если приходишь в театр днем, а там тишина — ничего хорошего не получится.
Но это палка о двух концах, потому что сегодня Большой театр набрал такое количество спектаклей, что мы не успеваем их прокатывать. А спектакль, с моей точки зрения, должен, чтобы сохраняться в репертуаре театра, как минимум 10–12 раз в году быть показан. Тогда он живой, тогда он в памяти и вокальной, и танцевальной у артистов.
Поэтому сегодня, когда уже набран достаточно серьезный репертуар, мы можем и сократить количество премьер, которые мы выпускаем”.
«Было бы замечательно, чтобы Камерная сцена все-таки стала серьезным местом для работы молодых режиссеров и дирижеров»
“Мы разработали концепцию реконструкции этого здания и строительства там новой Камерной сцены до 500 мест. Не такой маленькой, как сейчас, а нормальной, которая будет по техническим параметрам практически как Новая сцена, с полноценной оркестровой ямой. Борис Александрович мечтал об этом, мечтал и Геннадий Николаевич Рождественский, но им не удалось осуществить эту мечту. Не знаю, удастся ли мне”.
Камерный музыкальный театр имени Покровского ждет реконструкция
“Я пошел с концепцией реконструкции к президенту и нашел у него поддержку. Сейчас решаются проектные и финансовые вопросы.
Нужно только найти этого руководителя, потому что способность думать о планах, о формировании труппы — это тоже особый дар, человек может быть замечательным режиссером и совсем не обладать организационными навыками. Но, конечно, это должен быть творческий человек, способный генерировать идеи, думать о том, что на этой площадке может быть и почему именно на этой, а не на какой-то другой.
Может быть, это будет театровед, который заразится идеей и придет в театр со своими программами,— естественно, мы его выслушаем, и если поймем, что у него есть и организаторские способности,— почему нет? Или, может быть, дирижер, режиссер. Кто бы ни был — мы с удовольствием делегируем ему руководство, потому что Камерная сцена не должна существовать в виде имперского конгломерата”.
«Надо обновлять труппу, привлекать молодых, но любой процесс должен быть эволюционным, а не революционным»
“Сегодня певец, если Бог дал ему голос,— я об этом все время говорю — свободен. Если он хочет петь сегодня в Париже, завтра в Москве, послезавтра в Нью-Йорке, а потом в Мюнхене — вы не закрепостите его.
У меня есть дом, я готов на этот дом работать, я с этим домом договариваюсь, что в этой постановке я участвую и в этой, а вот тут я прошу меня отпустить. И мы отпускаем — поверьте мне, мы заинтересованы в том, чтобы солисты Большого театра имели возможность подобного рода контрактов. Игорь Головатенко, Анна Нечаева, Анна Аглатова, Динара Алиева, Эльчин Азизов — практически все наши ведущие солисты сегодня имеют контракты на Западе.
При этом мы говорим, допустим: «У тебя премьера „Русалки“», и артист отвечает: «Окей, да, я ничего на это время не беру». Но когда артист вдруг начинает говорить: «Нет, я буду там-то, а вы под меня подстраивайтесь» — вот этого быть не может. При самом уважительном отношении. И тогда мы говорим: никаких проблем, мы продолжаем с тобой сотрудничать. Но тогда ты не солист Большого театра, тогда ты приглашенный артист, и мы с тобой договариваемся на конкретные проекты”.
Владимир Урин: “Мы стараемся, чтобы русские оперы пели русские исполнители”
«Наш экспортный товар — спектакли, которые имеют классическую интерпретацию»
“Если говорить о формировании репертуара, то в первую очередь это классическое наследие. Это не только вопрос зрительского успеха. Чтобы труппа театра высокопрофессионально исполняла эти спектакли, они должны составлять существенную часть репертуара, чтобы артисты могли постоянно в этом существовать. Увлечение современной хореографией может быть в ущерб этой позиции и приводить к понижению уровня исполнительского и актерского мастерства.
Но если ваш приоритет — классика, она должна быть в руках и в ногах. А дальше в репертуаре может быть и то, и другое, и классика XX века — Баланчин, Бежар, Форсайт, у которых тоже танец строится на пуантах. Рядом с этим пусть будут Килиан, и Ратманский, и Ноймайер, и Посохов, и Эдвард Клюг, и Кристиан Шпук.
Стратегия опирается на тот багаж, который имеет Большой театр,— прежде всего классическое наследие.
Владимир Урин: “Зритель Большого театра достаточно консервативен”
Если вы проанализируете его формирование репертуара за последние шесть лет, вот что вы увидите. Первое — обновление русского репертуара. Каждый сезон мы ставим одно-два названия русских опер. Второе — то богатство лучших произведений, что было создано в мире за последние столетия, без которых оперный театр существовать не может.
И затем максимальное расширение мирового музыкального контекста, чтобы на сцене Большого театра шли не только шлягеры, но и великие произведения, к сожалению малоизвестные российскому зрителю.
В данном случае это уже не только политика выбора названий, но и постановочных команд. Поэтому наряду с российскими режиссерами сегодня в Большом театре ставят и ведущие западные режиссеры — Дамиано Микьелетто, Дэвид Олден, Клаус Гут, Петер Штайн. А наряду с нашими дирижерами работают приглашенные”.
«Театру нужны и консервативные постановки, и экспериментальные»
“Посмотрите, что произошло с Met. Ведь Питер Гэлб (директор Metropolitan Opera. — Прим. ред.), когда пришел туда, взял очень мощный курс на обновление и на экспериментальные работы. Что он получил? Было 90-процентное заполнение зала, стало 60%. И тогда он так же повернул в сторону классических постановок, эстетики 40–50 летней давности. Не нужно ни той крайности, ни другой.
Понимаете, критика назавтра после спектакля с восторгом напишет, какие Урин с Сохиевым прогрессисты, того позвали, этого позвали. А Урин будет в это время с ужасом смотреть на кассовые результаты, потому что у него вместо 98% заполнения зала вдруг 60%.
Еще раз повторю, это не значит, что на сцене должны быть только спектакли большого стиля,— разумеется, нет. Но просто нужно балансировать между интересами консервативного зрителя и движением театра”.
«Горжусь этой цифрой». Владимир Урин о доходах Большого театра
«За время моей работы в Большом мы ни разу не поднимали предельные цены на билеты»
“Меняются только промежуточные цены: что-то стоило 3 тыс., а стало стоить 4 тыс. и так далее. Мы стараемся подходить к этому очень аккуратно именно потому, что знаем: как только мы поднимаем цены, мы тут же получаем другой зал. У нас те, кто любит театр, обожает его,— это все-таки в основном люди среднего достатка, и коммерциализироваться им в ущерб нельзя”.
Владимир Урин: “Мы принципиально не повышаем цены на билеты”
“Просто окупаются оперные и балетные спектакли по-разному. Постановка спектакля стоит, допустим, около 60 млн. У нас сбор с одного балетного представления — 13 млн. То есть мы пять раз показали спектакль — и уже его окупили.
С оперой, где билеты стоят дешевле, сбор меньше, 8 млн. Ну хорошо, мы показали три блока по пять спектаклей в течение года — и тоже спектакль окупили. Опера в России любима гораздо меньше, чем балет. Это просто статистическая данность. А для нас — еще и финансовая: мы не позволяем себе поднимать цены на билет на оперу так, как делаем это с балетами”.
«Большой никаким образом не может помочь региональным театрам, даже совместными проектами, копродукциями»
“Мне приходится ездить по России, и я вижу, что в целом театры живут очень тяжело. Тех, кто как-то держится на плаву, не так много. Но в целом, если уж говорить об экономике, действительно существует проблема неравенства между тем, что с финансированием происходит в Москве (частично и в питерских театрах тоже) и в остальной России.
В целом по России цены на билеты в оперные театры — 400, 500, 600 руб. И часто зал не заполняется. То есть это совсем небольшие деньги, которые они зарабатывают от спектакля. Там об окупаемости постановки речи вообще не идет. Им бы хоть как-то поддерживать уровень зарплат и приглашать хоть кого-то из тех певцов, кого они хотят позвать. И когда мы к ним предъявляем те или иные претензии — о чем мы говорим?! Счастье, что они вообще выживают.
Знаете, как шли наши переговоры с Питером Гэлбом по поводу совместных постановок? Ничего более смешного и одновременно драматичного невозможно себе представить. Питер говорит: «Владимир, скажи мне, пожалуйста, ведь я вкладываю деньги в твою постановку — значит, часть этой постановки принадлежит мне?» И это нормальный разговор: когда два человека или организации складываются и начинают дело, они договариваются, что доходы будут делить пропорционально.
Анна Нетребко примет участие в трех постановках Большого театра
Что вынужден ответить я? «Нет! Не принадлежит тебе часть постановки. По нашему российскому законодательству все, что делает государственный театр, принадлежит государству. И не то что отдать, а даже дать тебе в аренду эту декорацию я могу только с разрешения Росимущества и Министерства культуры Российской Федерации»”.
Госдума приняла закон, смягчающий требования к госзакупкам в сфере культуры
“И с Челябинским театром оперы и балета мы не можем делать совместную постановку по той же причине. У нас федеральный бюджет, а у них региональный, никакой совместной собственности здесь быть не может, такой закон, и обойти его нельзя.
И когда мы сегодня обсуждаем новый закон о культуре, мы говорим о необходимости все эти барьеры, которые были установлены Бюджетным кодексом, ликвидировать. Чтобы была возможность у региона использовать федеральные деньги, и наоборот, если федеральные театры работают в России, чтобы они могли в случае необходимости получать средства из регионального бюджета”.
Союз театральных деятелей обсудил концепцию закона “О культуре”
“Сейчас, когда у театра просят отдать декорации спектакля, который уже не идет, и мы даже получили от правообладателя этой декорации разрешение отдать ее другому театру, мы получаем такую головную боль по оформлению этих документов передачи, что иногда думаешь, что проще взять и уничтожить эти декорации, списать”.
“Почему эти процедуры надо доводить до бессмыслицы только потому, что кто-то боится какой-то коррупции?”
Сергей Ходнев, “Коммерсант”. Газету читала Дженнет Арльт