Василиса Бержанская – о своем голосе и своем амплуа, о педагогах, сольных концертах, звукозаписи и тусовках.
– Василиса, давайте традиционно начнём с вашего детства, с семьи. Кто-то из родных имел отношение к музыке или театру?
– Своё детство я провела в городе Ессентуки. В семье музыкантов не было. Меня растила только мама. По образованию она геолог, работает кадастровым инженером.
– Но, наверное, мамина идея была отвести вас в музыкальную школу?
– В шесть лет я сама захотела играть на фортепиано. Правда, через несколько лет мне занятия надоели. Но тут уже мама настояла на том, чтобы я окончила музыкальную школу. За что ей огромное спасибо.
– Когда вы поняли, что у вас особенный, не как у сверстниц голос?
– Всегда пела и детские песенки, и всё, что слышала по радио и вокруг. Абсолютно случайно поступила на вокальное отделение Ставропольского краевого музыкального колледжа имени В.И. Сафонова в г. Минеральные Воды. Мне просто очень нравилось петь.
И через несколько месяцев занятий я поняла, что у меня есть голос, который в перспективе может стать оперным.
– Помню своё первое впечатление от вас по телевизионному конкурсу «Большая опера». Это был один из первых сезонов проекта, его смотрели тогда практически все, имеющие профессиональный интерес к жанру и просто меломаны. Очень юная решительная особа с мощным сопрано, огненно-рыжая, темпераментная, непосредственная и … не вполне управляющая своим инструментом и своими эмоциями. Явный самородок, требующий долгой бережной огранки.
На следующий год вы были приняты в Молодёжную оперную программу Большого театра. И вновь услышала я вас уже как меццо-сопрано. Переход в другое голосовое амплуа сразу был условием поступления в МОП?
– Оговорено сразу было другое. Я прекращаю все гастроли, потому что после «Большой оперы» мы очень много ездили, выступали в разных городах России. Договорились, что поступив в МОП Большого театра, я буду спокойно сидеть в Москве и разбираться со своими техническими проблемами.
Было непросто сказать себе «стоп»! А когда мы начали заниматься техникой, то обнаружили абсолютно другую природу голоса.
– А про колоратурное меццо, про то, что у вас ценная мелкая техника так хорошо пойдёт, кто-то думал?
– Мы вначале просто искали красивый ровный звук, без лишнего вибрато и призвуков. Но мне повезло оказаться в академии Россиниевского фестиваля в Пезаро. Там поняла, что мне надо развивать колоратурную технику, которая дана природой.
Я готовила для спектакля «Путешествие в Реймс» небольшую роль Маддалены. Но ради интереса начала учить ведущую роль Мелибеи. Никаких амбиций не имела, просто работала над стилем, техникой. Когда мою Мелибею прослушал в классе маэстро Альберто Дзедда, то поставил меня петь в спектакле именно эту роль.
– Кто с вами отрабатывал итальянский?
– В Молодёжке у нас два постоянных замечательных коуча – носителя языка Джулио Дзаппа и Алессандро Аморетти. Весь итальянский репертуар я готовила с ними и до сих пор я периодически беру у них уроки.
– Вы заканчивали Академию им. Гнесиных у Рузанны Павловны Лисициан. Продолжались ли занятия с ней, когда основным шефом в МОП у вас стал Дмитрий Юрьевич Вдовин?
– Я всегда считала, что доверять нужно кому-то одному. Уши у всех разные.
С Рузанной Павловной мы начали заниматься, когда я ещё была на третьем курсе музыкального колледжа. Проделали за все годы огромную работу. Вроде всё шло достаточно хорошо. Что-то спела в Приморском театре оперы и балета (Владивосток), конкурсы успешные были, например, конкурс Образцовой. Да и попасть в Молодёжную программу Большого – огромное достижение! Но я всегда чувствовала, что что-то не так.
Так сложилось, что когда начали разбираться в проблемах, то пришли к выводу, что я пою не своим голосом. И раз за мою вокальную технику взялся Дмитрий Юрьевич, я ему полностью доверилась. В качестве педагога остался только он. Но также идею перехода в меццо поддержала Светлана Григорьевна Нестеренко и тоже помогала мне развиваться в новом направлении.
Рузанна Павловна очень за меня переживала. Пять лет вела меня как высокое сопрано, и вдруг такое! Но, несмотря на все разногласия, у нас не было ни одного конфликта и между нами по-прежнему остались очень тёплые отношения, а уже через пару лет Рузанна Павловна согласилась с правильностью решения перехода в другой репертуар.
– Раньше частенько случалось бывать в классе у Д. Ю. Вдовина. Маэстро бывает крут и громогласен в своих замечаниях, не сдерживает гнева на нерадивых.
– Меня он практически не ругал. Хотя поначалу было очень не просто. Но, мне кажется, я очень послушная ученица. Я брала всё, что можно было взять. Поэтому гнев меня миновал!
– За два года в Молодёжке вы спели только Деспину в Cosi fan tutte Моцарта?
– Да, я участвовала в двух блоках спектаклей. Партия Деспины интересна тем, что её поют как сопрано, так и меццо. А у меня тогда ещё не всё было ясно с голосом. Хорошо, что была такая возможность выйти в значимой роли на Новую сцену Большого театра.
– Ещё были предложения выступить в этой партии?
– Пока нет. Почему-то мне почти не предлагают субреточные роли, также достаточно редко пою брючные.
В прошлом году только одна брючная роль была, спела Зибеля в «Фаусте». Но там по режиссёрскому замыслу влюблённый юноша был одет в костюм зайца. Смотрелось мило!
И вот только что в Амстердаме я играла немецкого солдата времён Второй мировой вопреки либретто оперы «Триумф Юдифи» Вивальди. Была очень непростая работа, но был огромный успех.
– Насколько легко вам входить в почти обязательную сейчас «вторичную» драматургию поверх оригинального текста оперы? Довелось ли хоть раз сыграть Россини или барочных авторов в кринолинах и кружевах?
– Ни разу! А что делать? Надо принимать этот «перевёрнутый мир». Кстати, очень многие современные постановки не вызывают вопросов «почему и зачем?». И вообще я люблю современные постановки. Главное, чтобы не было этих самых вопросов.
– У вас уже есть опыт подготовки премьер и здесь, и на Западе. Отличается ли принципиальный подход?
– На Западе более долгосрочное планирование. А так, в принципе, никакой разницы.
– Второй сезон вы являетесь штатной солисткой Немецкой оперы в Берлине.
– Там это называется «ансамбль». Я вполне обжилась в Берлине. Но, закончив текущий сезон, перехожу в приглашённые солисты.
Я сейчас езжу по Европе довольно много, поэтому хочу попробовать freelance. Но рада, что впереди много планов уже с родным театром, с Немецкой оперой.
– Наверное, в Берлине заговорили по-немецки?
– Ещё нет. Это мой позор. Оправдываю себя, что пока для моего голоса нечего петь в немецкой музыке. Когда дорасту до Рихарда Штрауса, непременно освою «дойч»! В Германии ведь везде можно объясняться по-английски.
Вот английский я усердно развивала, оказавшись впервые надолго в чужой стране. Параллельно заниматься ещё и немецким не хватало времени. В первый сезон у меня было 12 опер в репертуаре. Пусть некоторые партии совсем маленькие, но их тоже надо было выучить и ввестись в спектакли.
– Новую партию разучиваете поначалу сами или сразу с пианистом?
– Начинаю сама, чтобы к началу занятий с коучем уже хотя бы немного ориентироваться в музыке.
– У меня сложилось впечатление, что вы не боитесь дерзких экспериментов. То вышли в Бельканто-гала на Новой сцене с фантастически трудной арией Армиды, которая тогда услышалась ещё несколько «на вырост» по технике. То, напротив, впетую, опробованную с оркестром маэстро Спивакова кантату Россини «Жанна д’Арк» отважились исполнить в постановке «Кантаты. Lab» в прошлом сезоне.
Жанна меня потрясла. Не говорю про вокал – здорово, умело, убедительно! Но фиоритуры Россини шли фоном к слишком узнаваемой тюремной койке, общению с надзирателем и прочей «правде жизни». Что особо оценила – красивая цветущая Василиса согласилась выглядеть не Орлеанской героиней в блестящих латах, а измученной теперешней зэчкой в грубой робе.
– Когда я на что-то соглашаюсь, никогда не думаю: «а как я буду выглядеть?». Главное, чтобы мне было интересно. Я совершенно не боюсь на сцене выглядеть смешно или некрасиво. Ведь много очень интересных ролей, которые не подразумевают стильный макияж, красивую причёску и элегантный наряд.
«Кантаты. Lab» делались силами Молодёжной программы. Если Дмитрий Юрьевич мне что-то предлагает, всегда соглашаюсь с огромным энтузиазмом. Ведь именно благодаря полученной в МОП базе я сейчас выступаю на лучших оперных фестивалях и в лучших оперных театрах.
В планах выступления на Россиниевском фестивале в Пезаро, на Зальцбургском фестивале, в театре Ковент-Гарден, Баварской государственной опере и многие другие. Надеюсь, что на сцене Большого театра вскоре тоже что-нибудь спою.
А «Жанну д’Арк» впервые спела в 2016-м, только осваивая репертуар колоратурного меццо. Спустя два года вернуться к этому материалу, проверить, как теперь звучит на нём мой голос, уже было любопытно. Без макияжа и в ужасной одежде выглядела я, мягко говоря, плохо, но, мне кажется, в предложенных условиях все было достаточно органично.
Кстати, именно после этого выступления Елена Харакидзян пригласила меня спеть сольный концерт на фестивале «Опера Априори».
– Что вас подвигло согласиться не участие в «Опера Априори»? Вы дебютируете на Фестивале 16 марта с совершенно новым сочинением Алексея Курбатова, моно-оперой «Возвращение», написанной в 2018 году. Современные композиторы по большей части к голосу относятся как к инструменту, подчас беспощадно, не вникая в тесситурные тонкости.
– Прежде чем согласиться, я всегда смотрю ноты. Здесь мне вместе с нотами прислали и демозапись «Возвращения», без голоса. Я послушала, поняла, что там есть мелодия, и мелодия красивая. Если бы это была атональная музыка, я бы не пошла на такую авантюру. Замечательный текст поэмы Фаины Гримберг «Андрей Иванович возвращается домой».
Материал очень непростой. Хронометраж произведения около 45 минут, и всё это время я пою. В принципе, стандартная главная роль в опере, в общей сложности, около 45 минут музыки. По сути, «Возвращение» – большая оперная партия, только без остановок. Но мне понравилась музыка! Учу с удовольствием.
– Именно Музыка с большой буквы повлияла на ваше решение разучивать новое сложное произведение? Или момент «мировой премьеры» и то, что потом в Википедии ваша фамилия будет стоять, как первой исполнительницы, тоже имеет значение для самолюбия?
– Нет, историческая значимость момента меня сейчас не волнует.
– Чья идея соединить в один вечер произведение Курбатова и «Итальянские песни» Глинки?
– Это идея продюсера «Опера Априори» Елены Харакидзян. Сочинение Алексея Курбатова по длительности занимает только первое отделение вечера.
Фестиваль подразумевает кроме премьер ещё и редко исполняемые произведения. Надо было придумать что-то небанальное, незапетое для московской публики.
Как оказалось, идея исполнить «Итальянские песни» у Елены родилась давно. Она мне предложила Глинку в качестве второго отделения, и тут я согласилась с лёгким сердцем. Это же настоящее бельканто, да ещё и на итальянском языке!
– Помнится, вы принимали участие в вечере, посвящённом М. И. Глинке, опять же в Молодёжной программе.
– Да, и с тех пор не довелось с Михаилом Ивановичем пересекаться. Восполню теперь, на фестивале.
– Что у вас сейчас в репертуаре?
– В данный момент это Ольга в «Евгении Онегине». Новая для меня роль. Продолжаю петь Розину и Золушку Россини. Ещё в этом сезоне жду премьеру «Орфея в Аду» Оффенбаха на Зальцбургском фестивале. Там я буду Дианой, богиней охоты.
– Ох, жаль, античный костюм опять, скорее всего, мимо!
– Скорее всего!
– Не обидно чисто по-женски в очередной раз вместо исторического платья выходить на сцену в наряде то из дизайнерского бутика с соседней улицы, а то и с «Черкизона»?
– Обидно не бывает. Но костюм может помогать раскрыть образ: «О! В этом платье моя Золушка может ехать на бал!», а может мешать, особенно если костюм тяжёлый или очень жаркий.
– У вас уже несколько героинь Россини в арсенале. Дальше что-то намечается?
– Елена в «Деве Озера», Дездемона в «Отелло» и Синаида в опере «Моисей и Фараон».
– Когда состоялся переход Бержанской в меццо, то в Большом театре говорили про «европейское меццо-сопрано», то есть светлый подвижный тип голоса. Сегодня вы упоминаете партии контральто, как Мелибея или Ольга. Как объясните?
– Голос развивается и открываются новые возможности. Но эти две низкие роли, скорее, исключение, так как, в основном, я пою достаточно высокие роли для меццо.
Партию Елены в «Деве Озера» Россини написал для Изабеллы Кольбран. То есть, очень высоко, очень много колоратур, но с нижними нотами в малой октаве. У Кольбран был уникальный диапазон. Сейчас очень часто на её роли приглашают меццо.
– Как вам самой кажется, лет через пять-десять сгустится ли тембр для тяжёлого репертуара меццо-сопрано? Про Кармен ничуть не сомневаюсь, её изредка удачно делают и сопрано. А с вашим темпераментом и умением жить на сцене это будет, как говорится, «бомба»! Но вот глыбы вроде Азучены-Амнерис или Марфы-Любаши?
– Никто не знает точно, как поведёт себя голос через какое-то время. Сказали бы мне четыре года назад, что буду петь Ольгу в Онегине, посмеялась бы!
Я пока себя в драматическом меццо репертуаре, конечно же, не вижу. Планирую как можно дольше петь бельканто. После тяжёлых партий, как правило, к операм бельканто не возвращаются.
Сейчас, благодаря знакомству с маэстро Андреа Марконом, я начала петь барокко. Пока голос молодой и подвижный надо петь соответствующий репертуар.
– Вам уже приходилось отказываться от каких-то заманчивых, но неполезных в данных момент для голоса предложений?
– Да, приходилось. Хотя что-то совсем безумное не предлагали. Например, отказалась петь Полину в «Пиковой даме». Пока не чувствую себя комфортно в этой роли.
Кстати, от дебюта в одном очень серьезном оперном театре в роли Ольги тоже пришлось отказаться, так как до и после у меня уже были запланированы постановки с абсолютно противоположным репертуаром, чтобы перестроиться с одного репертуара на другой нужно время, и если времени нет, лучше не рисковать.
– Чтобы понять про комфортность, берёте ноты и пробуете спеть?
– Именно так. Или советуюсь с педагогом.
– Кто сейчас ваш основной гуру?
– Всё тот же профессор Вдовин.
– Как умудряетесь совпадать? Неужели в Скайпе занимаетесь?
– В Скайпе заниматься вокалом, по-моему, невозможно. Некоторые друзья пробуют, но я это не понимаю. Мы с Дмитрием Юрьевичем как-то находим время для встреч «в реале».
Например, месяц назад, он преподавал в Молодежной программе в оперном театре Амстердама, а я там участвовала в постановке. Встретились, позанимались.
Сейчас Дмитрий Юрьевич давал мастер-классы в Сочи в рамках «Зимней академии» Башмета. У меня оказалась свободная неделя, и я туда же полетела заниматься.
– У вас уже есть постоянный «доверенный» концертмейстер, с которым не только готовите партии, но к чьим замечаниям прислушиваетесь?
– У меня есть четыре коуча, их советы очень важны для меня. А камерной музыки я пою мало, поэтому пока что не думаю о постоянном партнёре – пианисте.
– Сольный вечер, что намечен на «Опера Априори», получается, первый?
– В камерном репертуаре – первый. И весь вечер моим пианистом будет Алексей Курбатов.
– Скажите, Василиса, если после удачного концерта или спектакля вы прочтёте две рецензии. Первая будет считать ваш голос скромным, ординарным, но щедро похвалит за техническое владение инструментом, отметит актёрское мастерство и музыкальность. Вторая, наоборот, назовёт ваш природный тембр божественным, но раскритикует, дескать, она «на Амати не умеет играти». Какая вас больше огорчит?
– Конечно, второй отзыв. В нашем мире, всё-таки, предпочтение отдают профессионалам, а не тем, кто выезжает только на природных данных. Надо уметь распоряжаться тем, что тебе дано свыше. Гораздо большее уважение вызывают певцы, не наделённые выдающимися голосами, но достигшие вершин мастерства.
– Ваши актёрские способности много выше среднего. Опять вспоминаю Жанну-зэчку, органичней трудно представить. Занимались с кем-то дополнительно актёрским мастерством?
– У меня никогда не было педагога по актерскому мастерству, и я не занимаюсь никакими актерскими тренингами. Доверяю внутренним ощущениям, в поставленной актерской задаче ищу свою органику.
– Был ли у вас опыт студийной звукозаписи?
– Недавно в Немецкой опере решили выпустить CD солистов оперы. Петь в пустой студии – не самое приятное впечатление. Сложно сохранить живую энергетику исполнения перед бездушным микрофоном. Возможно, это умение придёт со временем, с опытом.
– Но ведь не откажетесь от студийной записи, если позовут на что-то интересное?
– Конечно! Без этого сейчас никуда.
– В принципе, как вы себя воспринимаете на фонограмме?
– Очень не люблю себя слушать. Но рядом, как правило, нет близкого человека, который тебя поправит и скажет всю правду, то есть звукозапись – это рабочий инструмент.
Я почти все репетиции и уроки записываю. А когда ты на сцене, ты не можешь адекватно себя оценивать. Там эмоции и далеко не все детали запоминаются. Запись очень сильно помогает в работе над ошибками.
– Насколько ощущаете контакт со зрительным залом? Совпадает ли ваш градус отдачи с реакцией той или иной публики?
– Градус отдачи, обычно, совпадает с реакцией публики, успех чувствуешь сразу. Такого, чтобы ты спел удачно, а тебя дружно взялись критиковать, не припомню. А если понимаешь, что это было не самое удачное выступление, тогда и бурной реакции ждать не приходится.
Но публика везде разная. Бывает, что публика вообще никак не реагирует на протяжении всего спектакля, а в конце – потрясающий успех и стоячие овации.
– Планируете ли вы свою профессиональную карьеру на долгую перспективу? Задумываетесь о том, что и где будете петь через 10-15 лет?
– Пусть все идёт своим чередом. Ничего не планирую. Хотя нет, план есть – всегда петь правильный, подходящий репертуар.
– На сколько сезонов у вас подписаны контракты?
– На три года. И достаточно плотно.
– Вдруг в небольшое окошко между европейскими постановками позовёт спеть в Москве нечто заманчивое даже не Большой театр, а МАМТ, Новая Опера, Геликон?
– Конечно! С радостью. Опять же, главное, чтоб это было интересно.
– А что может подвигнуть к участию в благотворительном проекте, в смысле без гонорара?
– Либо просьба близкого друга, либо если это касается Молодёжной программы, либо если я верю в благородную цель концерта, а не просто бесплатное развлечение для кого-то.
– Остаются ли силы и время на иную, не оперную музыку?
– Из не оперного вообще ничего не слушаю. В ушах любимые оперы в исполнении любимых певцов. Конечно, хожу на оперные спектакли и концерты, которые мне интересны. Но если вдруг выпадает денёк отдыха, то стараюсь проводить его в тишине.
– Что делаете в свободный вечер выходного дня?
– Если мне необходимо именно отдохнуть, то ничего не делаю. Сижу дома или провожу время с близкими людьми. И очень люблю спать.
Для меня самое главное – это сон не менее восьми часов. Когда есть возможность, я сплю по 13-14 часов.
– Вы компанейский человек? Легко сорвётесь с дивана на молодёжную тусовку?
– Я очень далека от молодёжных тусовок. Но я люблю проводить время с близкими друзьями.
– Многие ваши сверстники мечтают сняться в кино, или хотя бы телесериале.
– Такой мечты у меня нет, это абсолютно другая профессия. Но если там надо будет только петь, играть оперную певицу, то почему бы и нет?
Вопросы задавала Татьяна Елагина