1 октября 2016, в Международный день музыки, в Музыкальном театре им.Станиславского и Немировича-Данченко произошло событие, обрадовавшее многих любителей камерной музыки: в театре стартовал проект «Концертный зал имени Моцарта». До конца этого года меломанов столицы ждут четыре концерта – 5 и 22 ноября, 15 и 27 декабря.
Собственно, новая площадка новой-то и не является – как оказалось, Моцартовский зал существовал здесь примерно с 1926 года (его открыли почти сразу с переездом в это здание Оперной студии Станиславского и Музыкальной студии Немировича-Данченко). Зал был на 400 мест и находился в ведении Российской филармонии.
В зале имени Моцарта звучала музыка композиторов французской «Шестерки», итальянских и немецких неоклассиков, произведения Рославца, Мосолова, Шостаковича, Мясковского, Прокофьева и многих других советских и западных композиторов, живших и работавших в то время. Это была попытка создать живое и свободное пространство для камерных концертов.
В наше время решение возродить Зал имени Моцарта с его традициями выступлений молодых дарований и исполнения произведений современных авторов заслуживает огромного уважения.
Уже первый концерт в ноябре, посвященный Франсису Пуленку, соберет молодых представителей самых разных творческих профессий: пианист, оперная певица, драматический режиссер и художник.
Их имена хорошо известны публике – это Юрий Фаворин, Ксения Дудникова, Алексей Размахов и Дмитрий Горбас. Что объединило их в программе, представляющей ранний вокальный цикл «Бестиарий» и музыкальную сказку «История слоненка Бабара»? Почему именно с Пуленка начали цикл? Об этом и многом другом мы поговорили накануне концерта в том самом месте, с которого все и началось – в зале имени Моцарта. К нашей беседе присоединилась и Катерина Вахрамцева, сотрудник театрального музея.
Итак, участники нашей беседы: пианист Юрий Фаворин, солистка Музыкального театра им.Станиславского и Немировича-Данченко Ксения Дудникова (меццо-сопрано), режиссер Алексей Размахов (он же – Чтец), художник Дмитрий Горбас и сотрудник музейно-выставочного отдела театра Катерина Вахрамцева.
— Как вы все вместе оказались в этом проекте?
Алексей: Случайно.
— В этом мире ничего не бывает случайного.
Алексей: Вот мы и ищем подвоха (смеется). Но пока все складывается очень хорошо.
— Чем вас заинтересовал этот проект?
Алексей: Это была замечательная идея, прежде всего связанная с музейными находками. Да и вообще, весь этот проект – одна большая находка.
Когда-то в этом помещении находился Моцартовский зал. Он не очень долго просуществовал, но многие композиторы и музыканты, как я слышал из истории, вспоминают о том, что в этом зале проходили премьеры, бурлила интересная жизнь. То, что сейчас стало классикой, тогда выходило из-под пера и сразу показывалось здесь, в Моцартовском зале.
— Почему первая программа цикла посвящена Пуленку, а не, скажем, Моцарту?
Катерина: В этом пространстве прозвучали несколько российских премьер произведений Пуленка в исполнении Александра Каменского. А открылся зал именно Моцартом.
— Ну, а кто составлял программу?
Катерина: Литературная и музейно-выставочная части театра. Мы выиграли грант, и я, так как раньше работала с драматическими театрами, подумала, каких молодых режиссеров можно было бы позвать ставить эти концерты. Финансирование мы получили на первую половину сезона, но надеемся, что этот проект и дальше будет существовать.
Когда мы составляли программы, было желание создать пространство подобное тому, что здесь царило. Но мы не собираемся повторять в доскональности те программы, а, как в то время играли своих современников, так и мы хотим сейчас играть произведения современных нам композиторов и их предшественников.
Между прочим, прекрасный бюст Моцарта (видите, вон там стоит?) – это тот самый Моцарт, который взяли в 1927 году в Бахрушинском музее, чтобы поставить сюда.
Алексей: Все решали вместе, мы ведь давно уже знакомы. Катя нам очень помогала. В основном мы, конечно, драмой занимались (я и раньше делал проекты с Катей), но мне было безумно интересно, потому что с музыкальным театром я общаюсь, к сожалению, мало. Сейчас, можно сказать, только начинаю знакомиться.
И это знакомство оказывается очень приятным. У меня такое впечатление сложилось, буквально с первых же минут нашего общения, будто мы давно знакомы – и с Юрием, и с Ксенией. Мне кажется, мы понимаем друг друга с полуслова. Вроде бы и молчим, ни о чем не разговариваем. Юра кажется таким скромным, спокойным, но это никак не отражается на его исполнении: в нем есть эмоции, есть интересные мысли.
«История слоненка Бабара», которую мы делаем, на самом деле – не очень детская история…По крайней мере, ее можно сделать и как детскую, и как взрослую. Мы всеми силами пытаемся понять и раскопать, что же взрослого там есть и действительно находим такие отголоски.
Потом, она очень образная. Есть такие моменты – мы об этом говорили с Юрой – музыка совершенно иллюстративная: например, Бабар пошел гулять, и это отражается в музыке, при этом еще и художественно. Дмитрия специально пригласили.
Постараемся не иллюстративно, а какими-то образами передать это состояние.
— Как будет выстраиваться музыкальная драматургия?
Дмитрий: Это будет нечто среднее между спектаклем и чисто музыкальным действием.
Алексей: Скорее, подошло бы такое описание: композиция, составленная из музыкальных, визуальных образов, текста и пения.
— Программа состоит из двух частей. Первая часть – это вокальный цикл «Бестиарий», вторая – сказка для детей о слоненке Бабаре. Каким образом они между собой связаны?
Ксения: Понятно, что они взаимосвязаны тем, что речь идет в первую очередь о животных (смеется), но не просто о животных. «Бестиарий» – это некий философский цикл Пуленка, на стихи Гийома Аполлинера, да и сказка тоже не вполне детская – с каким-то умозаключением.
Алексей: Конечно, философия там есть. Мы сейчас как раз рассуждали, что есть закономерность в том, почему так происходит в жизни Бабара. Путем страданий, испытаний в итоге он добивается своего. Как Юра сегодня сказал – «испытание счастьем».
Юрий: В принципе, Пуленк – достаточно далекий от меня автор, но мне было интересно связаться с ним через вокальные и сценические, сюжетные элементы. Я увидел в этой сказке почти экспрессионистский потенциал, который реализуется не непосредственно в музыкальном стиле, а в истории: сочетание трагического начала и неправдоподобно радостного конца, когда у главного героя, слоненка Бабара, в итоге происходит как будто бы все лучшее, что может произойти в жизни.
Этот контраст создает особое напряжение, которое передается и в музыке. Музыка сама по себе очень контрастная и в этом смысле отличается от инструментальных сочинений Пуленка, которые мне до сих пор были известны. Поэтому для меня это новый опыт соприкосновения с творчеством французского композитора, действительно неожиданный.
— До этого вы исполняли Пуленка?
Юрий: Да, три пьесы, а также ансамблевые сочинения, это была чисто инструментальная музыка. Но здесь – совсем другое. Эти вещи, которые мы исполняем, заставили взглянуть на Пуленка с другой стороны.
И «Бестиарий» был создан в 1919 году, что примерно совпадает по времени с расцветом дадаизма. Его влияние чувствуется в цикле: некая причудливость, афористичность, непредсказуемые окончания песен.
Ксения: Стихийность какая-то присутствует, не запланированная. В этом и непосредственность музыки, и ее трогательность.
— Ксения, сложно ли петь Пуленка?
— Честно говоря, я бы не сказала. Я очень люблю композиторов XX века, и для меня это интересно, живо, и ложится легко. Хотя, конечно, «Бестиарий» – небольшой цикл, не такой уж продолжительный – всего лишь шесть номеров, и они очень коротенькие.
Если взять другие вокальные циклы, например, «Лед и пламень» (цикл песен на слова Поля Элюара) – там, конечно, труднее: более ломаная мелодика и сложные гармонии. Но есть такая серьезная вещь, на которую следует обязательно обратить внимание, и мы с Юрой это обсуждали – важна даже не столько музыка, сколько мелодика речи, потому что у французов это всегда стоит во главе угла.
У меня, кстати, продолжается второй сезон французской музыки – в театре пела три партии на французском языке, и этот сезон начинаю тоже с французской музыки. Тут главное – мелодика, эстетика перехода одной гласной в другую, их сочетание, красота. Это очень тонко и важно – внести смысл в исполнение именно таким образом, не только голосом, не только наполнением своим, а еще и мелодикой речи.
Хотя, конечно, глубина Пуленка, драматизм его, о котором Юра сказал, – не явный. Я бы сказала, что он, как у японцев.
— Сдержанно-эмоциональный?
Ксения: Да, это такая эмоциональность, которую невозможно удержать внутри.
Алексей: Мы как раз сегодня говорили об этих акцентах: вроде бы серьезно-серьезно-серьезно, а в конце весь этот пафос снимается одним несерьезным жестом, как будто говорит серьезно, а потом вдруг подмигивает глазом. То есть там и глубина, и ирония одновременно. И серьезное сразу переворачивается в несерьезное.
— Юрий, как-то вы обмолвились в одном интервью, что «пианист должен мимикрировать под музыку, которую играет». 5 ноября вы будете играть музыку, созданную для ребенка, музыку, которая предполагает дурашливость, наивность, живость, радость. Вы ощущаете в себе эту детскую непосредственность?
Юрий: Здесь приходится мимикрировать в каждой следующей песне, или разделе, потому что они непосредственно иллюстрируют какие-то радикальные перемены в сюжетной линии.
На самом деле это не так-то просто: помимо сферы детства я вижу здесь что-то странное, какие-то элементы и символистских, и экспрессионистских тенденций, которые растворяются в игровом характере музыки, сплавляются с элементами музыки популярной… И этот сплав заставляет погружаться в процесс исполнения так глубоко, что из него трудновато выйти (смеется).
Ксения: Это то детство, которое остается с нами на протяжении всей жизни. Мы меняемся, и наше восприятие детства меняется вместе с нами. Мало того, это зерно, которое остается в нас. Все равно каждый человек внутри – ребенок, которым он был когда-то.
— Да, если в человеке остается ребенок, если он в себе его не уничтожил, он больше открыт миру, способен воспринимать эмоциональные сигналы с детской непосредственностью. Когда ребенок во взрослом умирает, человек закрывается и становится неотзывчивым. Ну, это мое личное мнение.
Юрий: В этом и заключается некий потенциал эмоциональной обостренности «Слоненка Бабара». Интересно, как она будет воспринята.
— Юрий, вы выступали раньше, как аккомпаниатор? Кажется, нет. В ансамблях, конечно, помню.
Юрий: Я сдавал зачеты и экзамены в консерватории, исполняя, в том числе, романсы Даргомыжского (улыбается).
Катерина: Это концерт-коллаж, поэтому не думаю, что вообще речь может идти об аккомпаниаторстве. Он составлен из разных пластов, каждый из которых – самоценный. Никто не собирается никого перекрывать.
Алексей: Насчет коллажей скорее Митя хорошо скажет. Он занимается художественным оформлением зала.
Дмитрий: Вокальный цикл «Бестиарий» и «История слоненка Бабара» – это эксперимент, потому что обычно художник заканчивает свои произведения и потом их показывает. А здесь это будет происходить на глазах у зрителей. Посмотрим, что из этого получится.
Хочется найти глубину смысла в истории про слоненка Бабара и попробовать ее визуализировать на глазах у зрителей. Мне очень интересно – попробовать извлечь художественные образы из музыки, то есть совместить абстрактную составляющую и сюжетную конкретику. Хочется раскрасить музыкальное действие своими визуальными образами.
— На какую публику рассчитан спектакль? Как думаете, кто придет, кому это будет интересно?
Ксения: Мне кажется, это будет понятно любому возрасту, потому что это такая французская, очень «вкусная» история.
Я видела задумки нашего режиссера, предполагаю, что в том же духе будет творить и художник, надеюсь, что наш концерт-спектакль понравится как маленьким зрителям, так и взрослой публике.
Беседовала Ирина Шымчак. Фото Валерия Самойлова