Победитель XVI Международного конкурса имени П. И. Чайковского по специальности «сольное пение» Александрос Ставракакис рассказал о своих детских мечтах и взрослом будущем.
— Каковы были ваши ожидания, когда вы отправили на Конкурс имени Чайковского свои записи?
— Я не могу сказать, что это были какие-то особенные ожидания, я конечно ожидал положительного ответа. Но скажем так, я ничего не ожидал, я только надеялся.
— Что это были за арии, которые вы отправили?
— Ария Прочиды из «Сицилийской вечерни» Верди, «Клевета», ария Дона Базилио из оперы «Севильский цирюльник» Россини, романс «Примирение» Чайковского.
— Вы не пели их потом во время конкурса?
— Нет, мне неинтересно петь одно и тоже все время. У меня большой репертуар и я не хотел бы, чтобы кто-то подумал, что это не так.
— Вы готовились как-то специально к конкурсу?
— Мысль о том, чтобы принять участие в Конкурсе имени Чайковского у меня появилась очень давно. Моя мама наполовину русская, наполовину гречанка. И я вырос в доме, где живы были воспоминания о конкурсе, о том, как у музыкантов начиналась карьера после конкурса.
Когда я решил вступить на этот артистический путь, в моей голове возникла мысль: если уж участвовать в каком-либо конкурсе, то это должен быть Конкурс имени Чайковского. В некотором смысле, это сентиментальная причина.
— Ваша мама музыкант?
— Да, она профессор по классу фортепиано. Мой отец тоже певец, баритон, он несколько лет пел в хоре Афинской оперы. Он привел меня в первый раз на оперу!
Программу для конкурса я начал составлять давно, сконцентрировавшись на ариях. Когда я готовился к дипломному концерту в Афинской консерватории, мой отец пошутил: «Просто выйди на сцену и спой три основные басовые партии: Вотана, Бориса Годунова, короля Филиппа («Дон Карлос» Верди). Я ему ответил: «Если хоть кто-то в 26 лет выйдет и подряд споет эти три арии, то это будет его последнее выступление!»
Но эта идея все же засела у меня в голове. Если хочешь поехать на Конкурс имени Чайковского, то надо достичь высочайшего уровня. Это три эвереста басового репертуара из итальянской, русской и немецких оперных традиций. И я решил в каждом раунде исполнить одну из этих трех арий.
Я подумал, что начинать с Вотана будет чересчур. Монолог Бориса исполнять в конце среди других русских арий тоже не вариант. Поэтому я выбрал Бориса для второго тура и Вотана для финала.
— Теперь понятно, почему вы так хорошо поете по-русски. Вас этому учила мама?
— Если честно, когда мне было четыре года, я прожил один год в Киеве, где жил мой дед, а мама преподавала тогда в Киевской консерватории. Тогда я говорил по-русски хорошо. Но когда мы вернулись обратно в Грецию, мама говорила со мной по-русски, а я отвечал ей по-гречески, не знаю даже почему.
Когда я уже три года занимался вокалом я познакомился с Паатой Бурчуладзе, в тот момент я пел в хоре в афинском театре и у нас была постановка «Набукко». И он порекомендовал мне заниматься со своим педагогом Людмилой Ивановой в Киле. Для этого мне пришлось начать учить русский, чтобы с ней заниматься.
Сначала мама помогала, но потом я потихоньку стал говорить по-русски. Хорошо, что у меня осталось настоящее русское произношение с детства, хотя словарный запас у меня небольшой.
— Поете вы по-русски точно без акцента! Вы участвовали и в других конкурсах. В чем разница между ними и Конкурсом имени Чайковского?
— Я вообще не люблю участвовать в конкурсах. Я участвовал первый в конкурсе Рихарда Вагнера в 2016 году потому, что это был конкурс для студентов и он помогал в учебе. Я уже тогда учился в Дрездене и мне это было нужно. Но я уже говорил, что единственный конкурс, в котором я хотел участвовать, это Конкурс имени Чайковского.
Этот конкурс отличается от любого другого на земле. Подобные конкурсы это только Конкурс королевы Елизаветы или конкурс Шопена. Другие конкурсы это не история «про искусство».
В оперном мире часто работает принцип «кто может сделать эту работу?» Если у вас большой театр, много постановок каждый год, вам нужны певцы для всего этого, не только для ведущих ролей. И вы едете на конкурс и ищите певцов с безупречной техникой, которые в состоянии спеть 70 спектаклей в год. Конечно, если при этом вы еще найдете кого-то, кто может играть и интерпретировать на сцене, то это будет замечательно.
Большинство конкурсов сами по себе далеки от искусства. Для меня Конкурс имени Чайковского отличается от других, здесь создается искусство. Поэтому я мечтал об этом еще ребенком.
Поэтому, например, я участвовал в таком конкурсе, как Бельведер, чтобы подготовить себя к российскому соревнованию. Без опыта нельзя было сюда приезжать.
— Для вас было сюрпризом, что вы оказались в финале?
— Честно говоря, нет. Вот тут уже у меня были ожидания. После первого тура я не был уверен, что сделал все достаточно хорошо. А после второго тура уже был уверен, что сделал все так, как себе представлял, как мне хотелось. И на хорошем уровне. Я был счастлив.
Конечно, мне хотелось попасть в финал. Но главное, что я был удовлетворен своим выступлением во втором туре. Что не означало, что я пройду в финал!
— Что реально вы почувствовали на конкурсе?
— Меня все время спрашивали: «Что вы думаете о конкурсе или о других участниках?», «Какова атмосфера на конкурсе?» А я вообще не обращал никакого внимания на все это, на других певцов. Я был абсолютно сконцентрирован только на моей работе, приезжал за 10 минут до выступления в зал и уезжал сразу после выступления.
Мне не хотелось ничего подсчитывать, я был полностью поглощен собой и своим выступлением. Жил по плану: отель – обед – репетиция с пианисткой. У меня была замечательная пианистка Яна Гранквист, я был счастлив с ней работать. Мы понимали друг друга с полуслова. Нам не нужно было репетировать, мы все понимали по глазам.
— Многие певцы жалуются на Зал Мусоргского, в котором шли прослушивания первых двух туров.
— Я вообще в принципе не тот человек, который уделяет много внимание акустике зала. Концентрируюсь на своем исполнении настолько, что мне все равно, будет ли это камерный зал или большой театр на 2000 мест. Я использую свои внутренние ощущения, а не отдачу зала.
Конечно, хорошо, когда эта отдача есть. Заключительный концерт конкурса в Москве был сногсшибательный, когда я открыл только рот, у меня создалось ощущение, что передо мной на сцене стоит студийный монитор, который возвращает мой голос назад. А так у меня везде одна и та же стратегия, это не зависит от размеров зала.
— Вас отличал на конкурсе актерский талант. Вы специально этому учились или это ваша природа?
— Никогда не брал уроки актерского мастерства. Когда стою на сцене, не пытаюсь играть.
Что я пытаюсь дать слушателю? Наиболее прямую, честную и искреннюю интерпретацию. А вот то, что я выбрал для исполнения, помогает мне создать это впечатление.
Я часто выбираю произведения для исполнения по тексту. И всегда начинаю с работы над текстом, пытаюсь понять, что этот текст дает мне, что я смогу сказать моим слушателям через этот текст. Это дает мне возможность затем подобрать те технические приемы, которые мне помогут донести этот смысл.
Моя цель – скоординировать мои мысли, чувства, и передать их слушателям максимально открыто и честно.
— Вы плакали, когда вас объявили победителем. Этот конкурс настолько важен для вас?
— Определенно да! Я так долго мечтал об этом. Даже не выиграть, а быть частью этого конкурса. Ну, а уж выиграть – это просто потрясающе! Этого я точно не ожидал.
После первой арии в третьем туре, арии короля Рене, я был совершенно не удовлетворен собой. И я слышал прекрасное выступление тенора, безупречное пение баритона, что не добавило мне оптимизма.
Конечно, Вотана я спел лучше, чем Рене. Но победы я совершенно точно не ожидал. Но это прекрасно, что все получилось. Возможно, потому, что результаты трех туров суммировались.
— Но в любом случае конкурс это большой стресс для певца?
— Конечно, но хороший старт карьеры для каждого лауреата. Это помогает людям узнать тебя, хотя для меня это не была самоцель.
Я удовлетворен своей карьерой, она развивается в том темпе, который меня устраивает. Я пою в известном театре, интересные партии, мне не хочется ничего ускорять.
Но этот конкурс, конечно, открывает многие двери. Тем не менее, если меня позовут даже в знаменитые театры на те партии, что я не хочу пока исполнять, я от них откажусь. И наоборот, если меня позовут на интересные для меня партии, я соглашусь.
— Вы больше не хотите участвовать в конкурсах?
— Нет, этого достаточно.
— А есть ли уже какие-то интересные предложения?
— Пока ничего точно не определено, но есть некоторые интересные идеи. Посмотрим, что из этого выйдет, ведь я еще на контракте в Земпер-опер.
Мне было бы очень интересно поработать с маэстро Гергиевым, он тоже мне сказал, что в этом заинтересован и хочет пригласить меня в Мариинский театр в будущем. Для меня же самое интересное приехать и поработать с ним в Санкт-Петербурге.
Но я не собираюсь в ближайшее время петь Бориса Годунова. Я буду готов к этой партии через 7-10 лет минимум. Я бы мог подготовить пока арию или сцену, но целая партия пока тяжела для меня. Мне всего 30 лет, для Бориса мне надо стать более зрелым, прием не вокально или технически. А именно для интерпретации всей роли, для понимания пушкинского текста.
Ведь для того, чтобы исполнять Бориса на сцене, надо понимать не только текст, который он поет, но все произведение. Не только либретто, но и всю пьесу. Я хочу эту книгу читать по-русски и понять каждое слово. Как емко звучит каждое слово по-русски! И я хочу все это знать и понять, как это передать со сцены.
У меня ушло полтора года только на подготовку монолога Бориса в моей голове до того, как я начал это петь. Вся партия требует много времени.
— А что же вы готовите не для будущего?
— Будучи basso cantante, я хочу петь лирические партии, оперы бельканто. Хочу спеть в «Лючии ди Ламмермур», «Пуританах», «Норме», «Сомнамбуле». Потом потихоньку петь в вердиевских операх: Фиеско, Банко, Сильва, Прочида, затем Филиппа. Более тяжелые партии уже потом.
Басы поют людей среднего возраста или стариков, а мне пока только 30 лет. У меня все еще впереди. Голос всегда требует заботы. Басы поют долго, некуда торопиться.
— Никакого Вагнера?
— Значительно позже. Когда спою белькантовые оперы, наберусь опыта в них, тогда, возможно, спою в «Лоэнгрине», «Тангейзере» или «Тристане и Изольде». А если вы спросите меня про Вотана, то ответ будет такой же, как про Бориса.
Вагнер опасен для молодых певцов, если вы поете не в Байройте, то вам надо кричать, чтобы перекрыть оркестр. С бельканто вы всегда уверены, что оркестр будет под контролем, можно петь легче. С Вагнером надо все время думать о том, чтобы не пропасть в оркестре и донести свой звук до зала. Вот этого мне пока делать не хочется.
Главная мысль: делай свое дело и не воспринимай это как рутину.
Певцы очень счастливые люди, они могут делать то, что им нравится. Это сокровище, а не служба! Надо только все время пытаться понять, что ты можешь сделать и что ты делаешь. И это возвратится сторицей, в любом случае. Я в это верю!
Вадим Журавлев, канал “Сумерки богов”