«У рояля то же, что было и раньше»

Журнал «Музыкальная академия» опубликовал эссе выдающегося вокального концертмейстера Семена Борисовича Скигина.

Я не случайно назвал статью фразой, позаимствованной из культового в годы моей юности спектакля Театра кукол Сергея Образцова «Необыкновенный концерт».

Бывает, что шутка и пародия рисуют не менее ясную картину эпохи, чем серьезные научные труды!

Фраза конферансье «У рояля то же, что было и раньше» отражает устоявшееся пренебрежительное отношение к нашему брату аккомпаниатору.

Мой коллега у рояля, маленький рыжий очкарик, спокойно «съедает» этот перл остроумия — он привык и не к такому.

Еще более обидно, что порой и наши партнеры, певцы-солисты, отводят нам, аккомпаниаторам, место где-то между вахтерами и настройщиками.

Жизнь сурова по отношению к нам! Поступая на фортепианное отделение, абитуриенты всерьез размышляют о программе первого сольного концерта в Большом зале Московской консерватории и о разумном инвестировании первой премии конкурса имени П. И. Чайковского.

Они высоко мотивированы: за спиной уже полтора десятка лет каторжных работ по освоению гамм и арпеджио. Можно понять их разочарование, когда вместе с дипломом об окончании вуза им предлагают места аккомпаниаторов музучилищ в глубинке. Это — реальность жизни и плата за перепроизводство специалистов высокого ранга.

Сегодня, в эпоху интернета, можно составить общую картину, сводный портрет представителей моей профессии. На всеобщее обозрение выставлены не только триумфы в белоколонных многоярусных концертных залах, но и выступления в зальчиках-классах периферийных музыкальных школ, и лишь диву даешься, на каком высоком профессио­наль­ном уровне играют мои (как правило, бес­тактно не названные по имени) коллеги.

На Западе картина иная: там на специальные аккомпаниаторские отделения консерваторий поступают в подавляющем боль­шинстве пианисты-инвалиды. Окончив музыкальные университеты, много лучше они не становятся. И работу они находят под стать своему уровню.

Я — концертмейстер, и шел к этой профессии долго. Первые опыты происходили во время семейных праздников (Первомай, 7 ноября и тому подобные), когда после горячительных напитков все начинали дружно горланить песенный ширпотреб. Я пытался аккомпанировать в силу своего умения (вернее, неумения).

Следующие одиннадцать лет ничего не при­несли для постижения профессии акком­паниатора — я сосредоточился на выборе репертуара для первого сольного концерта в Малом зале Ленинградской филармонии (семья была очень бедной, и мечты о дебюте в Москве разбивались о недостаток средств на билет в столицу).

Грех жаловаться — за эти годы в школе-десятилетке при консерватории я не только приобрел технические навыки, но и получил безупречное музыкантское образование, и, когда, наконец, стал студентом консерватории, к первым шагам навстречу песням Шуберта и романсам Чайковского я был готов.

Мне повезло — я попал в класс аккомпанемента к замечательному мастеру этой профессии Евгению Михайловичу Шендеровичу. Он научил меня, как обращаться с оперными клавирами, преобразуя «выжимку» из партитуры в «играбельную» фортепианную фактуру.

Евгений Михайлович учил меня по-аккомпаниаторски (выбирая важнейшее, то, без чего не обойтись) читать с листа и делать транспорт (последнее сегодняшнему поколению покажется неактуальным: на сайте Александра Кондакова за 200 рублей любое произведение в мгновение ока будет для вас транспонировано в любую существующую и несуществующую тональность).

Наглядные уроки мастерства Шендеровича можно бы­ло получить и из его многочисленных концертных выступлений и записей. Но главное, он преподал мне, что аккомпаниатор — это особая профессия, требующая специальных знаний, умений и солидной подготовки.

Рассказывая о моих аккомпаниаторских университетах, хочется упомянуть имя Екатерины Громовой. Певица, так называемая иллюстратор в классах аккомпанемента, она украсила годы моего обучения. Не обладая громоподобным голосом, Катя удивительно тонко, музыкально и вдохновенно интерпретировала с нами, студентами, европейскую камерную классику, и впервые цикл Шумана «Любовь и жизнь женщины» я сыграл с ней, сразу попав под гипноз не только этой музыки, но и замечательной Катиной интерпретации.

Она оставила неизгладимое впечатление на всю жизнь, подарила неповторимые минуты счастья совместного музицирования, научила меня обращению со словом. Мы всё исполняли по-русски, но даже несовершенные переводы в ее устах казались поэтическими жемчужинами.

Когда я, уже достигший определенного положения, выбирал солистов для юбилейного шумановского концерта в Ленинградской филармонии, я пригласил мою дорогую Екатерину Громову. Вечное ей спасибо!

Положения пианиста, имеющего возможность выбирать солистов для задуманных программ, я достиг не сразу. Я вволю наигрался в концертах, таких, которые высмеял Образцов в своем спектакле-капустнике. За моей спиной осталась целая череда клубов, красных уголков, птицеферм и фабрик.

Чему это меня научило? Молодые коллеги, обращаюсь к вам, запомните: нет «плохих» концертов! Любое выступление требует собран­ности, сконцентрированного внимания и подготовки. А такие — особенно: «заставить» слушать неподготовленных людей неимоверно сложно! К тому же сценическая рутина убивает пресловутое концертное волнение.

Ныне принято ругать систему конкурсов — мол, она не имеет ничего общего с ис­кусством. Я «выплыл» наверх благодаря конкурсам. Ограниченное тогда количество лауреатов давало шанс испробовать себя на значительных площадках, чем я и воспользовался.

А победа на конкурсе в Германии открыла для меня границы этой страны. Одним словом, конкурс дарит шанс быть услышанным. Пользуйтесь им!

Хочу назвать еще одно имя: Дитрих Фи­шер-Дискау. У этого великого певца я нау­чился многому, и, слушая его записи, «подглядел» самое важное для меня: я осознал значимость пианиста. Конечно же, Фи­шер-Дискау выступал только с равновеликими — ему аккомпанировали сrème de la crème фор­тепианной гильдии: Джералд Мур, Дани­ель Баренбойм, Кристоф Эшенбах, Йорг Демус, Святослав Рихтер, Владимир Горовиц.

Я внимательно изучил их совместные записи и сделал для себя удивительное открытие: Фишер-Дискау везде примерно одинаков, а своей неповторимостью записи обязаны пианистам (если не верите — послушайте пять или шесть фишеровских трактовок «Зим­него пути» Шуберта).

То, что профессия аккомпаниатора — не ап­пендикс пианистической деятельности, а самостоятельная область творчества у рояля, начинаешь понимать, лишь всерьез занявшись ее освоением.

Априори концертмейстер должен в совершенстве владеть инструментом. К примеру, песни Листа — не меньшее испытание виртуозности, чем его фортепианные концерты. Но это лишь исходное условие. В тот момент, когда перед то­бой стоит певец, об этом дóлжно забыть: со­лист — твоя главная забота.

Уже с первым «доброе утро!» по телефону мы вслушиваемся в звучание голоса вокалиста и порой ставим нежелательный диагноз раньше, чем вокалист почувствует неладное сам.

Добрую половину моего гастрольного чемодана занимает «дорожный медпункт» — лекарства на все случаи жизни. Пианист — «лекарь поневоле»: он должен быть не только знатоком фониатрических премудростей, но и целителем душ. И больной, и здоровый певец — наша забота.

Аккомпаниатор, разбирающийся в секре­тах вокальной техники, — это не роскошь, а профессиональная необходимость. В моло­дости я охотно аккомпанировал на мастер-­классах больших вокалистов, и, по их словам, пианисты с «хорошими ушами» не­редко становились успешными вокальными педагогами.

Знать и понять — это лишь полдела. Аккомпаниатор должен уметь внятно объяснить. Педагогика — неотъемлемая часть искусства концертмейстера. Тут не лишним будет и чувство такта: нужно уметь добиться желаемого, не обидев.

Есть хорошая шутка: два певца — это уже хор. Мы можем довести подобный гротеск до высшей границы: один аккомпаниатор — это уже оркестр! В рецензии на выступление на моем первом международном конкурсе журналист написал, что я заменил певцам оркестр Большого театра. Я воспринял это как комплимент.

Дирижер — руководитель целого кол­лекти­ва. Аккомпаниатор — дирижер одного инструмента под названием «вокалист». Мы должны владеть и дирижерскими навыками!

Концертмейстеру полагается быть поли­глотом. Сегодня, когда певцы приезжают отовсюду, а исполнение на оригинальном языке стало нормой, вокалист нередко обращается к нам за помощью, и наше дословное понимание текста — не лишнее.

Как правило, камерный репертуар певца не так велик и разнообразен, как у пианиста (хотя должен признаться, что встречал и исключения). Вот почему нашу эрудицию при составлении программ трудно переоценить, да и понимание литературно-музыкальной драматургии тоже.

Следует упомянуть и о постоянной готовности пожертвовать собой, уйти в тень: Нарцисс — неподходящее имя для пианиста-аккомпаниатора.

Одним словом, если эти «всего понемногу» сложить вместе, то вырастет целая гора знаний и умений, необходимых для нашей прекрасной профессии. Но, главное, эти качества должны покоиться на активном эмоциональном посыле: стать аккомпаниатором высокого ранга можно лишь любя певца!

Вернусь к моей консерваторской жизни, и, рассказав о навыках, которые я тогда приобрел, затрону еще одну тему: «учитель — ученик». Есть разные педагоги. Говорят, Александр Борисович Гольденвейзер был готов за каждого своего студента бежать ходатайствовать в Кремль.

А Нейгауз, напротив, отказывался хлопотать, ссылаясь на свою жизненную непрактичность. В год моего первого лауреатства Шендерович перебирался в Московскую консерваторию — его вез за собой Евгений Нестеренко.

«Возьмите и меня, я буду хорошим ассистентом», — полушутя, полувсерьез попросил я учителя.

«Мне никто никогда не помогал, и ты добивайся всего сам», — отрезал мэтр. Мне грех жаловаться на судьбу, но в тот день я поклялся, что если я когда-либо смогу быть полезным для своих учеников, я постараюсь им помочь.

«Чтобы зваться аккомпаниатором, нужно как минимум иметь солиста». Этой нехитрой мудростью мне хочется начать фрагмент повествования, посвященный нашему работодателю, Певцу.

Доказано, что человек как биологический вид и общественное существо постоянно мутирует. Конечно, это относится и к артисту-певцу. В годы моей молодости, за «железным занавесом», этот процесс протекал довольно вяло — все варились в собственном соку.

Но при этом театры «светились» блеском орденов, наград и званий, которых удостаивались ведущие солисты. Став «модным» (аккомпаниатор-лауреат!), я не только приобрел молодых и рвущихся в бой парт­неров, но и получил «доступ к телу» носителей регалий.

Конечно же, вначале это вызывало священный ужас («Ведь я червяк…»), но вскоре я понял, что не так страшен черт, и, главное, со звездами нужно общаться как с «нормальными», но соблюдая этикет (как после аудиенции у короля нельзя покидать залу, повернувшись к монарху спиной).

Опыт — великая вещь! Помню, однажды из профессионального любопытства я попро­сил одну «королеву» (воистину обладатель­ницу уникального голоса) раскрыть мне тайну ее трактовки «Сцены письма Татьяны».

Цитирую по памяти фрагмент лекции, прочитанной для меня:

«Я вам пишу…» — понимаешь, она ему пишет… — «Что я могу еще сказать»” — видишь, ей сказать больше нечего… — «Теперь я знаю…» — это значит, она поняла… — «В вашей воле меня презреньем наказать…» — то есть после этого он может перестать ее уважать».

Такая оригинальность прочтения навсегда запечатлелась в моей памяти: действительно, не боги горшки обжигают!

Не подумайте, что в моих глазах эта певица являет собой собирательный образ всех титулованных вокалистов. Есть и другой интеллектуальный полюс: народный артист СССР Евгений Нестеренко мог своими знаниями о жизни и творчестве Мусоргского дать фору многим уважаемым музыковедам, а голландец Роберт Холл, полагаю, знает о Шуберте больше, чем тот сам знал о себе!

Главное, чему я научился, — что всех представителей вокальной братии нужно рáвно любить и стремиться понять. Нам, пианистам, трудно себе представить, сколько надо иметь мужества, самообладания и психологической уравновешенности, чтобы из вечера в вечер своими двумя маленькими мускулами, вокальными связками, озвучивать большие театральные залы, будучи при этом нещадно атакованными звуковой массой стоголовой оркестровой гидры!

Пианист-аккомпаниатор порой наделен счастьем долгие годы сотрудничать с одним вокальным партнером, но надо быть способным и на «свадьбу на один вечер» — концерт, который больше никогда не повторится.

Каждый певец уникален, и следует избегать ошибки навязывать ему тот репертуар, что не отвечает его художественному нутру, руководствуясь лишь собственными жела­ниями и представлениями. Нельзя забывать, что время на профессиональное становление отпущено певцам не столь щедро, как нам, пианистам, — в искусство они приходят уже взрослыми людьми. Вот почему спрос в первую очередь с нас, и мы ответственны за конечный продукт, за то, что вокально-­фортепианный дуэт выносит на сцену.

Впервые выехав на гастроли за рубеж, я поразился тому, что в афишах Lieder­abend’ов имена солиста и аккомпаниатора написаны равновеликими буквами, и, вернувшись домой, в Ленинград, потребовал концерты с моим участием анонсировать по этому принципу. Сначала на меня смотре­ли как на сумасшедшего, но со временем лед тронулся.

Прошли десятилетия. Мне радостно, что любимый мною «Необыкновенный концерт» по-прежнему украшает афишу Театра кукол Сергея Образцова, но обидно и горько, что в окружающей жизни отношение к малень­кому рыжему человечку у рояля порой остается «тем же, что было и раньше», и неуклюжая шутка конферансье не устарела и не затерялась в прошлом.

Эти заметки — плод моих многолетних раздумий и наблюдений, и писались, на­кап­ливались они понемногу, мысль за мыслью, фраза за фразой.

Но в эпоху ковидной безысход­ности и карантинного безделья мне захотелось продолжить написанное в дру­гой форме. Есть прекрасное русское слово «памятка». Она в моем понимании — краткий пересказ всего необходимого, что нужно знать о той или иной сфере деятельности.

Меня грело сознание, что «Памятка молодому аккомпаниатору» еще не была написана, а путеводной звездой сияла ос­новополагаю­щая памятка в истории чело­вечества — та, которую Моисей получил «из пер­вых рук».

К сожалению, в заветное число десять я, не наделенный божественным лаконизмом, не уложился. Получилось длиннее, но, честное слово, я старался писать лишь по делу!

Итак,

Памятка молодому аккомпаниатору

• Плох тот Колумб, который не мечтает открыть Америку!
• Певец — лучший на свете музыкальный инструмент. Играй на нем!
• Аккомпанируя, помни: диктатура лучше демократии.
• Наслаждайся и дари наслаждение другим!
• Музыка — не антиквариат. Играй сегодня!
• Всегда имей собственное мнение — право на него даровано тебе конституцией (к сожалению, в ней нет поправки о мнении предвзятом).
• Музыка — не часовой механизм. Управляй временем.
• Ничего не бойся, умей быть по-хорошему наглым!
• Играй на рояле удобно, это — краеугольный камень профессии.
• Партитура — подобие инструкции по сборке шкафа из «Икеи». В инструкцию пальто не повесишь. Так и партитура — еще не музыка.
• Говорят, есть только один авторитет — композитор, но он, как правило, уже давно умер, а если (случайно!) еще жив, то это ненадолго. Смело бери ответственность на себя!
• Хвали всё и вся: от тебя не убудет, а пони­мание тебе обеспечено!
• Правду надо осознавать, но не говорить, и уж совершенно точно не стоит за нее бороться. Все равно не поможет, а число недоброжелателей приумножишь.
• Есть такие медали, у которых три-четыре обратных стороны.
• Говорят, что высокие идеалы не продаются, но, к сожалению, иногда они покупаются.
• Знай: найдется много сочувствующих пассажиру общего вагона, но тех, кто не простит твоего билета первого класса, еще больше.
• Не доверяйся устоявшимся мнениям. Про интеллект блондинок и теноров принято говорить с презрением, но в условиях капиталистического рынка их услуги оплачива­ются по высшей таксе. При этом знай границы возможного: блондинкой можно стать, а баса в тенора не перекрасишь!
• Слово ничего не значит. И умнейшие мысли, и оглушительные глупости выражают одними и теми же словами. Так и с нотными знаками…
• Нотная партитура сродни прогнозу погоды на столетия вперед: безошибочно можно предсказать лишь смену времен года.
• Спрашивая, помни: не все вопросы правомерные!
• Есть исполнения скучные, как диета.
• Будь осторожен: почувствовать себя Хеоп­сом можно и набальзамировавшись «Рижским бальзамом» до состояния мумии!
• Когда ты хочешь что-либо внушить дураку, всегда начинай с: «Как ты когда-то говорил…»
• Не стесняйся требовать причитающийся тебе гонорар. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке!
• Не все змеи ядовитые, но сыворотку все-таки лучше всегда иметь при себе!
• Глупых всегда тянет выговориться, а умных — вымолчаться.
• Если у тебя не просят совета, то весь твой монолог — лишний.
• Готовность аккомпаниатора к артистической сдержанности сродни диете: и экономя калории, можно получать удовольствие от еды!
• «Смотреть, видеть, слышать, терпеть». Удивительно, что все эти жизненно важные для аккомпаниатора понятия попали в русском языке в группу исключений!
• На карте искусства тупиков не меньше, чем дорог. Будь осторожен!
• Игра на рояле — это рукоприкладство. А в руко­пашном бою побеждают лишь смелые!
• Если в тебе спит вулкан — разбуди его!
• Право любить искусство в себе уже зарезервировано Станиславским. Поэтому с легкой душой люби себя в искусстве.
• Цени свою интерпретацию! Нотная партитура — всеобщее достояние. Интерпретация — твое личное.
• Неоспоримо лишь одно: Земля круглая и покоится на четырех слонах.
• Америку открывают молодые Колумбы, старость — это время описывать совершённые открытия.
• Смей!

Семен Скигин, “Музыкальная академия”