Последний в 2019 году концерт Владимира Юровского прошел перед Новым годом в Концертном зале имени Чайковского, а первые выступления в 2020 году состоялись 4 и 5 января.
В Филармонии Юровский с Оркестром имени Светланова сыграл новогодне-рождественскую программу. В Кафедральном соборе Святых Петра и Павла дирижер и оркестр объединились с международной командой певцов и вокальным ансамблем «Интрада», чтобы исполнить «Рождественскую ораторию» Баха, завершив тем самым фестиваль рождественской музыки «Адвент».
Вечер в Филармонии
Поскольку программа игралась в период между католическим и православным Рождеством (и с Новым годом между ними), в выбранной музыке двух веков (18-й и 20-й) сочетались духовное и светское. Кроме того, сказал Юровский, Новый год принято праздновать громко, а Рождество – в кругу семьи и в лоне церкви. Программа, очевидно, была составлена и с учетом этого. Впрочем, справедливо добавил дирижер, хорошая музыка всегда звучит для любой конфессии. И вне конфессии.
Второй Бранденбургский концерт Баха оркестр играл без блок-флейты и трубы in F: этой аутентичной «особой трубе» с ее высоким регистром, пояснил Юровский, нужно учиться специально, хотя в Госоркестре, конечно, «хороший трубач». А современная труба легко «закроет» звучностью прочие инструменты. Поэтому выбрали любимую Бахом корна да каччу (камерный вариант валторны). Корна и впрямь звучала уважительно, а не «нагло», как могла бы звучать труба.
Подчеркивая выбранный жанр, Юровский выпукло обрисовал концертность музыки. Флейта, с ее беспечными трелями, и более «рассудительный» гобой солировали с очевидной соревновательностью. Оркестр рождал звонкий вихрь модуляций в первой части и созерцательность во второй, обрывающейся победной фанфарой, поддерживал задор фуги финала, где царят дисканты медных и где Бах, как считается, много шутил.
В зале Филармонии воцарилось, с одной стороны, торжественное, а с другой – камерное звучание, похожее на тихо падающий снег. Пресловутая «духовность», которую к фамилии «Бах» приставляют автоматически, материализовалась в форме благодушного веселья и жизнерадостности.
Концерт Локателли номер 9 для скрипки с оркестром (из цикла «Искусство скрипки») дал возможность услышать ослепительные каденции и виртуозные каприччо Ильи Грингольца. Скрипка звучала с паганиниевским совершенством, ее бесчисленные тремоло и производимые тембровые чудеса, как легендарная игра Паганини, походили «на сверкающую в струях дождя стрекозу».
Нельзя сказать, что музыка Локателли – типично «зимняя»: она годится и в зной, и в стужу. Это развлекательная красота для шествия в парке времен Вивальди и Корелли, когда технический «выпендреж» струнных, кажется, исчерпывает возможности инструмента, а публика заворожена профессиональной умелостью. Юровский, оставив дирижерский пульт, неожиданно сел за клавесин. И, судя по всему, получал от этого большое удовольствие.
Резкая смена парадигмы произошла на Бахе-Стравинском (хоральные вариации на мотив песни Лютера «С небес высоких я сойду»). Если Бах написал этот протестантский хорал для органа с контрапунктом, то Стравинский переделал его для особого состава оркестра и хора.
Хоровую капеллу имени Юрлова посадили посреди оркестра, на места отсутствующих струнных. Автор двадцатого века снабдил мистику церковного барокко парадоксами: «угловатый» современный рационализм возникал за счет прерывистого (гокетного) «средневекового» звучания. Примечателен возникший смысловой аналог: у Юровского заданная полифония превращалась в аналог многообразно-общечеловеческого, обращенного к небу.
Усиление этого чувства нарастало во втором отделении, когда играли и пели «Двадцать польских колядок» Лютославского. В неофольклорных «Колядках» участвуют два хора – взрослый и детский (хор мальчиков хорового училища имени Свешникова). Петь по-польски, с множеством шипящих звуков, наверно, непросто, но наши хоры справились. Это ласково-медовая, восторженная музыка для простецов, чистых сердцем, без рефлексии, с ангельски-прозрачным звучанием, хорошо получившимся у Юровского и оркестра. Плюс женский голос, меццо сопрано (Александра Кадурина), как бы задающий музыкальное направление этой зимней сказки.
Концепция дирижера, судя по выбору музыки концерта – показать все типы отношения к богу, от детски-наивного до искушенно-осмысленного. Так что после ангельски-беспечных и нежно-смешливых колядок звучало неулыбчивое, молитвенное и серьезное – «Три духовных песнопения» на церковнославянские тексты для хора а-капелла Стравинского. (Дирижировал Геннадий Дмитряк). Финал же явил смесь серьезного и наивного: «Рождественскую кантату» Онеггера. С органом, огромным оркестром, двумя хорами, пением на трех языках, мрачным «языческим» началом, стремительной идиллией в середине и неоднозначным по настроению концом.
Это был поистине экуменический финал и прекрасная драматургическая находка Юровского. В том числе – по структуре музыки, и старинной по формам, и – по звучанию – безошибочно любым слушателем отнесенной к двадцатому веку. Сыгранные ранее Бах и Стравинский у Онеггера пожали друг другу руки.
«Рождественская оратория»
Рубеж года, по идее, должен всех объединять, а не разделять. Юровский так не говорил – словами. Но музыка, как он верно заметил, открывает перспективы «без помощи слов». Еще раз убедиться в этом помог концерт с Бахом.
Место было выбрано не случайно: в России маэстро никогда не играл в соборах. И что еще исполнять тут, как не музыку композитора, написавшего ораторию в шести частях для протестантских церквей Лейпцига? Правда, при Бахе ее играли в рамках праздничных рождественских служб постепенно, в период от Сочельника до Рождества. В Москве, не в богослужебном, а в концертном варианте – уложились в два вечера, по три части в каждом.
Оркестр и солисты разместились перед алтарем, за ними виднелись наряженная елка и уютный вертеп, в котором роль хлева (или пещеры) играли еловые ветки. Вокальный ансамбль Intrada под руководством Екатерины Антоненко, Юлия Лежнева, немка Верена Уземан, исландец Бенедикт Кристьянссон и солист «Геликон – оперы» Станислав Швец вкупе с Госоркестром – такова команда исполнителей.
Конечно, переполненный зал собора вместил не только поклонников Баха и Юровского, но и многочисленных почитателей Лежневой, готовых слушать ее в любом репертуаре. Певица поклонников не подвела, спев сопрановую партию звонко, ясно и восторженно. Фрагмент с эффектом эха – браво! Впрочем, меццо Уземан и тенор Кристьяннсон тоже не отставали, пробирая уместной звучностью и пониманием стиля аж до входа. Вот только бас с красивым тембром оказался странным: он периодически звучал как будто мимо нот. Зато ансамбль Intrada как всегда, был точен и един во множестве хоровых голосов.
Конечно, собор Петра и Павла не строился как концертный зал, поэтому с акустикой тут как повезет: на одиннадцатом ряду справа, где я сидела в первый вечер, было ощущение, что звуки оркестра не столько летят в зал, сколько клубятся под куполом алтаря.
На пятом ряду во второй день ситуация для меня изменилась в лучшую сторону: некоторая «вязкость» общего звучания уменьшилась, и можно было вникать в принцип Юровского:
«я причисляю себя к поколению исторически информированных музыкантов, и исполнять Баха мы будем в барочных традициях настолько, насколько это возможно сделать на современных инструментах”.
Всё так: скрипки и альты и прочие струнные – современные, смычки – барочные, строй современный, но игра без вибрато. И корно да качча, снова. Превосходные струнники – скрипач Сергей Малов и альтист Василий Кухаренко. Особенно запомнилась группа деревянных и медных духовых, у них большая роль в этой оратории: Евгения Юшина, Алексей Коноплянников, Александр Лебедев, Валерий Жаворонков и многие другие (отдельное браво – трубачам).
Бах Юровского – не тотально мистериальный, тут не музыка божественных чудес и тем более – не буквоедская реконструкция того, «как было». Скорее это вдумчивая попытка современного музыканта понять и «приватизировать» (в хорошем смысле) восторг религиозной души эпохи барокко.
«Ликуйте, возрадуйтесь, день сей хвалите». Правда, вряд ли прихожане лейпцигских церквей хлопали после, перед и внутри музыки. Но это, кажется, неизбежный налог на секуляризированную современность.
Майя Крылова