Музыка Леонида Десятникова как воспоминание о будущем.
В Концертном зале имени Чайковского исполнили «Русские сезоны». Это был вечер из филармонического цикла «Вещь в себе», с неизменным ведущим Ярославом Тимофеевым.
«Сезоны» — опус 2000 года для скрипки, сопрано и струнного оркестра. Сочинение было создано для Гидона Кремера и его оркестра. Как рассказывал Десятников,
«в основе — аутентичные записи и нотные расшифровки народного пения, опубликованные в книге «Традиционная музыка Русского Поозерья»…
В произведении двенадцать частей, как во «Временах года» Чайковского, но композиция «Русских сезонов» скорее напоминает цикл вивальдиевских концертов. Каждая часть связана с определенным моментом православного или традиционного земледельческого календаря». Европейский оркестр (композитор говорил о его блеске и элегантности) в момент премьеры соединился «с таким изначально корявым (хоть и прекрасно-корявым — я говорю о фольклорных источниках) материалом», и это «вполне можно определить как «столкновение», «конфликт интересов» и т. д… Возможно, «Русские сезоны» — поиск национальной культурной идентичности?».
Вопрос автора музыки, то ли риторический, то ли буквальный, висел в воздухе и на московском концерте.
В «Сезонах» женский голос солирует, оркестр исполняет довольно пространные интерлюдии, а скрипач-солист играет между песнями, работая как соединительный элемент, обозначающий (но и разделяющий) части целого, и одновременно выступая заводилой общего процесса.
Оркестр, как правильно было замечено, некоторым образом заменяет тут хор, то есть производит смысловое и музыкальное резонерство, а заодно дает переживание процесса как фона и сути мироздания. Это если обобщить впечатление. Но отдельные части цикла, если прислушаться, есть аллегорическое зеркало этапов человеческой жизни. Хотел того Десятников или нет.
Сознательно вряд ли, он не из тех авторов, кто напрямую мыслит глобальными дефинициями. Отстранение, как известно, весомая часть его творческого метода. (Ведущий отметил: Десятников сделал «умно устроенную музыку», которая позволяет избегать котурнов, то есть «статуса музыкальной совести нации»).
Мистическое (если оно есть, вот как в «Сезонах) у композитора тесно сплетено с житейским. Как впрочем, и в фольклоре Поозерья (отмечу, что он был записан Еленой Разумовской). И вообще, на вопрос, как он пишет музыку, Леонид Десятников любит отвечать «it struck me». Но у Леонида Аркадьевича нередко, да практически всегда, так получается, что про зеркало он не думал, но в итоге – вот оно, работает, смотрись не хочу.
Уже названия песен звучат как песня. (Тимофеев назвал список заголовков «идеальной схемой метро в идеальном русском городе»). «Христовская» — о пасхе, «Качульная» (качели!) – о веселье на празднике, «Ягорьевская» о труде и начале выпаса скота. «Плач с кукушкой» понятно о чем, «Духовская»- о Духовом дне, «Толотная» — от слова «толока», тоже о труде, «Постовая» – мистическая, о душе и теле, «Восенная» — осенний урожай, «Свадёбская» в комментарии не нуждается, она грустная в духе «Свадебки» Стравинского. «Святошная» тоже ясно о чем, затем «Масленная», здесь трудно снова не вспомнить Стравинского с «Петрушкой», и итог – «Последняя», в описании которой никто, и я тоже, не может удержаться от цитирования гениального фольклорного текста:
«Наши руки — грабли, наши глазы — ямы, что глаза увидят, то руки загрябют».
Это на земле. А на том свете человеку нужен лишь «один сажень земли». И совсем в конце – общая (поют все музыканты) Аллилуйя, конечно. Она же, в каком-то смысле, вечное авось, прежде всего выраженное в ткани «Сезонов» как бесконечная извилистая полифония (каноны).
Тимофеев как ведущий сделал две правильных вещи. Нет, три. Он, во-первых, отметил место Десятникова в музыке как «неповторимое и незаменимое». В смысле, что композитор и не классик (хотя к классике тяготеет) и не авангардист, но сам по себе.
Во-вторых, он озвучил параллели и перпендикуляры «Сезонов», от обрядовых, то есть не имеющих автора, песен на темы времен года в русских деревнях до авторских изысков Пьяццоллы, которого Десятников тоже преображал в жанре свободной транскрипции, от минимализма Райха до творений средневекового мастера Дюфаи.
При этом далеко не всех ведущий назвал. Вот она, помянутая Тимофеевым фраза Достоевского про «всемирную отзывчивость». И вот она, «музыка орнамента» и «экологическая музыка», в которой нет ни электроники, ни перкуссии. Мало также звукописи, разве только кукование кукушки. И «пташки поють, цвяты цвятуть…». Зато, подумала я, есть «труды и дни», как античный поэт Гесиод назвал свою философически-«крестьянскую» поэму.
В-третьих, перед прослушиванием неофольклорной музыки мы услышали фрагменты фольклорного оригинала: лирически-протяжные попевки с вековечной тоской, наивной, очень искренней рефлексией и таким же необъятным фатализмом пела Ольга Сергеева, и нам напомнили, что ее поразительный голос звучал в фильме Тарковского «Ностальгия».
Сравняться с Сергеевой было трудно, но перед сопрано Яной Иваниловой такая задача и не стояла, ей нужно было навести вокальные мосты между академической музыкой и музыкой народной, создать новейшие причитания. Жаль только, что дирижер Филипп Чижевский не совсем выровнял звуковой баланс, и его оркестр Questa Musica периодически заглушал Иванилову, с помощью пульсирующей «джазовой» моторики и оркестра, подчеркнувшего интонационное остроумие музыки, и скрипки Даниила Когана, где «танцующие» резкие штрихи итожились каскадами синкоп.
Броскость их тем более бросалась в уши, что в музыке – изначальной и преображенной композитором – много пессимизма, дум о смерти и много минора. И именно через так выраженный, тщательно выделанный минор (современный плач-ламенто, всё на тему текста «Постовой» – «коло раю йшла, да и в рай не зайшла», недосягаемая мечта, тщетность желаний) сопрягались век нынешний и век минувший.
Дуализм земного и небесного тонул в неизвестности. Плохое бредило надеждой и обратно. Архаика звучала почти как танго (если танго – не жесткая форма, а состояние души) и становилась актуальной.
Десятников когда-то написал балет «Утраченные иллюзии», по Бальзаку. Наблюдательная по форме, прекрасная по целостности и, не побоюсь пафосного слова, щемящая музыка «Русских сезонов» — смесь утраченных и неутраченных иллюзий, которая возникла у автора при музыкальном вглядывании в Россию.
Майя Крылова