В Новосибирске завершился IX Транссибирский арт-фестиваль. Лицом его в этот раз стали три вечера — ставшая уже классическим событием премьера скрипичного концерта, гастрольный концерт Персимфанса и вечный Реквием Моцарта.
Транссибирский можно смело называть фестивалем стоиков. Вот уже третий год весной происходят всевозможные коллизии — а фестиваль все так же непостижимым образом умудряется оказаться на гребне этой непредсказуемой волны.
И вот снова март, и Вадим Репин вновь философски улыбается на открытии, и вновь разводит руками —
«выстраивать все с нуля нам приходится уже не в первый раз».
В 2020 году это была первая волна ковида: концерты в пустых залах звучали трагически тревожно среди внезапной застылости и безвременья. В 2021 случилась того же ковида вторая волна. В этом году была запланирована великолепная программа — и вновь разом изменившиеся обстоятельства перекроили ее чуть ли не наполовину.
Если бы организаторам фестиваля и их умению выходить из экстремальных ситуаций можно было поставить памятник, это непременно стоило бы сделать: во главе с Вадимом Репиным они действительно «изучили науку расставаний» с планами и задумками, быстро и с оптимизмом перестраивая их на ходу.
Главная прелесть и особенность фестиваля в том, что всякий раз для него специально пишется новый скрипичный концерт. В 2020 году это был двойной концерт Марка-Энотони Терниджа, еще раньше для Вадима Репина писали Губайдулина, Пярт и Раскатов, а в этом году премьерой стал концерт одного из самых востребованных молодых композиторов — Ильи Демуцкого.
Концерт и Пятую симфонию Чайковского в выдающемся исполнении Новосибирского академического симфонического оркестра (ему действительно лучше всего удается Чайковский и Шостакович) дополнил небольшой изящный букет из знаковых арий Римского-Корсакова в исполнении Гузель Шариповой; три русских композитора, три преемника.
Демуцкий — мастер самых разнообразных жанров, от балета до хоровых полотен; работа эта большого профессионализма и тонкого вкуса. Во второй части концерта буквально одна за другой прозвучали две мелодии красоты чрезвычайной, и в целом концерт Демуцкого отсылает и к скрипичному концерту Корнгольда с его удивительной второй частью, и к стилистике Барбера, и Элгара, и, местами — к Прокофьеву и Респиги. В целом же это был приятный весьма импрессионизм с легким налетом Голливуда: все здесь переливается радужными цветами и поет.
Правда, эти роскошные цветные картинки затем схлопываются и сменяются тревожными, элегическими настроениями; в какой-то момент солист словно бы останавливает свое путешествие по волнам своей памяти и начинает рефлексировать, в то время как оркестр тревожно тянет остинатное перпетуум мобиле на одном тоне.
Это тревожное остинато чувствовалось и в Реквиеме Моцарта (Новосибирский Камерный оркестр и Новосибирская Камерата под управлением Филиппа Чижевского), а кульминации своей достигло 23 марта, когда состоялся концерт Персимфанса — Первого симфонического ансамбля. В этом году ансамбль путешествует по России в честь своего уже столетия, издает книгу и превращает каждый свой выход на сцену в перформанс.
Оркестр без дирижера представляет собой объединение равных индивидуальностей вне властной руки одного единственного «главного». Он отрицает тоталитарную составляющую в исполнительстве, и отрицает ее довольно яростно: из одного макро-музыканта ансамбль превращается в цех-содружество. Здесь нет привычного образа оркестра как машины для исполнения чужой воли, где десятки людей как бы «слипаются» в одного. Нет, здесь виден каждый — выпукло, объемно, и каждый выступает из темноты, не пряча своего лица.
Сегодня само существование демократического творческого объединения, где каждый музыкант в процессе репетиций может высказать свое мнение, где нет места поклонам, (они трактуются как унижение творческого человека) кажется громким высказыванием в тишине, ярким цветовым мазком в приглушенном пейзаже. Не случайно и одеты все музыканты не по классическому сценическому дресс-коду, но так, как хочется каждому в отдельности.
Программа юбилейного концерта — концептуальное путешествие по городам, где когда-либо еще существовали ансамбли без дирижера: Брандербургский концерт Баха, «Ромео и Джульетта» Чайковского, сюита «На Днепрострое» украинского композитора Юлия Мейтуса и «Рапсодия в стиле блюз» Гершвина.
На сцене действительно последовательно появляются как бы несколько оркестров — большой романтический, джазовый, барочный, ансамбль современной музыки; сильнейшее впечатление производят возможности струнной группы в исполнении болезненно актуального «Плача по жертвам Хиросимы» Пендерецкого, где воют глиссандо и взрываются бомбами кластеры.
Исполнение Персимфанса по временам звучит предельно остро и ново, местами расслаивается на отдельные цветовые пятна, затем вновь объединяется в некую единую волю. Однако, как сказал руководитель оркестра Петр Айду, порой не только звуками можно выразить свою мысль:
«Музыка может быть одним из способов выражения правды. И музыка состоит не только из звуков, но и из пауз между ними».
После этой короткой и очень ясной реплики музыканты встали для исполнения «4,33» Джона Кейджа — длинной шеренгой спин, прямых и упрямых. И так они стояли в тишине, гремучей и гулкой, пока в зрительном зале с места не встал еще один зритель, и благодаря этому удивительной смелости и честности акция не состоялась в полной мере. Этот момент стал кульминационным и одним из самых сильных за всю историю Транссибирского.
Несмотря на участие в фестивале маститых мэтров, программы в этот раз были неоднородными и часто совершенно не подходящими ему ни по уровню, ни по концепту. Примером этому стала программа Вениамина Смехова и Басинии Шульман, посвященная Серебряному веку — теме, казалось бы, беспроигрышной и всегда актуальной.
Кажется, программа шла от ярких знаковых стихов Маяковского через побасенки Черного к празднованию жизни и любви в воплощении Игоря Северянина. Однако стилистическая неточность художественного чтения как бы подразмазала заданную концепцию, словно ластиком, а фортепианные эпизоды были настолько уплощены и лишены лица из-за однообразного исполнения, что и Шопен, и Рахманинов, а тем более Гершвин, ко всему этому отношения вовсе не имеющий, как бы слились в сентиментальном перебирании камерно-салонных настроений без смысла и цели.
И это, безусловно, жаль — пренебрежительное отношение к наполнению фестиваля пока не позволяет ему выйти на подлинно высокий уровень. И дело здесь не в исполнителях, не в экстренной ситуации замен и переносов, но в самой фестивальной концепции, которая в настоящий момент как бы отсутствует вовсе. Баланс между гостями и резидентами, между современной и культовой музыкой сохранен. И было бы уместно желать подобного баланса в отношении программного содержания, наполнения этих ярких событий не только всем тем, что нашлось в репертуаре артистов — а в соответствии с неким вектором, планом, ярко проявленной эстетической концепцией.
В соответствии с ней можно было бы осуществить и полноценную образовательную программу — к примеру, ввести лекционную часть. Звучали тонкие и сложные сочинения – Пендерецкий, Моцарт, Демуцкий: как обогатится восприятие этих музыкальных произведений при тонком и умном их предварении, при наличии, возможно, какой-то дискуссии? В этом отношении у Транссибирского есть огромный потенциал к превращению в настоящее культурное явление.
Любой музыкальный фестиваль — это уникальная сложносообщающаяся система разновеликих форматов, благодаря которым создается «зачарованное пространство», где все со всем взаимодействует. У Новосибирска сегодня есть множество площадок и ресурсов, которые можно привлечь к созданию действительно захватывающего город события — и погрузить его в стихию взаимодействия всех со всеми: артистов, музыкантов и зрителей, попутно разворачивая просветительскую деятельность.
А иначе что толку год за годом привозить яркие современные премьеры, если новосибирские слушатели по-прежнему аплодируют между частями отнюдь не самой редко исполняемой симфонии Чайковского?
Дина Якушевич