Второй тур у пианистов прошел тихо, мирно, без эксцессов. Участники, немного успокоившись, играли объемную, на час, программу.
Однажды уже почувствовав все акустические достоинства Большого зала консерватории и доброжелательность, даже излишнюю восторженность публики, все они предстали неординарными музыкантами.
Жюри попало в трудное положение.
Жюри вообще можно только пожалеть – вот кому было труднее всего. Расписав время прослушиваний, организаторы просчитались: не учли задержек по времени, в том числе бурных продолжительных аплодисментов конкурсантам. А некоторых публика настойчиво вызывала кланяться еще и еще раз.
В результате между дневным и вечерним прослушиванием фактически оставался только час.
Эту гонку и спрессованность событий можно объяснить только одним. На прошлом конкурсе жюри гуляло, как хотело – кто-то приезжал, кто-то уезжал: не всякий выдержит на конкурсе две-три недели, в том числе по своей занятости. В результате все участники были выслушаны лишь пятью-шестью членами жюри.
“Лучше вообще не иметь в жюри громких имен, чем иметь их на два дня”,
– говорил на пресс-конференции сопредседетель Оргкомитета Валерий Гергиев. Вот конкурс и сократили.
Оставили всего 25 участников, вычеркнули 2-й этап II тура (игру с камерным оркестром). Два тура уместили в пять дней, зато, как и пообещал Гергиев, все без исключения члены жюри сидели за своим длинным столом, как стойкие оловянные солдатики.
Второй тур открыл Константин Емельянов. Это такая тихая суперзвезда: в нем нет модной агрессивности, но оторваться от его игры невозможно. Светлая голова, светлая душа, необычный, ласкающий ухо звук. Программа, как и почти у всех, – суперинтересная.
Часто ли играют головоломное переложение Фейнберга части из Шестой симфонии Чайковского? Да не играют вообще! И Соната Барбера – тоже нехоженые тропы нашей концертной жизни. Вот только когда после “Вариаций на тему Корелли” Рахманинова Емельянов под овации шел по сцене за кулисы, непонятно было: то ли черная рубашка на нем из блестящего шелка, то ли она насквозь промокла…
Дмитрий Шишкин тоже не относится к пианистам, которых иронически называют “барабанщиками”. Безукоризненный Шопен (его конек) был ожидаем. Насчет Второй Сонаты Рахманинова можно было бы и поспорить, но он совсем недавно играл ее на сольном концерте здесь же, в БЗК, и можно точно сказать: на конкурсах он впадает в состояние, не предполагающее откровений с публикой. Но не вечно же ему играть на конкурсах.
Вслед за Шишкиным вновь Четыре этюда Прокофьева исполняет Тяньсю Ань. Китайский пианист хорошо лавировал между иррациональными настроениями композитора, и это выдало в нем тонкого профессионала. И вот еще один раритет – рахманиновские “Вариации на тему Шопена”. Правда, немного рябило в голове от того, что звучали рядом еще одни Вариации – Брамса на тему Паганини. Все-таки специфический жанр.
Андрей Гугнин, как и Дмитрий Шишкин и Филипп Копачевский, – не первый год стойкие концертирующие солисты. По мне – так они слишком мастера, чтобы пойти на поклон на этот конкурс. Да и не мальчики уже, сами в каком-нибудь жюри могли бы уже заседать. Какая сила их сюда занесла? Соревноваться с 20-летними?
И Гугнин, и Копачевский выглядели на втором туре первоклассно. Однако давно замечено, что на конкурсе Чайковского предпочтение отдается тем, кто дает надежды на умножение природного таланта (хоть они и не всегда оправдываются). А эти три музыканта – уже давно утвердились на сцене.
Так, у Гугнина в апреле прошел роскошный сольный концерт в Малом зале консерватории, с той же си-минорной Сонатой Шопена, которую в его исполнении трудно переоценить.
Итальянский пианист Александр Гаджиев попал в неловкую ситуацию: в буклете он числится учеником члена жюри Павла Гилилова, а сегодня с такими вещами шутить опасно. Публика была возмущена.
И это пианисту урок: послав в заявке, видимо, устаревшее резюме, он не указал своего нынешнего педагога – Эльдара Небольсина (победителя I конкурса им. Рихтера).
Впрочем, эмоциональный Гаджиев в любом случае не прославил своих учителей сонатой Листа “По прочтении Данте”. А Скрябин, которого на II туре звучало вдоволь, тоже не в каждые руки идет. Особенно расстроил до-диез минорный Этюд №5 соч.42, в котором из гудения космоса создаются миры и рушатся на наших глазах. Это не получилось.
Борис Блох: “Я приехал, чтобы услышать молодых пианистов и понять, что они делают лучше меня”
Более убедительный Скрябин был у Алексея Мельникова. Этого композитора теперь редко играют – он не моден, как стихи. Алексею же дышится в мире скрябинских причуд привольно; слышны и мучительное нетерпение, и порыв, и взлеты, и тем ценнее прозвучал затем редко исполняемый Этюд-картина Рахманинова до минор (соч.33 №3).
Единственный француз на конкурсе – Александр Канторо́в. Если написать, что приятно начать день с си-минорной Рапсодии Брамса, – угодишь в снобы. Но именно Рапсодией молодой музыкант задал высокий тон всему следующему дню II тура – она звучала цельно, страстно. Во Второй сонате Брамса пианист успевал всерьез показывать все романтические перепады состояния – есть же разница, с разбегу, задохнувшись, прыгнуть в пропасть или… в бассейн.
Условно говоря, эти безоглядные пропасти – удел смельчака. Коронный номер Канторова – “Жар-птица” Стравинского (в транскрипции). У исполнителя один явный недостаток – иногда, залюбовавшись музыкой, он затягивает фразу – и слушатели теряют нить.
Вот такие мы, слушатели, сидим в зале капризные – то нам слишком быстро, то слишком медленно…
Екатерина Мечетина: “Наши ребята ведут себя на сцене как молодые интеллигенты, аристократы духа”
У Арсения Тарасевича-Николаева с темпами, как и с техникой, все идеально, а слушать его Рахманинова в тягость. Сами посудите, как можно не сорвать аплодисменты после потрясающего ми-минорного Музыкального момента (соч.16, №4)? Это надо умудриться.
Арсений Тарасевич – Николаев: «Публике свойственно ожидание чуда»
Мао Фудзита, ставший любимцем публики, открыл нам своего Скрябина в его Сонате-фантазии №2. Казалось, играя его, пианист просто холит и лелеет клавиатуру. Поначалу это было ближе к Шопену, но вскоре Мао поймал страстную скрябинскую бациллу – и сейчас же заразил ею публику.
И кто бы мог лучше ответить Скрябину, чем Шопен – как же на месте оказалась затем си-минорная Соната Шопена! И уж никто не ждал, что такому хрупкому на вид музыканту с таким блеском удастся Седьмая Прокофьева. Фудзита имел невероятный успех; жаль только, что стайки девушек, прокричав все свои “браво!” мгновенно улетучились из зала.
Мао Фудзита: “Играть на сцене Московской консерватории – огромное счастье!”
Сильнейший участник конкурса – Кеннет Броберг (США). Какая полнозвучная игра! Мощнейшая “недетская” программа – Токката до минор Баха, Соната Барбера и в пандан к ней – Соната Метнера (соч.25 №2)! Такое не услышишь и на концерте. Наконец, и фортиссимо, и большие темпы у Броберга – именно в той степени, в какой это приемлемо для публики. Перестаешь думать о технике – так, в Барбере поражаешься самому композитору, его удивительному письму. И радуешься, что Метнер наконец зазвучал на конкурсах Чайковского в свой полный масштаб.
Две леди XVI конкурса, американка Сара Данешпур и россиянка Анна Генюшене, играли друг за другом, обе в черном, обе были на высоте и снова показались такими разными! Сара начала с Булеза, Анна – с филигранно выделанной “Юморески” Шумана. А закончили обе Восьмой сонатой Прокофьева. Разной до неузнаваемости. Эта термопара запомнится нам надолго.
В зале стояла уже невозможная духота, когда второй тур завершал До Хён Ким (Южная Корея). Его Шопен (12 этюдов, вторая тетрадь) был слишком рискован: как быстро ни играй – но у Шопена этюды больше, чем этюды; а у Кима все хорошо нам известные потаенные смыслы этих техничных миниатюр остались побоку…
Жюри, как и пообещало, к полуночи вынесло решение: пропустить в финал не шесть, а семь человек: Емельянова, Шишкина, Ань Тянсю, Мельникова, Канторова, Мао Фудзиту и Броберга.
Судьи, явно переработавшие и перегревшиеся под софитами, дали еще пару призов со смешной формулировкой: “Лучшим участникам II тура, не прошедшим в III тур”. Эти утешительные награды получат Копачевский и Ким.
Денис Мацуев: “Конкурс Чайковского – это забег на длинную дистанцию”
Денис Мацуев, председатель жюри пианистов:
“Это один из самых серьезных конкурсов за всю историю конкурса Чайковского – по разнообразию талантов, исполнительских интерпретаций, артистической свободе. И мы все получали огромное удовольствие от того, что слышали, и никто из нас не смотрел на зацепленные ноты или штрихи.
Все прекрасно видят перспективу, потенциал этих потрясающих музыкантов. И те, кто здесь играл, даже если они не прошли в финал, не играли хуже. Мы это понимаем. Именно поэтому я бился за то, чтобы в финале появилось еще одно место.
Огромная благодарность оргкомитету конкурса, лично Гергиеву за то, что они пошли навстречу. И отдельная благодарность моей любимой московской публике, которая показала себя в таком потрясающем качестве! Буквально каждому конкурсанту устраивают невероятные овации, это трогает до слез.
Еще раз повторю: каждый, кто играл в эти дни на сцене Большого зала, – великолепный мастер, артист, и их выступления уже смотрели миллионы человек по всему миру”.
Наталья Зимянинна, Российская газета