Известный европейский хореограф Артур Пита поставил спектакль «Лето, Зима и Весна священная». Премьера прошла в компании «Балет «Москва».
Это очередное (в ряду многих предшественников) танцевальное впечатление от музыки балета Стравинского, к которому на этот раз добавлен современный британский композитор Фрэнк Мун.
Тема, видно, неисчерпаемая. Как ее начал Вацлав Нижинский в 1913 году, так и идет. Бежар, Бауш, и еще пара сотен авторов, именитых и неизвестных .
Знаменитая музыка воспринималась ими по-разному. Этнографически, каку Нижинского с Рерихом, метафорически, как у Бежара, с его апофеозом сексуальной революции, феминистски, как у Бауш, или, например, социально, в ореоле цивилизационных бед, как теперь у Питы.
Этот востребованный хореограф (португалец из Лондона) неплохо знаком нашей публике. Кто-то видел его совместную (с Дмитрием Черняковым) работу над «Иолантой- Щелкунчиком» в Парижской опере, кто-то знает по постановкам для балерины Натальи Осиповой, привозившей в Россию на гастроли балеты «Факада» и «Мать». На этот раз автор поставил балет специально для российской труппы, в Москве была мировая премьера.
Средиземноморский темперамент, страсть к конкретному повествованию, броскость пластической формы и ясность мысли – качества, присущие стилю Питы. В новом балете- антиутопии он переносит действие в будущее после апокалипсиса, уничтожившего цивилизацию. Но мы видим архаический ритуал. Так Пита, смешивая будущее с прошедшим, закольцовывает смыслы: крах человеческого развития приводит к новой первобытности.
В условиях уничтожения гуманитарных ценностей остается уповать на милость непонятных сил, которым нужны кровавые жертвы. Впрочем, почему непонятных? Духи предков, беспощадно любящие кровавые жертвы – наше всё. Разве так не бывает? Что б смесь примитивного и тоталитарного. Что б апокалипсис – сегодня.
Пита, с одной стороны, явно начитался Тейлора и Фрэзера, авторов классических бестселлеров про первобытные культуры и древнюю обрядность. С другой стороны, он, конечно, знаком с мрачными предсказаниями футурологов, по мнению которых нас ждет отнюдь не светлое будущее. Разобраться в этом клубке автор балета захотел, изобразив ритуал трех времен года. Понятно, что Стравинский отвечал за весну,
В будущем, где всё пропало, живет некое племя, в котором верховодит Глава общины (Светлана Краснова). В племени царит культ предков и поклонение тотемам. Умилостивлять грозных потусторонних начальников Главе помогают Дух Козла и Дух Медведя (верно, шаманы), а также охранники в черном, с закрытыми лицами, куда ж без них. Помощь в выживании оказывают также Андрей Крученых и Велимир Хлебников, цитатами из зауми которых изъясняются (и даже поют – по трансляции) персонажи, и чудо из былых времен – сохранившаяся незнамо как пластинка с записью «Весны Священной», под звуки которой проходит общение с кровожадными богами. Музыку эту включают только весной.
На сцене решетки с колючей проволокой, они динамично меняют конфигурации, ограждая этот добровольный концлагерь. Есть еще зимняя печка, пучки алых лент, символика которых, в диапазоне от животности до человечности, вполне прозрачна, и жертвенный алтарь – окровавленный камень-идол с черепом наверху, стоящий на деревянном ящике. Идола периодически окуривают дымом.
Мужчин и женщин, кажется, держат отдельно. позволяя им периодически встречаться. Летом и зимой – под Муна – племя то самовыражается в буйном танце (причем партнеры назначаются Главой. орущей в громкоговоритель), то бродит, дрожа от холода и закутавшись в одеяла. Именно зимой, протиснувшись через забор, тайно встречаются будущая Избранница (Анастасия Пешкова) и ее Возлюбленный (Григорий Сергеев) , чтобы станцевать красивый, но увы, бесперспективный для обоих дуэт с «вьющимися» высокими поддержками. Кстати, одновременно в уголке охранники учат парней резким движениям будущего весеннего ритуала.
А весной достается заветный диск, джинсы с майками и платья в цветочек сменяются на хламиды с венками на головах и белые ритуальные одежды, кто-то надевает звериные маски, и все завертелось. Обряд-заклинание, в память дедов, с заделом на будущее. Святое.
Мун написал нечто квази-фольклорное, и такой же танец ставит на его музыку Пита. Тут и сиртаки, и хороводы, и русские «ковырялочки», и удалой полет кавказских джигитов, и много чего еще. Все это замешано на умном использовании средств современного танца, и пластическая картинка получается богатой и нетривиальной.
Даром что двигаются члены племени по команде и замирают тоже по команде. Да и пары в будущем образуются насильственно, по назначению начальства, а потом мальчики и девочки временно обмениваются одеждами. И тем более на танцы хорошо смотреть, когда начинается «Весна священная», и уж не глядятся девушки в зеркальца, парни не кладут травы и фрукты к камню. Элементы красочной наивности исчезают, нео-архаический ритуал захватывает время и пространство. Люди готовятся лить кровь во имя светлого будущего.
В этом танце, где Пита хорошо чувствует переменчивость структуры и динамики музыки Стравинского, современный зритель переживает профанацию сакрального именно за счет театральной убежденности персонажей действия в высокой сакральности. Труппа «Балета Москва» проделывает все это с редкой увлеченностью, просто молодцы.
Тут есть что-то восточное по медитативной повторяемости мотивов и размеренности медленных частей. И что-то западное по ярой, наступательной брутальности. Нередки особо занимательные моменты, когда живые изображают мертвых, или впадают в транс с серпами в руках, или изображают телами древний солярный символ, позднее приватизированный нацистами. А что перевернутое дерево я видела в современных балетах не раз, так сценограф Янн Сеабра, возможно их не видел. Или наоборот, намеренно использовал именно потому, что видел.
Когда Медведь когтями разорвет горло Избраннице на алтаре, все успокоятся, разойдутся по парам, начнут сажать цветочки и нежно обниматься. Черные охранники с закрытыми лицами временно исчезают.
Идол-камень, как водится, безмолвствует. Череп уносят до следующего раза, кровавая гностика улетучивается. Повседневная жизнь продолжается.
Хорошая метафора современности. И не только ее.
Майя Крылова