Новых концертов ежегодного цикла «Истории с оркестром» в Московской филармонии публика ждала с нетерпением.
Проект, в котором дирижер не только составляет программу и исполняет ее, но и комментирует, утоляет тоску по знаниям, преподнесенным в форме популярной лекции. Очень востребованный нынче жанр.
Очевидно, что аналогичные (по содержанию) – знания, сами по себе, кроме некоторых фактов, сугубо мемуарных, можно почерпнуть из интернета и книг. Но там не получишь ракурс личности, которая эти знания интерпретирует. Хотя жанр в принципе не новый – такое практиковал, к примеру, Геннадий Рождественский. Неудивительно, что вечера цикла в этом году посвятили памяти дирижера.
Программы составлялись не абы как, не просто «поиграть хорошую музыку», а со сквозным смыслом. Когда порядок исполнения, имена композиторов, названия произведений и характер музыки как-то обусловлены друг другом.
Три концерта в этот раз вел не один Владимир Юровский. К нему на помощь пришли дирижеры Юровский-старший и Василий Петренко. Это не только разгрузило сильно занятого различными проектами Юровского-младшего, но позволило циклу стать более разнообразным.
Михаил Юровский (он вел первый вечер) начал не с объяснения концепции, а с рассказа о Рождественском, которого назвал одним из трех титанов своего времени, наряду с Кондрашиным и Светлановым.
Истоком формирования концерта послужило название романса Рахманинова «Здесь хорошо», исполненного Ольгой Перетятько. Если поставить разные знаки препинания, сказал Юровский, то в Прокофьеве будет – «Здесь хорошо». В Рахманинове – «Здесь хорошо….» в Моцарте – Здесь хорошо!», а в Шостаковиче «Здесь хорошо?»
А дальше – каскад сведений: Почему опера «Обручение в монастыре» связана с личной жизнью Сергея Сергеевича, как он любил «покрутить» свою музыку из жанра в жанр, опровержение слухов о том, что Прокофьев не сам оркестровал свои произведения. При исполнении сюиты из «Обручения» дирижер поменял местами («из исполнительских соображений») номер 5 и номер 3, сделав последний, самый бравурный – финалом. Получилось лукавое музыкальное шествие с апофеозом, сыгранное с «легкой», но импульсивной подачей звука.
В отличие от «плотно» прозвучавшего Моцарта, где певица Перетятько «смазала» колоратуры в мотете « Exsultate, Jubilate». И от романсов Рахманинова, где та же вокалистка вступила в мир лирики со странной нейтральной вежливостью (романс «Не пой, красавица, при мне» стал счастливым исключением).
Перед исполнением Девятой симфонии Шостаковича, где – формально – провозглашается здравица бытию, но, по мнению Юровского, музыка скорее напоминает мир маленьких человечков (приключения Незнайки и его друзей в буффонном ключе), оратор вспомнил фразу композитора, сказанную в личной беседе:
«Не люблю, когда дергают за ниточки. Кукол тоже».
Впрочем, финал симфонии был сыгран как четкая песнь оптимизма. И поди узнай, это у Шостаковича была горькая шутка или всерьез.
Вечер, который вел Владимир Юровский, можно обозначить как поиск связей между композиторами разных эпох: как авторы двадцатого века смотрели на творчество Мусоргского. Посвящение публики в различия оркестровки происходило разными путями. Эрудит Юровский, как всегда, сыпал именами и названиями но (тоже как всегда) не ради демонстрации эрудиции, а ради прояснения смыслов.
Почему партитуры Мусорского – это не «музыкальная корявость», как думали многие современники композитора, а провидческие находки? Что привнес Эдисон Денисов, когда оркестровал вокально-фортепианный цикл «Без солнца» с привнесением контрапункта оркестровых голосов? ( «словно черно-белую гравюру покрыли легким слоем акварели»). Пел цикл бас Николай Диденко, и слова стихов в его мало нюансированном пении было не разобрать. А как работал Юрий Буцко, например, с «Южным берегом Крыма»? Ответ Юровского конкретный: «Мусоргский и Буцко знали, чей Крым. Музыка тут не русская и не украинская, она восточная».
Переход к Шостаковичу (Одиннадцатая симфония) во втором отделении произошел плавно и естественно. Через «Русские похороны» Бриттена, с мотивами революционных песен, когда духовые и ударные ГАСО превзошли сами себя. Через исполнение «Рассвета на Москве-реке» в оркестровке Дмитрия Дмитриевича. А главное – с помощью идеи «Шостакович- наследник Мусоргского как певца народных страданий». Неважно, каких и при каком режиме.
Когда перед исполнением Одиннадцатой зал вместе с Юровским (и по его призыву) спел «Вы жертвою пали в борьбе роковой», стало ясно, что дирижерское прочтение симфонии будет базироваться не на традиционной ее привязке к революции 1905 года, и не к революционным песням того времени, а к идее вечного сопротивления злу, о которое добро – или вера в светлое будущее – может и разбиться. Как восставшая масса, со всего размаха врезающаяся в баррикаду (знаменитые «накаты» в музыке симфонии). При таком подходе нашлось место даже актуальной теме футбола (смешное и горькое письмо Шостаковича, зачитанное оратором). И конечно, непреходящему мастерству Юровского-дирижера.
Лозунг – «Мусоргский – автор музыки будущего» получил буквальное продолжение. Юровский объявил, что нужна новая инструментовка «Хованщины», призвав к этой работе молодых композиторов. В случае успешного решения задачи ГАСО обязался исполнить современный вариант.
Последний концерт цикла почти совпал с известием о грядущем назначении оратора- Василия Петренко – главным дирижером Лондонского Королевского филармонического оркестра.
Василий Петренко возглавит Лондонский Королевский филармонический оркестр
Петренко, работая в Европе, поднаторел на общедоступных рассказах во время концертов. Сияя лучезарной улыбкой, он и в Москве подсадил аудиторию на ликбез, сведенный к общим сведениям.
В программе числились «Ромео и Джульетта» Чайковского, Концерт для скрипки с оркестром Корнгольда и музыка балета «Петрушка». Эти произведения, по мнению оратора, связывает темы роковой любви и «самоутверждения композиторов» – в смысле, что они по несколько раз переделывали партитуру.
Мы узнали, что Чайковский пишет музыку «с воплощением фатальности», что роковая любовь у Корнгольда – это посвящение концерта роковой женщине Альме Малер и что, задумывая «Петрушку», Дягилев со Стравинским искали «новую тему для скандала». Впрочем, про тему «Петрушки» – для оратора это «кукловоды и куклы» – тоже было сказано. И про наложение Стравинским диссонансов на консонансы упомянули.
Автору этих строк кажется, что вдохновившись опусом Корнгольда (а он – не что иное, как микст кинохитов автора, переработанный в концерт, и впечатление от музыки, что хижину раздули до размеров дворца), Василий Петренко и всю программу исполнил как один большой саундтрек. С шумовыми «эффектами», с нарочитыми контрастами форте и пиано, с картинной подачей музыки «в общем и целом» . От ударных часто звенело в ушах, все, что может, ревело, гудело и стучало, и челеста, например, пропадала по звучности. Но скрипачка Акико Суванаи лихо преодолела технические «завихрения» у Корнгольда.
А что первые два вечера цикла оказались как бы в иной весовой категории… Это не так важно, как общий принцип: истории с оркестром – удобный путь для вхождения публики в музыку. Просто бывают дороги и мосты, а рядом – тропинки и мостики.
Майя Крылова