Как старый шлягер Бизе помолодел и похорошел. В Оперном театре Нижнего Новгорода показали премьеру «Кармен».
Художественный руководитель театра Алексей Трифонов сказал, что были две причины обратиться к самой популярной опере всех времен и народов. Самоуважение (как можно представить нормальный оперный театр без «Кармен»?) и наличие хороших исполнителей главных партий.
Оперу поставили молодой московский режиссер Елизавета Мороз, у которой это первый полнометражный спектакль, и главный дирижер театра Дмитрий Синьковский, сделавший небольшие сокращения в музыке (в речитативах Гиро).
Мороз понимала, что дебютировать в большой опере шлягером, имеющим тысячи интерпретаций и эмоциональный шлейф в духе «все уже сказано» – не самая легкая задача. Но храбро взялась – и добилась успеха. Причем добилась способом, который, если рассуждать теоретически, не мог помочь, скорее навредить, тоже в силу чрезмерной растиражированности.
Но помог, что лишний раз подтверждает необходимость непредвзятого мышления зрителя: скажи мне кто-то заранее, что «Кармен» решена приемом «театр в театре», я бы не надеялась на удачный результат.
На сцене – некий театр в некой стране. Сцена. Стоят извечные металлические конструкции на колесах, в три этажа, без таких сооружений сегодня не обойтись в декорациях (сценограф Денис Шибанов) . Из подобных станков лепят что угодно, и их наличие в «Кармен», как я поняла, призвано подчеркнуть театральность. К верхам конструкций крепятся громадные золотые бычьи головы: и про корриду сразу вспомнишь, и про животность страстей, и про поиски этим сценическим театром броского символического оформления, что необходимо любой опере. На полках лежат набитые мешки, они еще сыграют свою роль, как чеховское ружье, которое непременно должно выстрелить, а под конструкциями, в полумраке, сидят понурые артисты, опустив головы и замерев, как в подвале под бомбежкой. Им страшно. По сцене мечутся вспышки переменного света, мигают лампы, которые вот-вот могут погаснуть. Потому что за стенами этого театра – рукотворный ад. А театр – место, где спасаются от ада. Во всех смыслах, буквальном и переносном.
Дмитрий Синьковский и оркестр театра La voce strumentale начали оперу быстро и бурно. И так продолжили. Не только потому, что страсти в опере испанские, фейерверком, но и потому, что внутри ада чувства обостряются, словно играешь в последний раз.
Театру (то есть обоим театрам – Нижегородскому и сценическому) удалось собрать превосходный состав. Примадонна (артистичная и элегантная Наталья Ляскова) хочет успокоить труппу. Как? Она предлагает сыграть «Кармен» и сама выступает в главной партии, весьма эффектно. Хотя эта закрытая, без публики, репетиция спектакля может стать последней в актерской жизни. Почему именно «Кармен»? А что более всего подходит к пограничной ситуации, как не опера о власти рока?
Примадонне придется вводить в партию нового Хозе (отменно спевший Иван Гынгазов), молодого солиста, который и слов еще толком не выучил, поэтому нужна суфлерша (вот она, сидит рядом, подсказывает реплики) и ноты в руках держит.
Тореадор Эскамильо (Гарри Агаджанян), маститый премьер труппы в дорогой пиджачной паре, одним своим присутствием помогает всем разыграться. (Агаджанян – центральный бас – пел баритоновую партию Эскамильо, что непросто по тесситуре, и еще добавились проблемы со связками. Не удивительно, что это не было его лучшее выступление. Но спектакль, саму возможность его проведения, певец самоотверженно спас).
Микаэла (Венера Гимадиева выглядела совсем юной и спела артистически точно, в образе), вчерашняя школьница в скромном платьице и очках, гордится и радуется причастности к искусству оперы. Хоть пока, как стажерка или новичок, тоже без нот не обходится. Ее решимость стать певицей так же сильна, как желание ее персонажа вернуть Хосе домой.
Двойные смыслы спектакля точно и логично показаны постановщиком. Например, Кармен. Главная героиня оперы Бизе, ее движущая пружина. От поступков решительной строптивицы зависит всё. Но и в репетиции под обстрелом от певицы в роли Кармен зависит всё. Сумеет ли прима собрать коллег на действие, а значит, на противостояние отчаянию? Сможет ли стать дважды режиссером и мотором событий – и на репетиции, и по оперной фабуле? То есть дважды управлять ситуацией? До самого конца мы не знаем точного ответа, и это придает действию напряженность и остроту.
В спектакле важна каждая деталь. Вот Кармен, в черном бархатном платье и такой же шляпке (в чем пришла нарядная примадонна на работу, в том и играет) раздает хору что-то из одежды для спектакля и напоминает, куда кому встать. И жесты пантомимные труппе напоминает. И учит Хосе арии с цветком, прижимаясь к нему не только от сценической страсти, но шепотом подсказывая слова.
И она делает так, что липовый узел веревки, которой хулиганку с табачной фабрики привязывают к столбу, воспринимается как настоящий: играть так играть. А когда Кармен-приме плохо, она хватается за театральный занавес как за якорь и спасение.
Действие раскручивается. Женщины из хора, входя в спектакль, «забинтовывают» коллегам-мужчинам штанины брюк солдатскими обмотками. Так возникают севильские, а может, не только севильские солдаты. На конструкциях-хорах учит песнопения мужской хор, живописно свесив ноги и оглядывая на солистов внизу.
Два контрабандиста (из них ярко выделяется голосом Тигрий Бажакин) просто дают «концертный номер», вместе с Фраскитой и Мерседес. Вот мы какие, вот что мы можем. Вот наша витальность и наш профессионализм перед лицом смертельной угрозы.
Финал первого действия, когда толпа из таверны, пританцовывая, выносит на авансцену буквы на палках (сперва из букв образуется слово «театр», потом, после перемены мест, слово «свобода») – оборачивается ярким вызовом ужасным обстоятельствам. И впечатляющей работой режиссера по пластике Ивана Рюмина.
Второе действие нас как бы обманывает. Тут уже нет ни суфлера, ни нот в руках, и публика может засомневаться, так ли всё она поняла в первом акте.
Может быть, тут та же коллизия, что в знаменитом фильме-балете Карлоса Сауры «Кармен», где танцовщики фламенко ставят спектакль о жизни и смерти строптивой цыганки, и по ходу дела у исполнителей возникает такой же трагический житейский расклад, что в фабуле? То есть наваха Хосе в финале сработает реально, как орудие смерти?
Нет, напоминает Елизавета Мороз тем, кто смотрит внимательно. «Снег» с колосников сыпется по знаку руки Кармен. А в сцене столкновения Эскамильо и Хосе в горах тореадор победно вырывает нож из рук озверевшего героя и иронически тыкает им себя в грудь. Нож бутафорский, им нельзя убить.
Да, это по-прежнему театр в театре, место силы и способ не упасть духом для замурованных в здании артистов. И тут броская и энергичная, «поджарая» и провоцирующая драйв трактовка Синьковского снова очень к месту: ведь спонтанный театр , по идее, должен опьянять его участников-артистов не меньше, чем Кармен – по сюжету – опьяняет Хосе.
Превосходно поставлена сцена с контрабандой. Царит общая суета, перетаскивание мешков, люди копаются в их недрах. И мы понимаем, что пестрые наряды, которые участники спектакля вытаскивают и радостно напяливают на себя, все эти кубки и бусы, сабли и маски, звериные шкуры и экзотические светильники – сценические одежды и реквизит из разных постановок (художники по костюмам – Ольга и Елена Бекрицкие). Такой вот корпоративный маленький карнавал на переломе судьбы.
Еще один праздник будет на корриде: игра возбужденной толпы в бой быков банальна, но тем и хороша, как без этого? С банальной игрой можно ненадолго и забыться.
Когда Хосе яростно вонзает наваху в Кармен, это выглядит абсолютно подлинным. И нам снова кажется, что всё, они заигрались, трагический катарсис все-таки происходит, непутевая цыганка убита. Но после долгой паузы Кармен встает – и под аплодисменты товарищей крепко целует Хосе. А он – ее. Коллеги хлопают.
Стажер влюбился в примадонну, бывает, частая история. И все бы хорошо, но перед тем, как погаснет свет на сцене и спектакль (оба спектакля) закончится, мы успеем снова увидеть судорожное мигание ламп и услышать визг испуганных артисток: испытания судьбы продолжаются, и что ждет этих людей в будущем, не ясно.
Майя Крылова
Кстати: