В рамках двадцать седьмого музыкального фестиваля «Звезды белых ночей» театр дал премьеру оперы Пуччини «Девушка с Запада».
Режиссер и художник-постановщик – Арно Бернар. За пультом – Валерий Гергиев
Заканчивая летом 1910 года партитуру «Девушки с Запада», Пуччини верил, что это его лучшая опера. Увидев до этого спектакль по пьесе Дэвида Беласко «Девушка с золотого Запада», композитор сразу понял: вот золотое дно для оперного сюжета. Вещь
«и трогательная, и зрелищная, и красиво заканчивается».
История Минни, владелицы салуна на приисках в Калифорнии, которая полюбила красивого незнакомца, а он оказался бандитом, удачно соединяла любовь и кровь. А что еще нужно для настоящей итальянской оперы?
И конец счастливый: пойманного (раскаявшегося под влиянием любви) вора с большой дороги хотят казнить, но Минни, всеобщая любимица на приисках, умоляет о пощаде и получает ее. Несмотря на козни влюбленного в нее шерифа. Чтобы уехать вместе с любимым, в общее – с просветлившимся уголовником – светлое будущее.
Сегодня «Девушку с Запада» не часто встретишь на театральных подмостках. В России опера ставилась считанные разы, а в Мариинском театре никогда не звучала. Название предложил Гергиеву режиссер Арно Бернар. Он же стал и сценографом.
«Девушка» скроена вполне традиционно для Пуччини: «скелет» традиционной итальянской мелодичности с сильным оттенком мелодрамы обшит визуальной экзотической «плотью», которая, в свою очередь, влечет за собой «национальные» детали партитуры. В данном случае – американские.
«Пуччини положил на музыку игру в покер»
– писали рецензенты премьеры.
Но «чистых» арий, где традиционно красуются певцы, здесь не так уж много: больше декламации и непрерывного мелодического развития, прихотливого, с тембровой драматургией и лейтмотивами, с разными новейшими музыкальными приемами (влияние на Пуччини его передовых коллег- современников).
Опера эта, с ее терпкой, сочной, «мясистой» оркестровкой, непроста для вокалистов. Нужно «перепеть» мощный оркестр с четверным составом деревянных духовых.
Апофеозы и прочие музыкальные волнения у Пуччини сделаны на совесть: давить мощью – так давить. Рядом с этим в партитуре много прозрачных нежных звучаний, чистых, как скупая мужская слеза. Когда слово «эфемерный» лучше всего описывает направленность музыки. Тем более если за пультом стоит Валерий Гергиев, который может дирижировать по-разному, но никогда – сентиментально.
Виртуозно справляясь с мощными оркестровыми массами, рельефно рисуя детали и контрастно (Пуччини требует эффектов) регулируя уровни громкости, Гергиев ощутимо снижает уровень сахара в музыке, делая ее относительно «поджарой» и не столько умилительной, сколько лирической.
Есть теплота и пылкость, но нет тропической жары и жирной страсти. Что, надо сказать, идет партитуре на пользу.
Но вот парадокс. Эта, совершенно сказочная по сюжету, опера активно провоцирует реализм действия. Вернее, «реализм». Чтоб, как писал рецензент первой российской постановки в 1913 году, американская толпа на прииске жила
«как будто настоящей, не театральной жизнью».
Чтоб курили сигары, носили под мышкой седла, нервно читали письма из дома, хорохорились друг перед другом в мужской компании и стреляли из револьверов, чуть что не так.
Хотя на самом деле правдоподобие «Девушки» того же пошиба, как древний Египет в «Аиде» или Испания позднего средневековья в «Трубадуре», А золотоискатели у Пуччини – как у нас строители коммунизма: мечтают до последнего – сейчас, мол, нелегко, но в будущем…
Вот только по мере приближения к горизонту он отступает всё дальше и дальше.
Арно Бернар в такие дебри, впрочем, не влезал, а с атмосферой вестерна постарался. По линии архитектуры как-то слишком. Его салун на прииске больше смахивает на дворец. Огромное двухэтажное помещение из камня, каждый этаж – хоромы, с тремя рядами просторных окон, с винтовыми лестницами и штатом прислуги, то и дело носящей туда-сюда столы и стулья. Люди на этом фоне кажутся мелковатыми. А крутые лестницы, по которым можно заставить карабкаться вверх и вниз – веками проверенный способ сценической динамики, когда иного способа не придумано.
Главное, чтобы у массовки были здоровые сердца и нормальное давление – бегать нужно на высоту трехэтажного дома.
Задействована вся глубина сцены, и действие строится на нескольких планах. Масштаб есть. Но визуально эффектный прием плохо сказывается на акустике: чем дальше от авансцены поет персонаж, тем хуже его слышно.
Внутри салуна выгораживаются хижина Минни (ну, тут на хижину похоже, хотя без крыши, и жестяная ванна есть, в ней реально моются) и стылое пустое место сбора, с сугробами, пирамидой пустых ящиков и свежеванием пойманных кроликов – в момент общей погони золотоискателей за Джонсоном, тем самым влюбленным бандитом.
Так салун становится Салуном – не кабаком, а символом мироздания. Наверно, поэтому он такой огромный. Как мечта о счастье у главных героев.
Главное внимание режиссер обратил на массовку – хор и миманс. Натурализм этого зрелища безукоризнен. Виски пьют. Много. В карты играют – то в фараон, то в покер. Драки есть, и убийства – куда ж без них в Калифорнии 1850 года. Надо и шулера приструнить, и адреналин выпустить. Пианино для мужских парных танцев (не стреляйте в пианиста!) тоже прикатывают. Бочонки с золотом картинно прячут в подпол. И прочее так же.
Особенно дух толпы силен в финале, когда золотоискатели гонятся и ловят Джонсона, решая его судьбу – волнующееся человеческое море, где каждая волна и типовая, и индивидуальная. Поют, конечно, хорошо.
На отдельных героев, особенно главных, Бернару сценического рисунка не хватило. Как и конкретной работы с певцами, со сценическим движением. С жестом и мимикой.
И стоит влюбленный Джонсон (Ахмед Агади) столб столбом в самые патетические моменты. Ничем не отвлекая нас от недостатков пения. Только в сцене любви разоблачаясь до белых кальсон и влезая в них в ванну. С сигарой. Так и нежится, а девушка гладит его по голове.
Минни (голосистая Мария Баянкина) в лучшем случае ходит вразвалку, как заправская сельская девчонка, с детства привыкшая к верховой езде. И как свой парень, но в то же время – женщина.
Непонятно только, чем эта обыкновенная (у режиссера) девица золотоискателей так пленила. Не отсутствием же доступных женщин в пяти милях вокруг. Шерифу Рэнсу (Вадим Кравец) хотя бы даны длинные рыжеватые кудри до плеч: считай, уже половина образа. Прочее сделал его впечатляющий голос.
Мариинский театр в новом спектакле превзошел себя по пышности картинки. Например, задействовал живых лошадей, они то запряжены в кабриолет, то резво скачут на заднем плане в погоне за бандитами, то – в финале – несут на себе главных героев, уезжающих навсегда. Одно это способно гарантировать зрительский интерес. А ведь много чего еще.
Премьера оперы о грубых парнях с мягкими сердцами состоялась когда-то в Америке, с Тосканини за пультом и Карузо в главной партии. Имела большой успех. В Петербурге, хоть Карузо не пел, театр уже объявил о дополнительных показах, в связи с популярностью спектакля у зрителей.
Добавлю только, что за три дня моего пребывания в Петербурге Гергиев дирижировал тремя операми: кроме Пуччини, еще Верди («Аттила» с великолепным Ильдаром Абдразаковым) и Мусоргский («Хованщина»).
Такие дирижерские марафоны всегда интересны, хотя бы нечеловеческой выносливостью маэстро. Вряд ли при этом стоит ожидать одинаковой ровности исполнения, хотя справедливо и то, что этот, предельно вышколенный, оркестр и без долгих репетиций может звучать лучше, чем другие коллективы – с репетициями.
Парадокс, что Мусоргский третьего дня прошел лучше, чем Верди второго (когда оркестр иногда расходился с солистами и хором). Видимо, «Аттила» – более редкий гость в афише Мариинки, чем «Хованщина». Да и Мусоргского Гергиев очень любит.
Майя Крылова