Музыкальный театр имени Станиславского и Немировича-Данченко представил премьеру: одноактные балеты «О природе» и «Нет никого справедливей смерти». Авторы танцев – Владимир Варнава и Максим Севагин.
Конечно, у театра были на конец сезона иные премьерные планы, но пришлось их срочно корректировать. Так возник этот проект, очередная попытка показать, что и своими силами справимся. Сейчас безработица местным постановщикам не грозит, у всех есть шанс. Вопрос лишь в том, может ли своя продукция состязаться по качеству.
Пока же ясно, что двигателем премьеры стала актуальная идея смерти. Оба балета ее подробно разрабатывают. Что не самое хорошее для музыкального театра, под фонограмму.
Балет «О природе» пришел в МАМТ из мира кино. Снимают сейчас сериал о балете, где героиня по сценарию ставит спектакль.
«В ходе съемок возникла идея перенести постановку с киноплощадки в репертуар театра»,
— сообщает пресс-релиз. Хореограф Владимир Варнава, композитор Алексей Наджаров и режиссер Евгений Сангаджиев сочинили действие, взяв в помощники выкладки античного философа Эмпедокла о цикличности мироздания. Он цитируется в буклете. А Варнава вслед поясняет, что
«цикличность – движущий принцип мироустройства. «Жизнь-смерть-жизнь» – через эту нехитрую идею, уподобляясь древнему человеку, я пытаюсь объяснить природу вещей и отразить ее в танце.
Циклы не замыкаются, они образуют спираль, каждый новый виток которой уникален. Так получается бесконечное хореографическое рондо».
Последняя фраза – точное авторское описание опуса. Забыта только назидательность, которая тут системный фактор.
Перед началом и в финале на месте оркестровой ямы возвышается накрытый стол. Нарядные парочки медленно фланируют и пьют из бокалов. Вдруг «железный» занавес на заднике исчезает, появляются фигура в черном купальнике, вслед за ней и другие, бессюжетно пляшущие. Что это наглядный переход от бренного бездумного наслаждения к вечной трагедии конца, ясно сразу. Уж сколько тысяч раз европейское искусство аллегорически и символически рассуждало на эту тему. Через хороших и плохих художников. Сказать что-то новое тут невозможно. Можно лишь (если это балет) придумать танец, который идею передаст, но не благими намерениями, а качеством хореографии.
Под глухое бормотание, скрипы и стуки фонограммы на заднике сквозь ткань проступают то контуры лиц, то сами лица, рвущиеся на две части, то спина крупным планом, то трепещущие, как черви, пальцы. Люди в черной форме «унисекс» жестикулируют, ходят и бегают, притопывают рядами, держа руки на ляжках, то мерно, то с синкопами, мелькая в ярком боковом и заднем слепящем свете. Ест и соло, и дуэт, с повторениями по пять раз одной комбинации.
При желании можно, наверно, каждое па трактовать аллегорически (тут поиск, а тут нирвана, тут гармония, а тут- дисгармония, подобно роли черепа в натюрмортах барокко), но зачем? Мы видим поцелуй эстафетой (тебя поцеловали – передай другому) . выпяченные груди, голову, прижатую к животу партнера.
Танец как нарочито дерганая аэробика. Все участники заслоняют лица локтями, лирически хор а-капелла сменяется скрежетом, ударник в фонограмме беснуется, Эмпедокл, наверно, рад. В финале черные тени исчезают, стол возвращается, мажоры тоже, но всё уже не будет прежним. Один из «золотых мальчиков» нервно водит пальцами, как будто вспоминая о черном балете, прочие с неопределенным чувством глядят на него. Все там будем.
А для тех, кто еще не понял, есть второй балет.
Максим Севагин, молодой худрук балетной труппы МАМТа, любит концерт для арфы с оркестром аргентинца Альберто Хинастеры. Поэтому сложил его музыку с аргентинской сказкой о крестьянине, напрасно пытавшемся обмануть смерть.
Главные герои тут – Смерть и Бог, Муж, Жена, Король и Принцесса. Но этого постановщику показалось мало. С помощью сценографа Анастасии Нефедовой
«действие развивается на космическом корабле, где от глобальной катастрофы укрылись остатки погибшей цивилизации. Герои балета находят спасение в искусстве».
Отталкиваясь от сюжета, хореограф решил
«подумать о вопросах мироустройства на примере главных персонажей и их судеб».
По словам Севагина, это не
«какая-то мрачная история, в ней много юмора. Смерть – это не конец, а часть жизни, и она станет главным персонажем балета».
Классик Чехов завещал нам, что, если на сцене висит ружье, оно рано или поздно должно выстрелить. Все время действия балета я терзалась мыслью, зачем авторам понадобился космический корабль, если, кроме декларации о намерениях и деталей сценографии, это никак не отражено ни в действии, ни в сверхзадаче?
Когда оперный режиссер Клаус Гут перенес действие оперы «Богема» на орбитальную станцию, таких вопросов не могло быть, ибо именно такой прием (у Гута!) превратил шаблонную мелодраму в высокую трагедию. Но здесь в балете, мухи отдельно, а котлеты – отдельно. Ну, сказали, вместо обычной фразы про начало действия, «прозвучал третий звонок, просьба экипажу приготовиться к взлету», и что? Далее-то тема увяла.
И вообще, идея о том, что на борту корабля просто ставят любительский спектакль, вряд ли может быть философически плодотворна. Если ее подать так, в лоб. Попытки поговорить с коллегами (ну, вдруг я не поняла замысла) успеха не дали, они, как и я, недоуменно чесали в затылках. Так что, кроме бритвы Оккама «(не умножайте сущности без необходимости») в голову рецензенту ничего не приходит.
Но оставим борт. Возьмем просто картинку и танец. Труппа очень старается, как и в балете Варнавы, в МАМТе вообще на редкость добросовестные артисты. Как и в первом балете, никаких декораций, лишь обильный видео-арт с черными дырами-воронками, механическими кроликами с красными глазами и деталями как бы из фильмов про полеты в галактике, да некие предметы, разложенные на авансцене, разглядеть которые почти не было возможности, они плохо освещались. Наверно, по логике космоса, это артефакты погибшей цивилизации.
Как они сочетались с танцем? Никак. История крестьянина рассказана наглядно, но не без пластических кунштюков. Юмора, что нам обещали, не видно. Арабески с аттитюдами – и куча мала контемпорари, мимика повести — и абстракция телесных переживаний. Смотреть не скучно, ибо динамика есть, и коротко изложено.
Танец сказочных персонажей, более разнообразный и более классичный, чем у Варнавы, четко следовал метроритму музыки. Просто по аккордам. И более всего привлек у Оксаны Кардаш: ее Смерть в красных гольфах, трепещущая, как звук арфы, прихотливо-извилистая, как ящерица (аналогии с персонажем балета «Каменный цветок» не случайны), приковывала внимание при каждом появлении.
Мой ласковый и нежный зверь, от которого не уйдешь. Все там будем. Еще раз сказали. Хотя на месте авторов вечера я бы нынче не стала утверждать, что нет никого справедливей смерти. Жутко от этого становится.
Майя Крылова