Вечное и страшное в музыкальном спектакле из Перми.
Афиша театрального фестиваля «Золотая маска» в номинации «Оперетта-мюзикл» богата событиями. Тут и исторический мюзикл «Декабристы», и детский «Путешествие муравьишки», и многое другое. Иной вопрос, что не все доедет в итоге до Москвы и не все номинированное будет вообще показано, даже для выездного жюри. Такое время.
Тем не менее, на сцене РАМТ сыграли «Антигону» пермского Театра–Театра, это не традиционная опера и не мюзикл, но особый жанр – опера для драматических артистов. Спектакль с Урала получил девять номинаций на премию «Золотой маски». И не зря.
Постановка была задумана еще перед ковидом, но состоялась лишь в прошлом году. Сейчас она выстрелила в десятку. «Театр-Театр» обратился к античной истории про девушку, желавшую похоронить тело убитого в междоусобице брата, и сделать это вопреки запрету властей. Трагедию со многими трупами в финале живописали Софокл и Еврипид, Расин и Брехт, много кто еще. В Перми взяли за основу пьесу Ануя, где история непокорной Антигоны избавлена от античной внешности, а вечные (древние) законы уважения к мертвым становятся поводом для неотменимого разговора о проблемах наших дней.
По канве Ануя было написано либретто, где кашель и заикание важны не меньше слов, а слова двуслойны: это гекзаметр на титрах и не всегда совпадаюшие с ним реплики персонажей (автор – Женя Беркович).
«Тексты для пения и говорения – деконструкция, причем в разных сценах придумана своя схема расщепления: где-то пропеваются отдельные слова, складывающиеся в дополнительные смыслы, где-то – лишь половина строк и т. д.»
Хороший прием для показа общего раздрая и невозможности друг друга понять.
Сочинена специальная музыка (Ольга Шайдуллина состыковывает подготовленное диссонирующее пианино с разного рода нетрадиционными звучаниями, синкопами, вскриками и шепотом). Музыкой дирижировал Владимир Никитенков, донесший остроту партитуры, с ее смесью оратории, джаза, рока, псевдонародных попевок, и чего там только нет, вплоть до многоголосого канона, мелодекламации, намеренной попсы и сквозной атональности. С этими звуками, где неопределенность – эстетическая компонента, хорошо монтируется оформление.
В мрачных декорациях полумертвого помещения в неком городе разбросаны предметы наших дней, от кислородного баллона до детской лопаты (сценограф Даниил Ахмедов). Примет греческой или иной древности нет вообще. Режиссер Роман Феодори заставил героев этой истории взаимодействовать на маленьком пятачке пространства, где им тесно и почти не разминуться, во всех смыслах, И поставил спектакль-постапокалипсис, жесткий и не дающий прямолинейных ответов, смутно напоминающий о законах древнегреческой театральной сцены.
Перед началом механический голос объявляет: надевайте противогазы, граждане, мы скоро вернемся к нормальной жизни. Мрачная комната на подиуме развернута углом к публике, так что выражение «загнать в угол» здесь вполне буквально. Стены с дверями и окнами: «одновременно тронный зал Креонта, городская площадь, убежище, тюрьма, погребальная комната… А может быть, целое государство-судно, потерявшее управление», говорит Феодори.
В комнате прячутся от войны корявые фигуры в черных хламидах, разбирающие завалы камней и страдающие от нехватки воздуха и смрада: тяжелое дыхание и хрипы людей, прижимающих к лицу платки и повторяющих одно слово, «господи» – часть звуковой и прочей концепции, ибо на сцене «город, разрушенный гражданской войной, где физически тяжело дышать». Постепенно завалы уносят, но становится ли кому-то легче?
Всем нужно начинать жизнь сначала. И несгибаемой Антигоне, и ее противнику Креонту, новому правителю, взявшему власть в Фивах после войны. И если Креонт хочет публичного наказания виновника бойни путем отказа от традиций, даже похоронных, то Антигона в кроссовках и с мужскими (брата) сапогами в руках жаждет соблюдения правил родственного чувства и семейной привязанности. Независимо от вины брата, подлеца и сволочи, как утверждает Креонт. «Я думала, я сестра, это долг».
Непростую коллизию, в которой сталкиваются два упрямца из одной семьи, не желающих уступать, незабываемо разыгрывают Эва Мильграм (Антигона должна петь с немыслимыми «истерическими» скачками диапазона) и Альберт Макаров (желающий казаться раскрепощенным, но всегда зажатый Креонт, поющий «хриплым» баритоном о стабильности и «не раскачивайте лодку»). Большая сцена-диалог, где они, противники и родственники, пытаются – отчаянно и безуспешно – достучаться друг до друга рядом с гробом, пробирает до костей. Ибо тут не черно-белая ситуация, она сложнее, чем просто брейк рабов долга и столкновение двух долженствований.
В итоге Антигону замуровывают за самоуправство, и она вешается, ее жених самоубивается, как и безумная жена Креонта, слепо бредущая с пряжей в руках и поющая что-то о шарфиках для мертвых братьев. Сам правитель, как робот, вещает народу об исторической необходимости соблюдения закона, но у него сильно дрожат руки. Зато сестра Антигоны, Исмена, железная леди в новенькой униформе, не ведающая сомнений, заводит податливую толпу на оптимистический хор о вечной славе героям и прекрасном будущем.
Правда, лампочка под потолком при этом дрожит от перебоев электричества.
Удачно подобранный состав исполнителей и хора (артисты играют и поют более чем хорошо в этой опере для драмы, точнее, «пением разговаривают»), пронзающая дискретная пластика, поставленная Татьяной Багановой как знак дисгармонии – и условные Фивы становятся чем-то осязаемо близким, до жути.
Верность выбору – это как? Когда это хорошо, а когда – ужасно? Вопрос «что важнее, жизнь человека или порядок в государстве» страшно повисает в воздухе этой постановки. Традиции до ослиного упрямства лучше ли кроваво-неуклонного и столь же ослиного нового порядка?
Кому нужен закон ради закона? Долг ради долга? Или все не так просто, а главное – поиск милосердия? Какого-то и когда-то. Как ответить на эти вопросы? Есть ли вообще однозначный ответ?
Надеюсь.
Майя Крылова